Представьте себе обучение пятнадцатилетнего мальчика вождению на машине с ручной коробкой передач. Сначала нужно выжать сцепление. Затем нужно прошептать секрет в один из чашкодержателей. В случае с Дианой это было легко, потому что она не отличалась общительностью и почти любое обыденное событие в ее жизни могло стать секретом. В случае же с Джошем это оказалось нелегко потому, что у подростков почти каждое обыденное событие в их жизни становится секретом, которыми они не любят делиться со своими родителями.
Затем, после сцепления и секрета, водителю нужно взяться за переключатель скоростей, представляющий собой расщепленную деревянную палку, загнанную в приборную доску, и трясти ее, пока что-нибудь не произойдет. На самом деле все, что угодно. А потом одновременно вбить серию кодовых номеров в клавиатуру на рулевом колесе. И все это в то время, когда агенты в темных очках из неясного, но грозного правительственного учреждения сидят в седанах с сильно затонированными стеклами, стоящих на противоположной стороне улицы, и фотографируют, время от времени помахивая руками. Это очень сильно давит на впервые севшего за руль.
Мама очень часто выводила Джоша из себя. Это от того, что Диана – не лучший учитель. А еще от того, что Джош – не лучший ученик. Были и другие причины.
– Джош, ты должен меня послушать, – говорила Диана.
– Я понял. Понял, ладно, – отвечал Джош, вообще ничего не понимая.
Диана обожала спорить с Джошем о вождении, потому что в это время они говорили, укрепляли взаимоотношения. Не так-то легко быть матерью подростка. Джошу это тоже нравилось, но неосознанно. Внешне он выглядел жалко. Ему просто хотелось водить машину, а не делать все то, что необходимо для умения водить машину, вроде владения машиной и уроков вождения. И он иногда спрашивал:
– А почему папа не приедет и не научит меня?
Потому что он знал, что от этого вопроса ей станет больно. Потом ему станет плохо от того, что он причинил ей боль. Диане тоже станет плохо. Они будут сидеть в машине, и обоим будет плохо.
– У тебя хорошо получается, – как-то раз сказала Диана Джошу – просто так, чтобы не молчать.
«Значит, в остальных случаях у меня получается нехорошо», – подумал Джош, поскольку не понял контекста ее высказывания.
– Спасибо, – ответил он, стараясь быть благодарным.
– Тебе еще многое надо отработать, – не сказала Диана. – Мне жаль, что твоего отца здесь нет, – также не добавила она. – Но я стараюсь изо всех сил. Стараюсь, Джош. Стараюсь, стараюсь, стараюсь, – не закончила она. Пока что самоконтроль ее не подводил.
«Я и впрямь здорово вожу машину», – часто думал Джош, даже когда слишком близко прижимался к отбойникам на автострадах, выезжал на обочины или не уступал дорогу фигурам в капюшонах, результатом чего становилась обязательная многочасовая городская апатия. Правила дорожного движения в Найт-Вэйле очень запутанные, и гражданские водители знают лишь то, что им положено знать.
Их уроки вождения часто заканчивались словами «очень неплохо», «спасибо» и короткой паузой, после чего они расходились по отдельным безмолвным комнатам. Чуть позже Диана стучала и говорила: «Джош», а тот отвечал или нет.
Диане было больно. Она не отдавала себе в этом отчета, но все было именно так.
– Джош, – каждый день говорила она, очень часто и по различным причинам.
Джош любил свою мать, но не знал почему. Диана любила своего сына и не задумывалась почему.
А еще дом отличался от других домов тем, что в нем тайно жила безликая женщина, хотя для нашего повествования это и не важно.
«КИНГ-СИТИ», – было написано на бумаге.
За всю свою жизнь Джеки никогда не испытывала страха. Она ощущала неуверенность, беспокойство, грусть и радость, которые все сродни страху. Но самого страха она не испытывала никогда. И тогда тоже.
Она принялась закрывать заведение – протирать раковину в туалете, мыть полы и поправлять толстую мешковину, прикрывавшую запрещенные или секретные предметы вроде машины времени, которую Ларри Лерой выкрал из Музея запрещенной техники, и ручек с карандашами (в Найт-Вэйле письменные принадлежности уже давно находились вне закона по причинам охраны общественного здоровья, хотя все тайком пользовались ими).
Джеки все еще сжимала листок бумаги в руке. Не осознавая этого, она занималась своими делами, но бумажка оставалась у нее в руке. Смазанные написанные карандашом буквы. Торопливый почерк. Она положила ее на треснувшее стекло, лежавшее поверх прилавка.
Теперь настало время покормить живые предметы. Некоторые вещи были живыми. Какие-то из них были собаками, какие-то – нет.
В пустыне появились огоньки – низко висящие светящиеся пузыри, приближающиеся и исчезающие. Раньше Джеки их никогда не видела. Она не обращала на них внимания, как и на все, что не входило в узкий круг ее обыденной жизни.
