Диана посмотрела в зеркало заднего вида на сидевшего на левом заднем подголовнике слепня. Она пристально разглядывала его и чувствовала, что он внимательно разглядывает ее. Слепень пошевелил полудюжиной лапок, сдвинулся чуть левее, потом чуть правее. Он стоял, крошечный и одинокий, посреди того, что представлялось ему огромным тканевым полем. Спрятаться было негде.
– Я тебя вижу.
– Это не то, что ты думаешь, – ответил слепень.
– А что я думаю?
– Ты думаешь, что я шпионю.
– Да, именно так. А что же ты еще делаешь, Джош?
Он пролетел вперед и уселся на приборную панель.
– Я хотел с тобой прокатиться.
– Я собираюсь на работу.
– Тогда я просто полечу.
– Вот этого ты не сделаешь. Ты пойдешь или поедешь. Тебе нельзя вылетать одному до восемнадцати лет. Это опасно. – Слепень сник. – Джош, ты не можешь прятаться у меня в машине. Как я должна тебе верить, если не уверена в неприкосновенности своего личного пространства?
– Я думал, ты меня не заметишь.
– Я говорю о доверии.
– Извини.
Несмотря на то что слепни неспособны опустить голову в знак раскаяния и покаяния, а если бы даже и могли, то это было бы незаметно человеческому глазу, она услышала это действие в голосе Джоша. Ей не надо было видеть сына в человеческом облике, чтобы понять его язык жестов. Даже когда Джош принимал форму разумного клочка тумана (он проделывал это очень редко, всего пару раз, когда после просмотра страшного кино решил, что вне осязаемой формы чудовища или привидения его не достанут), она все же могла определить, что он закатывает глаза, сникает, ухмыляется или не обращает на нее внимания.
– Я всегда тебя вижу, Джош. Я твоя мать. Ты можешь стать чем угодно, но я всегда узнаю, что это ты.
Джош ничего не сказал. Он яростно тер лапки одна о другую, потому что видел, как это делают мухи, но не знал, зачем они это делают.
– Зачем ты хотел поехать со мной в город?
– Просто оттянуться. Может, зайти в видеосалон или еще куда-нибудь.
– Во-первых, нельзя прогуливать школу. Понятно тебе?
– Да.
– Во-вторых, нельзя от меня прятаться. Это вероломство, Джош.
– Ладно, ладно.
– И в–третьих. – Она задумалась. – Ты ведь собирался что-то накопать на отца, так? – Джош не ответил. – Я не хочу, чтобы ты это делал. Да, он твой отец, но я ему не верю.
– В свое время верила.
– Я растила тебя пятнадцать лет. Кормила и одевала. Любила и до сих пор люблю. Люблю потому, что ты пятнадцать лет был со мной. Я твоя мать, потому что все твое детство мы были вместе. Я заслужила право иметь сына. Трой не может быть твоим отцом просто потому, что участвовал в твоем появлении на свет. Трой не может заслужить твою сыновнюю любовь, потому что ты биологически принадлежишь ему. Я выполнила эту работу. Я прилагала усилия. Я любила тебя. Трой не может стать в твоей жизни равным мне, потому что он этого не заслужил. Я должна защитить себя. И мне нужно защитить тебя. Поэтому обещай мне, что оставишь это дело. А я тебе обещаю, что разузнаю о нем побольше и, когда придет время, все тебе расскажу.
– Ладно, – ответил слепень, но в его голосе слышалось, что все совсем не ладно.
– Поторапливайся и не опоздай на автобус. И хватит этих штучек, хорошо?
Диана пальцем нажала на кнопку открывания окна у переднего пассажирского сиденья. Стекло опустилось с механическим жужжанием. Слепень вылетел, описав неровную спираль.
– Я люблю тебя, – сказала она вслед ему. – И никаких полетов.
– Ладно, – тихо прожужжало человеческое тело с головой слепня.
Позже она снова и снова будет прокручивать в голове этот разговор, один из последних перед тем, как Джош исчез.
Джеки ударила по рулю своей машины, что не причинило автомобилю никакой боли. Иногда легко забыть, что в мире чувствует боль, а что нет.
Что же Диана знала? Что ее с этим связывало? Неужели она имеет какое-то отношение к светловолосому мужчине, мужчине в светло-коричневом пиджаке с чемоданом из оленьей кожи и даже к странному поведению матери Джеки?
Джон Питерс явно намекал на то, что Диана в этом замешана. А почему бы и нет? Разве Найт-Вэйл не был городом, полным скрытого зла и тайной враждебности? Ведь именно об этом заявляли на первой же странице новые брошюры совета по туризму («Город, полный скрытого зла и тайной враждебности») с фотографией пестрой толпы горожан, улыбавшихся, глядя в объектив в тюрьме без окон, где они останутся до тех пор, пока достаточное количество туристов не посетит город и не купит их пресс-релиз.
Если допустить, что Диана стоит за чем-то из этого, тогда Джеки нужно поговорить с кем-то, кто ее знает. Конечно, она казалась прекрасным человеком, но многие люди и прочие вещи кажутся прекрасными, хотя по сути своей ужасны: например, ядовитые ягоды, бешеные белки или улыбающийся бог. (А он улыбается?)
