«Видите, как гордо он стоит, несмотря на такие суровые условия? – нередко говорил нам отец. – Вот какими нам всегда следует быть: сильными и стойкими, несмотря ни на что».
Тогда мы всей семьей ходили гулять, а эта дорожка, ведущая мимо кипариса, была одной из самых любимых. Когда наши родители умерли, мы с Чжан Цзин развеяли их прах именно здесь.
Сейчас мы с ней стоим рядом и ничего не говорим: просто смотрим на открывшуюся перед нами панораму и наслаждаемся легким ветерком, который играет игольчатыми ветками дерева. Краем глаза я замечаю, что она щурится, – даже здесь. Как это ни больно, я вынуждена наконец что-то сказать. Шагнув вперед, я встаю так, чтобы она видела мои руки.
«Когда это началось?»
Она сразу же понимает, что я имею в виду, и с унылым видом отвечает:
«Не знаю. Довольно давно. Несколько месяцев назад. Поначалу все было не так уж страшно – только иногда в глазах туманилось. А теперь туман приходит чаще и становится гуще. Время от времени я прекрасно вижу. А иногда все вокруг настолько размыто и искажено, что я вообще ничего разобрать не могу».
«Все исправится», – уверенно заявляю я.
Она печально качает головой:
«А если нет? А что, если очень скоро я стану такой, как остальные? Если все вообще накроет мрак? – У нее на ресницах дрожат слезы, но она упрямо смаргивает их. – Мне следует уже сейчас признаться Наставникам и отказаться от ученичества. Это было бы честно».
«Нет! – возражаю я. – Так нельзя!»
«Рано или поздно они узнают, – не соглашается она. – Можешь себе представить, какой это будет позор, когда меня вышвырнут на улицу?»
«Нет, – снова говорю я, хотя втайне испуганно признаю, что, возможно, она права. – Ничего не говори. Я и дальше буду тебя прикрывать, и мы придумаем, как это исправить».
«И как же? – Она улыбается мне, ласково, но грустно. – Некоторые вещи не по силам даже тебе, Фэй».
Я отвожу взгляд, боясь, что мои глаза тоже наполнятся слезами из-за того, что я бессильна изменить судьбу сестры.
«Идем, – говорит она. – Нам нельзя опаздывать».
Мы продолжаем путь по идущей вдоль скалы дорожке. У меня тяжело на сердце. Я не собираюсь ей в этом признаваться – но, возможно, я действительно не в состоянии ей помочь. Пусть я могу грезить о невероятных вещах, пусть способна с помощью красок и кистей воплощать мои видения в реальность, но даже я не в силах вернуть само зрение. Эта мысль меня гнетет и терзает, так что я замечаю собравшуюся толпу, только когда мы чуть в нее не врезаемся.
Наша тропа, идущая по краю поселка, минует то место, на котором поставщики получают приходящие из города внизу грузы. Похоже, первая дневная партия как раз поднялась по подвесной дороге, и ее собираются распределять. Хотя это часто становится причиной внимания, я редко вижу, чтобы по такому поводу собиралось столь значительное количество людей. Это заставляет меня предположить, что происходит нечто необычное. Среди моря тускло-коричневой одежды я вижу синее пятно и узнаю еще одну нашу соученицу, Минь. Это – ее наблюдательный пост.
Я дергаю сестру за рукав, привлекая ее внимание:
«Что тут происходит?»
«Несколько дней назад Хранителю отправили послание, где говорилось, что нам нужно больше еды, что после недавних сокращений нам не хватает ее на жизнь, – объясняет она. – С этой партией как раз пришел его ответ».
У меня перехватывает дыхание. Хранитель Дороги. Связь с ним – событие крайне редкое. Он – тот, от кого зависит наша жизнь, кто решает, какие именно грузы придут к нам вверх по дороге из города. Без него у нас ничего не будет. С проснувшейся надеждой я присоединяюсь к остальным, чтобы узнать новости. Хранитель – великий и могущественный человек. Конечно же, он нам поможет!
Вместе с остальными я смотрю, как главный поставщик разворачивает письмо, которое пришло вместе с едой. Скрученное трубкой письмо было перевязано тоненькой зеленой ленточкой, которую он стискивает в руке во время чтения. На секунду я завороженно смотрю на нее, но потом перевожу взгляд на лицо мужчины, чьи глаза пробегают по письму. По его выражению я понимаю: хороших известий не будет. Его черты искажает множество эмоций – печальных и гневных. Наконец, он отдает письмо одному из помощников и встает на ящик, чтобы во время обращения к собравшимся все могли видеть его руки.
«Хранитель говорит: „Вы получаете меньше продуктов, потому что отправляете меньше металла. Хотите больше еды – отправляйте больше металла. Это – равновесие. Это – порядок. Это – гармония вселенной“».
