В комнату вбежали несколько людей Вельдерграта.
– Что здесь случилось? – спросил один из них.
Мотт повернулся. Если он и преувеличивал свою боль, то делал это очень правдоподобно.
– Ваш человек напал на меня, – с трудом проговорил он. – Я, должно быть, испугал его, войдя в комнату, но я лишь хотел помочь ему отпереть эти двери.
Один из людей Вельдерграта опустился на колени, чтобы осмотреть рану Мотта.
– Вам повезло, рана не глубока и не опасна.
– Я пытался увернуться от него. Он целился мне в грудь. Мне пришлось защищаться.
– Вы, должно быть, спровоцировали его!
Мотт покачал головой:
– Вы видели, как я вошел. У меня не было причин нападать на этого человека. Наверное, мне следует доложить вашему хозяину и моему тоже о том, как идет обыск.
– Избавьтесь от тела, – сказал старший из людей Вельдерграта. – Хозяин не хочет, чтобы Коннеру был нанесен какой-либо ущерб. И приберитесь здесь.
Несколько человек завернули тело в простыню и потащили прочь из комнаты, остальные отправились на поиски принадлежностей для уборки. Мотт заверил их, что сможет сам перевязать себя, и вскоре остался один.
Он взглянул в сторону приоткрытой потайной двери, у которой я стоял, и кивнул.
Я плотно закрыл дверь и привалился к стене, обхватив колени руками. Имоджен тихо присела рядом. Я смутно чувствовал ее присутствие, но не обращал на него внимания. Все, что я сейчас мог, это пялиться в темноту и пытаться дышать.
Коннер сказал, что готов душу дьяволу продать ради осуществления своего плана. Я понял, что к тому времени, когда его план осуществится, дьявол получит все наши души.
38Мы с Имоджен оставались в укрытии, пока обыск не окончился и люди Вельдерграта не уехали. Тогда Коннер пришел, чтобы вывести нас из тоннеля. Он сначала нашел Тобиаса и Родена, затем они спустились по тоннелю вниз и нашли нас.
Коннер протянул мне руку, так как я все еще сидел на полу в оцепенении. Мне раньше не приходилось убивать, даже случайно, или для самозащиты, или как там еще можно было оправдать мой поступок. Я всего лишь хотел сделать так, чтобы он не причинил вреда Имоджен и не рассказал всем, кто был в доме, обо мне. Цели своей я добился, но слишком высокой ценой.
И как я ни пытался избежать сравнения, я все же представлял себя на месте Крегана, пускающего стрелу в грудь Латамера во имя дьявольского плана Коннера. Из всех чувств во мне осталась лишь боль; переполненный ею, я едва заметил Коннера, обратившегося ко мне.
Я взял его руку, но ему пришлось самому поднимать меня, я не делал никаких попыток встать. Уже сидя там, я заметил, что копии меча принца Джерона в комнате не было. Должно быть, Мотт забрал ее, когда пошел делать перевязку. Коннер повел нас в спальню, где все вновь стояло на своих местах. И я сел на свою кровать. Роден сел рядом, Тобиас взял себе стул, а Имоджен осталась стоять, держась в стороне. Когда мы вошли в комнату, Мотт был уже там. Рука его была перевязана, и он был мрачнее тучи. На полу было заметно место, с которого недавно смыли кровь.
Сначала Коннер обратился к Имоджен:
– Судя по тому, что ты была в тоннеле, ты как-то замешана в смерти этого человека?
Имоджен медленно кивнула.
– Это моя вина, – признался я. – Я думал, что ударил его не сильно, я не хотел причинить серьезный вред.
– Это было оправдано, – сказал Мотт. – Все мы знаем, что случилось бы, если бы ты этого не сделал, не только с Имоджен, но и со всеми вами.
Я знал, и все же мне не стало легче.
– Но почему ты вышел из тайного хода? – спросил Коннер. – Тебя легко могли обнаружить.
Имоджен судорожно вздохнула и открыла было рот. Она готова была заговорить и принять на себя вину, раскрыв единственный секрет, оберегавший ее с момента прибытия в Фартенвуд.
Не дав ей заговорить, я быстро достал бумаги Тобиаса.
– Это осталось в комнате, и если бы их обнаружили, плохо было бы всем нам.
Мотт взял бумаги и передал Коннеру. Тот развернул их, прочел несколько строк и сказал:
– Это написал ты, Тобиас?
– Да, сэр. – Голос Тобиаса так дрожал, что мне стало интересно, что в этих бумагах.
– Ты дотошный хроникер. Больше подходишь на роль королевского писца, чем короля, как мне кажется.
Тобиас опустил глаза.
– Да, сэр.