Вот так Джеки оказалась в многоцелевом зале начальной школы Найт-Вэйла, который, помимо своих прочих функций, служил штаб-квартирой Ассоциации родителей Найт-Вэйла. Диана была там казначеем с тех пор, как ее сын учился в младших классах, и продолжала занимать эту должность, когда он перешел в среднюю школу и вступил в период полового созревания (а также в сопутствующие ему бесчисленные физические облики). Джош был всего на несколько лет младше Джеки и даже он ей нравился. Какие-то из его обликов выглядели немного пугающе, особенно облики снов, но, в общем, он был неплохим парнем. Джеки всегда надеялась, что у него все будет хорошо, с той смутной надеждой, с которой желаешь добра малознакомым людям. Пусть его жизнь сложится лучше, чем у нее.
Многоцелевой зал представлял собой загроможденное помещение, соответствующее его многозадачности. Здесь помещалась небольшая сцена, на которой можно было ставить школьные спектакли. Стояли ряды складных стульев для собраний Ассоциации родителей и разных групп поддержки (алкоголя, наркотиков, бессмертия), пользовавшихся залом после занятий. Здесь же находился полный круг из кровавой яшмы для демонстрации камней и обрядов поклонения и детский круг, чтобы школьники могли разрабатывать свои собственные ритуалы. Рядом красовался автомат для попкорна, но никому не разрешалось к нему прикасаться. Никто до конца не понимал, почему трогать его было нельзя, однако в Найт-Вэйле к подобным запретам относились серьезно, так что его на десятки лет оставили стоять в покое в чрезвычайно неудобном месте посреди зала.
– Диана, – произнесла Джеки в надежде, что ее там не окажется. Лучше всего было бы повстречать Сюзан Уиллман, известную своей болтливостью и не очень теплыми отношениями с Дианой. Сюзан пришла бы в восторг от возможности посплетничать о ней. Однако Джеки знала, что Сюзан будет просто счастлива сочинить о Диане новую сплетню, так что это, возможно, все же не самый лучший вариант. Джеки вполне бы устроил пустой зал, где она могла бы порыться в протоколах Ассоциации родителей и просмотреть бумаги Дианы в поисках любой свежей информации. Однако ей пришлось довольствоваться наименее оптимальным сценарием.
– О, привет, Джеки! – отозвался Стив Карлсберг. – Дианы здесь нет. А я вот прибираюсь перед собранием. – Он сделал жест рукой и смахнул со стола картонную коробку с бумагами, рассыпав их по полу. – Вот те на! Дай-ка я их соберу. Чем могу помочь?
Джеки вздохнула. Стив нормальный. Прекрасный парень. Но он такой… ну, просто… Стив Карлсберг. Такой везде найдется. И Стив – именно такой.
– Привет, Стив, – ответила она и помогла ему собрать бумаги. В процессе этого ее листок проделал один из тех загадочных кульбитов, на которые она перестала обращать внимание. Стив ахнул.
– Вот это да-а-а. Так, значит, у тебя оказался один из листков. Повезло-о-о-о. – Он присвистнул, уперев руки в бока.
– Повезло? – переспросила она. – Я не могу работать, у меня постоянные видения, и какой-то жуткий белобрысый тип таскается за мной по всему городу. Плюс к тому иногда мне кажется, что я не могу идти и едва дышу. Да, значит, бумажка эта супервезучая.
Стив кивнул:
– Звучит ударно. В моей жизни никогда не было ничего странного, ничто не переворачивает ее вверх дном и не заставляет меня отправляться на поиски открытий, чтобы поставить все на место. Да я, конечно, и не возражаю. Работа в Ассоциации родителей – своего рода удовольствие, и здорово участвовать в том, что имеет отношение к Дженис.
Дженис – это падчерица Стива. Ее мать – сестра Сесила, местного радиоведущего. Стив и Сесил между собой не ладили, и это стало чем-то вроде городской шутки. Хотя Джеки догадывалась, что это казалось менее смешным, если бы подобная вражда царила в семьях шутников. Она всегда питала неприязнь к Дженис, однако Дженис была не из тех детей, которые позволяют питать к себе неприязнь.
– Так тебе известно об этих бумажках? – спросила Джеки.
«КИНГ-СИТИ», – подтвердила упомянутая бумага.
– О да, да, – ответил Стив. – Их получила масса народу. Какой-то парень в светло-коричневом пиджаке… Ой, как же его звать-то? Я постоянно забываю. Я многое о нем забываю. Он их раздавал. Вечером на днях я видел каких-то людей в боулинг-клубе. На девятнадцатой дорожке сидела целая команда, плакала и сжимала левые запястья. В «Ральфсе» некоторые из подносчиков товара стояли перед пустыми полками и смотрели в небо, а в пальцах у них были зажаты листочки бумаги. Я то и дело замечаю, как кто-то стряхивает бумажку, и та, кружась, падает на пол, после чего снова запрыгивает в руку, и потом они хором стонут.
