Как только подвернулась возможность, она сбежала из переполненного зала. Увернувшись от бдительного Теона, проскользнула сквозь толпу благопожелателей, восторженно предвкушавших королевскую свадьбу.
– До чего же приятно праздновать столь радостные события, – услышала она мимоходом голос одной дамы. – Надеюсь, обвенчаются они весной! Прелестное будет зрелище!.. Остается пожалеть лишь о принцессе Эмилии. Какое несчастье, что слабое здоровье помешало ей присутствовать здесь…
Сердце Клео болезненно стиснула незримая рука. Всякий раз, когда она себялюбиво сосредоточивалась на собственных несчастьях, совесть давала ей ощутимого пинка, напоминая: на свете происходили вещи куда важнее ее отношений с Эроном!
Головокружения и головные боли Эмилии становились все тяжелее. Она теперь большей частью лежала в постели и там же принимала пищу, слишком слабая, чтобы выходить к общему столу. Лекари, которых вызывали во дворец, один за другим оказывались бессильны установить, что же не так с принцессой. Только и могли, что советовать Эмилии побольше отдыхать… и ждать, пока «само пройдет». Вот все и уповали, что загадочная немочь принцессы со временем улетучится, как насморк.
Уповали.
Клео всегда воротило, когда речь шла о надеждах. Она предпочитала определенность. Желала наверняка знать, что завтрашнее утро выдастся веселым и солнечным, а день будет полон забав. Любила, когда ее родственники и друзья были вне сомнения счастливы и здоровы. Иной подход для Клео был неприемлем.
Эмилия непременно поправится, потому что так тому следовало быть. Если Клео достаточно сильно чего-либо хотела, ее желания сбывались. По крайней мере, до сих пор так происходило всегда. Почему же не теперь?..
И она решительно выкинула из головы помолвку с Эроном.
Удрав из большого зала, Клео направилась в покои сестры. Эмилия полулежала в постели, под пологом, опираясь на груду разноцветных подушек, и читала при свечке. В углу на мольберте стояла последняя, недавно законченная картина Эмилии – набросок вечернего неба. Когда Клео вошла в комнату, старшая принцесса подняла взгляд. Ее глаза показались сестре несколько остекленевшими, а лицо – бледным и изможденным.
– Клео… – начала она.
Та неудержимо расплакалась, одновременно казнясь за каждую слезинку, пролитую не то о себе, не то об Эмилии. Слезы – они ведь бесполезны. От них она лишь чувствовала себя слабой и беспомощной, точно щепка, увлекаемая – как все – могучим потоком.
Эмилия отложила книгу, отодвинула кисейный полог и протянула руку сестре. Клео подошла, спотыкаясь, и рухнула к ней на постель.
– Не могу смотреть на тебя больную, – всхлипнула она.
– Знаю, знаю, – отозвалась Эмилия. – Но ведь плачешь ты не только по этому поводу, правда? Отец, верно, сделал официальное объявление о помолвке?
Клео сумела только кивнуть – горло перехватило вконец.
Эмилия стиснула ей руку и очень серьезно на нее посмотрела:
– Папа это делает не для того, чтобы причинить тебе боль. Он в самом деле думает, что Эрон станет хорошим мужем.
Не станет, ни под каким видом не станет. Муж из него получится кошмарный. Почему никто, кроме самой Клео, не видел этого, не понимал?
– Но чего ради прямо сейчас? Почему он не мог выждать два года?..
– Многие, даже из числа здешних жителей, усматривают в случившемся в Пелсии прямое оскорбление сопредельной державе. Объявляя о твоей помолвке с Эроном, отец как бы свидетельствует, что принимает Эрона и видит в нем достойную и благородную пару для своей возлюбленной дочери. Тем самым подтверждается слух, что-де Эрон бросился на защиту девушки, которую любит. Глядишь, на том противостояние и завершится.
– Как все несправедливо… – выговорила Клео. Эмилия так умело все разложила по полочкам, явив политическую подоплеку, что повеяло холодком. Клео привыкла считать, что свадьба должна строиться на любви, а не служить осуществлению королевских планов.
– Наш отец – король, – продолжала Эмилия. – Все, что он делает, говорит и решает, имеет целью служение стране. Он стремится укрепить ее повсюду, где может появиться слабинка.
Клео судорожно вздохнула:
– Но я совершенно не хочу замуж за Эрона…
– Знаю.
– И что же мне делать?
Эмилия улыбнулась:
– А ты возьми да удери с Ником. Сама же рассказывала, что он тебе предлагал.
Клео чуть не расхохоталась.
– Что ты городишь!..
– Знаешь ведь, что мальчик с ума по тебе сходит, верно?
Клео нахмурилась и, повернувшись, вопросительно уставилась на сестру:
– Да брось ты. Я бы уж заметила…
Эмилия пожала плечами.