Главный поставщик прерывается, но в его позе сохраняется напряженность, и положение его рук говорит, что на этом письмо не заканчивается. Спустя несколько секунд он продолжает делиться содержанием письма, хоть и крайне неохотно:
«Ваше предложение оскорбительно для той щедрости, которую мы все эти долгие годы к вам проявляли. В качестве наказания в течение следующей недели выдача продуктов будет уменьшена. Возможно, так вы лучше поймете равновесие».
Я чувствую, как у меня изумленно открывается рот. Кругом воцаряется хаос. Потрясение и негодование видны на всех лицах, руки двигаются так стремительно, что мне удается уловить только обрывки разговоров.
«Уменьшена? Нам не прожить на то, что у нас есть…»
«Откуда нам взять больше металлов? Ведь это наши шахтеры слепнут и…»
«Мы не виноваты, что не можем добывать столько! Почему нас наказывают за…»
Большего мне уловить не удается. Вся толпа с гневными лицами поворачивается к главному поставщику и собирается к его импровизированному помосту.
«Это неприемлемо! – яростно складывает знаки одна из женщин. – Мы этого не потерпим!»
Главный поставщик устало смотрит на них. Его облаком окутывает безнадежность. Ему тоже не нравится то, как все сложилось, но разве он может что-то изменить?
«И что вы предлагаете делать? – вопрошает он. Не получив ответа, он добавляет: – Всем надо вернуться к работе. Это – единственный способ выжить. Все так, как он говорит: если мы хотим получать больше продуктов, нам нужно больше металла. Стоя тут и жалуясь, этого не добьешься».
Это выводит из себя одного из мужчин, стоящих рядом с помостом. На нем грязная шахтерская одежда.
«Я спущусь туда! – заявляет он с налившимся кровью лицом. – Я заставлю Хранителя дать нам еду».
Кое-кто из толпы в пылу негодования ободрительно кивает. Однако главный поставщик сохраняет спокойствие, несмотря на нарастающую враждебность.
«Как именно? – спрашивает он. – Как ты туда спустишься? По подвесной дороге? – Он делает паузу и демонстративно осматривает возмутителя спокойствия с ног до головы. Всем известно, что подвесная дорога может выдержать примерно 30 кило. – Она перетрется и лопнет под твоим весом, и тогда у нас не останется ничего. Вот твой сын мог бы проделать этот путь. Может, ты отправишь его вести переговоры? Ему сейчас сколько? Восемь лет? – На это мужчина, оказавшийся заботливым отцом, отвечает возмущенным взглядом, но поставщика это не трогает. – Ну, а если ты не хочешь рисковать жизнью кого-то из близких в этой корзине, ты, конечно, можешь просто спуститься вниз».
Главный поставщик берет камень размером со свой кулак и сбрасывает с обрыва, запустив в край скалы. Мы все смотрим, как он ударяется о склон и моментально вызывает небольшую лавину, причем часть камней в ней крупнее первого камня. При сходе она поднимает тучу пыли и обрушивается в невидимые нам глубины. Про неустойчивый характер склона в поселке хорошо известно – этот факт много лет отмечался в записях. Кто-то из наших предков, еще способных слышать, решался на попытку спуска – якобы потому, что слух помогал им понять, когда пройдет лавина. Однако даже они опасались этих склонов.
«Конечно, тогда есть вероятность, что тебя раздавят падающие камни еще до того, как ты успеешь выразить свои мысли Хранителю. Кому-то еще хочется туда спуститься? – осведомляется главный поставщик, обводя всех взглядом. Как и следовало ожидать, ему никто не отвечает. – Возвращайтесь к работе. Добудьте больше металлов, чтобы мы смогли восстановить равновесие, как и сказал Хранитель Дороги».
Толпа медленно рассеивается: все расходятся по своим делам, в том числе и мы с Чжан Цзин. По дороге я думаю о том, что было сказано о равновесии, и о том, что мы все равно вынуждены делать то, чего требует Хранитель. Мы в его власти – его и подвесной дороги. Неужели это и есть равновесие? Или, может, это шантаж?
Мы с Чжан Цзин подходим к шахтам и там, наконец, расстаемся. Помахав мне на прощание рукой, она исчезает во тьме громадного входа, и я с болью в сердце провожаю ее взглядом. Это уже довольно давно стало ее обязанностью: уходить глубоко в шахты и наблюдать за повседневными трудами шахтеров. Хотя она находится в отдалении от любых опасных мест, я все равно за нее боюсь. Несчастные случаи бывают – даже без всякого злого умысла с чьей-то стороны. Я бы поменялась с ней местами, если бы могла, но Наставники этого не позволяют.
