— Одного их вида довольно, чтобы поставить на колени королеву драконов, — хвастал солдат. — Пусть так и стоит на них, сося благородный орган Гиздара, не то мы раздолбаем ее стены в щебенку.
Рядом бичевали раба, превращая его спину в кровавое мясо. Мимо прошли скованные в ряд воины с короткими мечами и копьями. У костра разделывали на жаркое собачью тушку.
Тирион видел мертвых и слышал умирающих. Запахи дыма, лошадей и соли не до конца заглушали смрад перемешанного с кровью дерьма. Не иначе, зараза какая-то, решил карлик, глядя, как двое наемников выносят из палатки труп третьего. Болезнь косит армии похлеще любых сражений, как говорил лорд-отец.
Бежать отсюда надо, и поскорее.
Через четверть мили он отказался от этой мысли, увидев трех пойманных при попытке к бегству рабов.
— Надо быть послушными, маленькие сокровища, — не преминул сказать Нянюшка. — Смотрите, что делают с непокорными.
Беглецов привязали к шестам, и двое пращников использовали их как мишени.
— Толоссцы, — сказал кто-то из стражников, — лучшие пращники в мире. Вместо камней у них мягкие свинцовые шарики.
Тирион никогда не находил особой пользы в пращах, ведь луки бьют куда дальше. Понаблюдав за стрельбой толоссцев, он изменил свое мнение. Их свинцовые шарики наносили куда больше вреда, чем круглые камешки или стрелы. Один разнес колено беглого вдребезги — нога болталась на одном сухожилии. «Этот уж больше не побежит», — рассудил карлик. Крики страдальца сливались с хохотом лагерных потаскушек и руганью тех, кто ставил на промах. Пенни отвела глаза, но Нянюшка ухватил ее за подбородок и насильно повернул к истязуемым.
— Смотри! И ты, медведь, тоже!
Тирион видел, как напряглись мышцы рыцаря. Сейчас кинется на этого паскудника, задушит его, и всем им настанет конец. Но Мормонт только покривился и стал смотреть.
На востоке сквозь пелену зноя мерцали кирпичные стены города. Бедняги надеялись обрести там убежище, но долго ли еще Миэрину оставаться убежищем для беглых рабов?
Дождавшись, когда трех несчастных убьют окончательно, Нянюшка снова тронулся в путь.
Их хозяин расположился на нескольких акрах к юго-востоку от Ведьмы — в ее тени, так сказать. Скромное походное жилище оказалось на поверку дворцом из лимонного шелка с позолоченными гарпиями, блистающими на всех девяти пиках кровли. Со всех сторон его окружали шатры поменьше.
— Там живут повара, наложницы, воины и бедные родственники нашего благородного господина, — разъяснил Нянюшка, — но вам, малютки, выпала редкая честь ночевать в его павильоне. Он любит, чтобы его сокровища были рядом. Тебя, медведь, это не касается: ты будешь прикован у входа, но сначала вам всем наденут ошейники.
Ошейники были железные, позолоченные, с вытисненным валирийскими иероглифами именем Йеццана и двумя колокольчиками, звенящими на каждом шагу. Мормонт молчал, но Пенни расплакалась и пожаловалась, что ей тяжело.
— Да это же чистое золото, — соврал Тирион, сжав ее руку. — В Вестеросе знатные дамы могут только мечтать о таком ожерелье. — Ошейник лучше клейма — его хоть снять можно. Ему вспомнилась Шая и золотая цепь, впившаяся ей в горло.
Цепи сира Джораха прикрепили к вбитому у костра колу, а карликам Нянюшка показал их спальню — застланный ковром альков, отделенный шелковой занавесью от главного помещения. Им предстояло делить его с прочими диковинками Йеццана. В коллекцию входили мальчик с козлиными (кривыми и поросшими шерстью) ногами, двухголовая девочка из Мантариса, бородатая женщина и томное существо по имени Сласти — с пурпурными волосами, фиолетовыми глазами, в мирийском кружеве и лунных камнях.
— Не можете догадаться, мужчина я или женщина? — прочирикало оно, задирая юбки. — Я и то и другое. Хозяин любит меня больше всех.
Экий паноптикум. Боги за животы держатся.
— А мы зато новенькие, — сказал Тирион.
Сласти осклабился, Нянюшка остался серьезен.
— Шуточки прибереги на вечер, когда будешь выступать перед господином. Понравишься ему — получишь награду, а нет, так… — Он влепил Тириону пощечину.