– Некоторые истины не бросаются в глаза, – сказала она.
Клео не могла осмыслить услышанное. Нет, нет, невозможно! Ник вовсе не был влюблен в нее! Они с ним просто дружили. И не более… Краем глаза она заметила Теона. Телохранитель расхаживал по ту сторону открытой двери в покои Эмилии, обозначая свое присутствие. Он следом за нею покинул банкетный зал и поднялся по винтовой лестнице, что вела в комнаты старшей сестры. Клео поняла, что в очередной раз не сумела от него ускользнуть, и эта мысль неожиданным образом доставила ей удовольствие.
Она отвела взгляд от молчаливого силуэта, маячившего на пороге, вновь повернулась к сестре… И тут у нее перехватило дыхание, потому что из носа у Эмилии струйкой текла кровь.
Заметив ее полный ужаса взгляд, Эмилия взяла кремового цвета носовой платок, уже измаранный багровыми пятнами, и промокнула под носом. Судя по всему, кровотечение не было для нее неожиданностью.
Клео от этого зрелища так и похолодела.
– Эмилия…
– Я знаю, ты очень расстроена из-за помолвки, – мягко перебила Эмилия. Ей определенно не хотелось рассуждать о новых проявлениях точившей ее болезни. – Знаешь, Клео, я кое о чем хочу тебе рассказать… О моей расторгнутой помолвке. Вдруг это тебе чем-то поможет…
Клео изумленно молчала. Она-то думала, что никогда не узнает правды об этой истории.
– Расскажи, пожалуйста, я слушаю…
– Во время заключения помолвки я была вполне счастлива, – начала Эмилия. – Полагала, что таков мой долг, да и государь Дарий не казался мне отвратительным. Скажу больше, он мне по-настоящему нравился. То есть я чувствовала, что готова выйти за него замуж. Опять же и отец не торопился подбирать для меня жениха, терпеливо ожидая моего восемнадцатилетия. Такой спешки, как сейчас, не было и в помине…
Саму Клео отделял от подобного рубежа срок, казавшийся ей вечностью. Вот бы кто дал ей это время, чтобы разобраться во всем и в особенности в себе!
– Что же случилось потом? – спросила она.
Эмилия ответила:
– Я полюбила другого.
– Так и знала! – Клео порывисто стиснула руку сестры. – Кого же?
Эмилия облизнула бледные губы кончиком языка и довольно-таки неохотно ответила:
– Одного стражника.
У Клео, что называется, глаза полезли на лоб. Вот уж чего она ни в коем случае не ожидала!
– Да ладно тебе, – вырвалось у нее.
Эмилия чуть улыбнулась.
– Я ни к кому не испытывала таких чувств, как к нему, – сказала она. – У меня просто голова шла кругом. Он был красив, так волновал меня… В его присутствии я чувствовала себя по-настоящему живой. Никогда прежде не знала, что такое бывает. Я понимала, что у моей любви нет будущего, что подобный союз никогда не сможет состояться… Только сердцу ведь не прикажешь. Я сказала отцу, что не могу выйти замуж за государя Дария. Умоляла его не принуждать меня к этому браку. Заявила, что, если он заставит меня, я… я… я покончу с собой…
Клео невольно содрогнулась, вспомнив, в каком глубоком унынии пребывала сестра во время той помолвки.
– Пожалуйста, не говори такого, – вырвалось у нее.
– Просто в тот момент именно так дело и обстояло. И отец понял, что это не пустые слова. Он тотчас разорвал помолвку, ибо жизнь будущей королевы Ораноса показалась ему ценней свадебного сговора. Теперь мне совестно, что так напугала его, но в тот момент я была неспособна рассуждать здраво…
– Где же он теперь? – прошептала Клео. – Тот стражник?
Глаза Эмилии наполнились слезами, и по бледным щекам протянулись мокрые дорожки.
– Его больше нет, – сказала она.
Короткий ответ дохнул физически ощутимой болью. В руке сестры была зажата ее любимая книга – сборник священных гимнов в честь богини Клейоны.
– Я черпаю силы, читая о ее духовной мощи, – глядя на золотое тиснение корешка, тихо проговорила Эмилия. – Когда потребовалось оградить Оранос от угрозы извне, она исполнила должное, поставив под удар собственную жизнь… Моя вера – вот и все, что у меня остается, все, что помогает мне пережить это время тьмы… Твоя же вера, как я понимаю, обращена в более мирские сферы…
Ибо Клео, названная в честь богини, особой набожностью не отличалась. И не она одна. Многие жители королевства успели отойти от этой некогда важнейшей составляющей оранийского образа жизни. Прошли годы с тех пор, как король умерил строгость закона, предписывавшего раз в неделю посвящать один день молитвам. С тех пор в его королевстве все дни стали равны, а подданные получили право распоряжаться временем по своему усмотрению.