В Найт-Вэйле всегда было что-то, чего она раньше никогда не видела. Был человек, мимо которого она как-то прошла в пустыне, – он обрезал ножницами кактус, словно стриг его. Был кактус с густой шевелюрой на макушке. Был день, когда маленькая трещинка, всегда видимая на небе, вдруг открылась, и оттуда вылетели несколько птеродактилей. Чуть позже выяснилось, что это были птеранодоны, так что паника поднялась напрасно.
Она закончила сверять инвентарную ведомость. Листок все еще оставался у нее в руке.
«КИНГ-СИТИ», – значилось на нем.
Как он туда попал?
– Как это сюда попало? – спросила Джеки.
Собаки не ответили, менее разумные предметы – тоже.
В задней комнате она положила бумагу в ящик стола, который не использовала для работы, которой у нее не было.
Процедура закрытия заведения завершилась. Если честно – а Джеки пыталась быть честной, – она искала повод не уходить. Если честно, а она старалась быть честной, пол, например, был довольно чисто вымыт. Джеки посмотрела в окно. Низко висевшие над пустыней светящиеся пузыри исчезли. Не осталось ничего, кроме далекого самолета, медленно ползущего по небу, и его тусклых красных огней-маячков, своим мерцанием отбивавших сообщение:
«ПРИВЕТ. ЗДЕСЬ КРОХОТНЫЙ ОСТРОВОК ЖИЗНИ, СОВСЕМ РЯДОМ С КОСМОСОМ. МОЛИТЕСЬ ЗА НАС. МОЛИТЕСЬ ЗА НАС».
Листок был у нее в руке.
«КИНГ-СИТИ», – было написано на нем.
Джеки впервые испытала страх и не знала, что это такое.
Впервые за долгое время она пожалела, что у нее нет друга, которому можно позвонить. В школе друзья у нее были, она это знала, хотя о самой школе у нее сохранились смутные и спутанные воспоминания. Никто из ее друзей не остановился на отметке в девятнадцать лет. Они взрослели и жили своей жизнью. Они старались поддерживать с ней контакт, но это оказалось нелегко, потому что они делали карьеру, растили детей и выходили на пенсию, а Джеки так и оставалась девятнадцатилетней.
– Так тебе до сих пор девятнадцать? – спросила Ноэль Коннолли, когда они в последний раз разговаривали по телефону. В ее голосе слышалось явное неодобрение: – О, Джеки, ты когда-нибудь думала, чтобы взять и стать двадцатилетней?
Они дружили с тех пор, как за два года до окончания школы вместе начали заниматься испанским, но когда Ноэль наконец-то задала Джеки этот вопрос, ей уже исполнилось сорок восемь, и говорила она с Джеки тошнотворно-покровительственным тоном. Джеки так ей и сказала, и тон Ноэль сделался открыто снисходительным, после чего они обе швырнули трубки и с тех пор никогда не разговаривали. Взрослеющим и стареющим людям кажется, что они такие мудрые, подумала Джеки. Словно время вообще ничего не значит.
Пока она стояла, сжимая в руке листок бумаги, само собой включилось радио. Оно всегда включалось в это вечернее время. К ней обратился Сесил Палмер, ведущий городского радио Найт-Вэйла. Новости, городской календарь, ситуация на дорогах.
Когда могла, Джеки слушала Сесила. Его слушал почти весь город. Дома у нее был радиоприемник всего около полуметра в ширину и почти полметра в высоту («не больше 6 килограмм!») с перламутровой рукояткой и острокрылыми орлами с раскрытыми клювами, вырезанными в верхних углах.
Радиоприемник подарила ей мама на ее случившийся когда-то давным-давно шестнадцатый день рождения, и он остался одной из любимых вещей Джеки вместе с коллекцией пластинок, которые она никогда не слушала, потому что еще не обзавелась лицензией на владение проигрывателем.
Сесил Палмер сообщал об ужасах повседневной жизни. Почти в каждой передаче говорилось о неминуемой беде или смерти, а то и о чем похуже – о долгой жизни, прожитой в страхе перед бедой или смертью. Не то чтобы Джеки хотелось узнать все плохие мировые новости. Ей просто очень нравилось сидеть в окутанной мраком спальне, завернувшись в одеяла и невидимые радиоволны.
Всем известно, что жизнь полна стрессов. Это верно всегда и везде. Но в Найт-Вэйле стрессов куда больше. В тени кроются какие-то штуки. Не плоды взволнованного ума, а в буквальном смысле Штуки, и в буквальном смысле скрывающиеся в тени. Заговоры таятся за каждой витриной, под каждой улицей и в каждом стрекочущем в вышине вертолете. И всему этому сопутствует банальная трагичность жизни. Рождения, смерти, приходы, уходы, предвзятость и бравада в отношениях между нами и всеми, кто нам небезразличен. Все есть печаль, как однажды сказал кто-то, кто не особо пытался что-то изменить.