Затем Коннер повернулся ко мне, выражение его лица изменилось. Было ли это уважение? Благодарность? На меня редко кто-либо смотрел благожелательно, и мне трудно было определить. Он сказал:
– Если бы эти бумаги нашли, никого из нас сегодня здесь не было бы. Люди Вельдерграта искали очень тщательно, но Мотт своим храбрым поступком сумел скрыть ваше присутствие. Вельдерграт уехал растерянный и раздраженный после утомительных поисков, не обнаружив ни вас, ни изумрудной шкатулки.
– Но он был прав, – пробормотал я. – Вы готовите самозванца на трон, и вы украли шкатулку у короля Экберта.
– Ни в том, ни в другом я не раскаиваюсь. – Голос Коннера звучал холодно. – Ты хочешь взойти на трон, Сейдж? Хочешь, чтобы я выбрал тебя?
Я ответил, не думая о последствиях:
– Я приму трон, чтобы не допустить к нему Вельдерграта. – Я невероятно устал, и голос мой звучал соответствующе.
– Это не одно и то же. Скажи мне, что будешь хорошим и благородным королем, что хочешь взять в жены нареченную принцессу и что ты рад, что я сделал это для тебя. Солги, если надо, но скажи, что хочешь этого.
Я безразлично посмотрел на него.
– Вы не устали лгать? Я устал.
Коннер тяжело вздохнул.
– Я выбрал бы тебя, Сейдж, но только за это. Есть одна вещь, от которой ты не должен уставать никогда, до конца своих дней, и это – ложь. Тот, кого я выберу, должен впустить ложь так глубоко в свое сердце, чтобы самому поверить, что он король, чтобы даже думать о себе как о принце Джероне. Он должен быть настолько убежден в своей лжи, чтобы даже если придет его собственная мать и позовет его, без колебаний и без единой слезы сказать ей, как жаль, что она потеряла сына, но он – ребенок Экберта и Эрин. Тот, кого я выберу, должен усвоить воспоминания о королевском детстве и воспитании, которого никогда не было. И все это он должен делать каждый день, до конца жизни, никогда не сожалея о лжи, что привела его на престол.
Я едва слышал его и все смотрел на пятно на полу. Имоджен перехватила мой взгляд и улыбнулась с благодарностью и сочувствием. По крайней мере, она была спасена.
Коннер повернулся к Родену.
– Ты, Роден, сможешь лгать до конца жизни?
Тот расправил плечи.
– Смогу, сэр.
Коннер обратился к Имоджен:
– Принеси мальчикам ужин в их комнату. Вам троим надо хорошо выспаться, потому что завтра рано вставать. Роден, ты мой принц, слышишь? Мы с тобой отправимся завтра в Дриллейд.
39– Как только стану королем, попрошу Коннера не убивать вас, – сказал Роден, когда ночью мы лежали в постелях. – Может, удастся убедить его отправить вас в другую страну, если вы пообещаете не возвращаться.
– К тому времени, когда тебе удастся с ним поговорить, Креган уже исполнит его приказ, – сказал Тобиас. – Со мной он расправится быстро, но как с Сейджем?
Со мной он спешить не будет, это Креган ясно дам мне понять.
Я поднялся с кровати и открыл потайную дверь.
– Ты куда? – спросил Роден.
– Если ты хочешь бежать, возьми меня с собой, – сказал Тобиас.
– Я не собираюсь бежать, и не ваше дело, куда я иду, – буркнул я. – Но я не собираюсь лежать тут и обсуждать с вами, как мы умрем.
Когда я вернулся, Роден еще не спал. Он сидел на кровати, глядя прямо перед собой невидящим взглядом.
– Почему ты не сбежал? – спросил он. Голос его был слаб и безжизнен. – У тебя был шанс.
Я снял ботинки и сел на кровать. Пальцами нащупал в кармане гарлин и принялся вертеть монету в руке.
– Думаешь, Коннер велит убить нас с Тобиасом этим утром?
Роден тихо сказал:
– Ничего личного, Сейдж, но я решил не просить его оставить вас в живых.
Я не особенно удивился, но все же спросил почему.
Наконец он взглянул на меня. Глубокие морщины перерезали его лоб.
– Ты знаешь ответ. Вы с Тобиасом теперь представляете для меня угрозу. Есть только один способ гарантировать, что вы никогда не вернетесь и не выдадите меня.
– Но мы – твоя единственная защита от Коннера.
Роден провел рукой по волосам, убирая их с лица, и прислонился к стене.
– В конце концов мне придется разобраться с этим, но прежде всего я должен отстоять свои интересы и интересы Картии. Я надеюсь, вы двое простите меня.
Перед тем как лечь, я бросил ему гарлин. Вот цена твоему прощению, Роден. Заплати его Богу, или дьяволу, или Коннеру, смотря перед каким алтарем будешь кланяться. Но не проси прощения у меня.
Эррол и еще двое слуг разбудили нас незадолго до рассвета. Посмотрев друг на друга, мы сразу поняли, что никто из нас в эту ночь толком не спал, а судя по темным кругам под глазами Родена, он едва ли вообще сомкнул глаза.