— Поосторожней с Нянюшкой, — сказал Сласти, когда надсмотрщик ушел. — Настоящее чудовище здесь — это он.
Бородатая женщина говорила на непонятном гискарском диалекте, мальчик-козел — на морском жаргоне, двухголовая девочка была слабоумная и вовсе не разговаривала. Одна ее голова была величиной с апельсин, другая, с острыми подпиленными зубами, рычала на всех, кто подходил к клетке. Гермафродит, однако, владел четырьмя языками, в том числе и классическим валирийским.
— А хозяин? — в тревоге спросила Пенни.
— Его отличительные признаки — желтые глаза и зловоние. Десять лет назад побывал в Соторосе и с тех пор гниет изнутри. Если поможете ему хоть ненадолго забыть, что он умирает, будет щедр — помните только, что все его прихоти нужно выполнять безотказно.
У них было мало времени, чтобы освоиться со своим новым статусом. Рабы натаскали в ванну горячей воды, и карликам разрешили помыться — сначала Пенни, потом Тириону. Еще один раб помазал рубцы Тириона целебным бальзамом и приложил к спине холодный компресс. Пенни подстригли волосы, ему — бороду, одели обоих в чистое и дали мягкие шлепанцы.
Вечером пришел Нянюшка и сказал, что пора надевать доспехи: Йеццан принимает у себя верховного военачальника, благородного Юрхаза зо Юнзака.
— Медведя спустить с цепи?
— Не сегодня, — сказал Тирион. — Сначала турнир покажем, а медведя отложим на другой раз.
— Ну-ну. Как закончите представление, будете прислуживать за столом. Обольешь вином кого-нибудь из гостей — худо будет.
Сначала вышел жонглер, за ним акробаты. Мальчик-козел проплясал шутовской танец под костяную флейту, на которой играл раб Юрхаза. У Тириона язык чесался спросить флейтиста, не знает ли тот «Рейнов из Кастамере». Ожидая своей очереди, он наблюдал за хозяином и гостями. Сморщенный чернослив на почетном месте был, очевидно, верховным командующим — даже пустой стул внушал бы больше страха, чем он. Его сопровождала дюжина юнкайских вельмож, а двух наемных командиров — по дюжине человек из отряда. Один был элегантный седой пентошиец в шелковом платье и обтрепанном плаще, сшитом из множества окровавленных тряпок, другой, загорелый, не далее как утром торговался с Йеццаном за карликов.
— Бурый Бен Пламм, — наименовал его Сласти, — командир Младших Сыновей.
Вестероссец и Пламм к тому же? Чудесно.
— Вы следующие, — уведомил Нянюшка. — Будьте забавными, не то пожалеете.
Тирион не овладел и половиной трюков Грошика. Все, что он умел — это влезть на свинью, упасть когда надо, перекувырнуться и встать. Публике, похоже, хватало и этого: человечки, тычущие друг в дружку деревянными копьями, в заливе Работорговцев имели не меньший успех, чем на свадебном пиру в Королевской Гавани. На чужое унижение смотреть куда как приятно.
Йеццан реготал громче и дольше всех — его громадная туша колыхалась, как студень. Гости вели себя сдержаннее и следили за Юрхазом зо Лораком. Воевода казался таким хлипким, что Тирион боялся, как бы смех его не убил. Когда сбитый с Пенни шлем хлопнулся на колени чопорному юнкайцу в полосатом токаре, Юрхаз закудахтал, а когда в шлеме обнаружилась расплющенная пурпурная дыня, и вовсе чуть не задохся. Отдышавшись, он что-то сказал Йеццану. Тот вроде бы ответил согласием, но Тириону почудилось, что в желтых глазах хозяина вспыхнул гнев.
После боя карлики, скинув деревянные доспехи и потную одежду, надели чистые желтые туники. Тириону вручили штоф с красным вином, Пенни — с водой. Бесшумно ступая по толстым коврам, они стали наполнять чаши. Это было труднее, чем могло показаться: ноги сводило судорогой, у Тириона на спине вскрылся рубец, и сквозь желтое полотно проступила кровь. Он закусил язык и двинулся дальше.
Гости в большинстве своем уделяли им не больше внимания, чем прочим рабам, но одному подвыпившему юнкайцу захотелось посмотреть на случку двух карликов, а другой пожелал узнать, как Тирион потерял половину носа. «Сунул его в дырку твоей жене, вот как…» Но во время шторма Тирион понял, что умереть пока не готов.
