Воздух всколыхнулся, словно что-то очень, очень быстро двигалось. Может, чудовище отступило, готовясь нанести удар?
Хэйзел знала, что значит проиграть. Знала это так хорошо, что это тут же вымыло вкус победы с ее губ: она даже не успела им насладиться.
Она была близка к тому, чтобы проиграть снова.
Хэйзел думала о существе, которое видела в школе и дома у Джека. Думала о странной, шероховатой красоте ее древоподобного тела. Думала о том, как пел Бен, и о том, как Северин коснулся ее лица. Скорбь по-прежнему подчиняется Ольховому королю? Или она проснулась, и костяному колечку ее больше не одурачить?
– Давай же, – подстрекал Ольховый король. – Поторопись: доверишься мне или чудовищу?
– Не… – закричал Джек, но Хэйзел не могла ждать, пока он закончит фразу.
Она была сама стремительность: быстрый взмах мечом, и острие Верного сердца разрубило зловещий костяной перстень надвое.
– Я поклялась, что низвергну чудовище из самого сердца леса – и я это сделаю. Им никогда не была она. Им всегда были вы.
В ту же секунду пальцы-ветки оплелись вокруг Ольхового короля. Его глаза распахнулись от удивления, и он завыл, призывая своих рыцарей. Но Скорбь уже схватила отца и держала до тех пор, пока тело его не обмякло, и сломанный меч не выскользнул из руки.
А потом бросила его на каменный пол.
Хэйзел нагнулась, чтобы подобрать то, что осталось от Сердца охотника. Когда ее рука сжала рукоять, глаза Ольхового короля открылись, и он потянулся к ней. Подушечка его пальца пробежала по щеке девушки, и изо рта, окрашенного кровью, чуть слышно донеслось:
– Вспомни, сэр Хэйзел. Вспомни, мой неверный рыцарь. Я заклинаю тебя вспомнить все.
– Нет! – закричала Хэйзел, мотая головой и отпихивая его. – Я этого не хочу! Я не буду!
Глаза Ольхового короля закрылись, лицо разгладилось – он провалился в сон.
Но Хэйзел продолжала кричать.
Жила-была девочка, нашедшая в лесу меч.
Жила-была девочка, заключившая сделку с Народцем.
Жила-была девочка, ставшая рыцарем на службе у чудовища.
Жила была девочка, которая поклялась, что спасет всех в мире, но забыла про себя.
Жила-была девочка…
Хэйзел вспомнила все разом: все замки раскрылись, все воспоминания всплыли со дна глубокого мутного хранилища, где она их спрятала. И не только те воспоминания, что ранее стирал из ее памяти Ольховый король. Заклятие оказалось гораздо сильнее. Она получила обратно каждую мысль, о которой старалась не думать.
* * *
Вечером того дня, когда Хэйзел убила ведьму, родители закатили вечеринку. Она продолжалась до поздней ночи, становясь все более бурной. Громкий спор о художественной ценности той или иной иллюстрации перерос в драку, потому что кто-то кого-то якобы обманул.
Бен и Хэйзел сидели на улице рядом со свежей могилой своей собаки и слушали отдаленный звук бьющихся бутылок.
– Я хочу есть, – сказал Бен. – И замерз.
Он не сказал «жаль, что домой нельзя», но Хэйзел и без слов это понимала.
– Давай что-нибудь поделаем, – предложила она.
Бен посмотрел на звезды. Ночь была ясная и холодная.
У них обоих выдался утомительный и страшный день, и он явно не хотел подвергаться еще каким-либо волнениям.
– Например?
– В твоей книжке написано про церемонию, которую нужно пройти, чтобы подготовиться к рыцарству. Всенощное бдение. Мы должны это сделать. Чтобы доказать самим себе.
Книга лежала на крыльце – там, где они ее и оставили, а новый меч был спрятан в сарае вместе с мачете. Она сходила за ними.
– Там написано, что надо делать? – спросил Бен. Его дыхание затуманивало воздух и улетучивалось призрачными облачками.
Согласно книге, прежде всего им надлежало проявить стойкость. Поскольку они не ужинали, Хэйзел решила, что это считается. Потом следовало омыться, чтобы очиститься, одеться в робы и не спать всю ночь, молясь на коленях в часовне. После этого они бы считались готовыми к рыцарству.
– У нас нет часовни, – заметил Бен. – Но мы можем сделать алтарь.
Так они и поступили, использовав большой камень. Нашли несколько старых свечей и зажгли их – двор озарился жутковатым светом. Потом брат с сестрой скинули одежду и облились ледяной водой из садового шланга. После этого они, дрожа, завернулись в скатерти, прихваченные из прачечной.
– Окей, – кивнул Бен. – Теперь надо молиться?
Их семья была не слишком религиозной. Хэйзел даже не помнила, бывала ли она в церкви, хотя фотографии с крестин подтверждали, что бывала. Она не представляла, какие должны быть молитвы, но знала, как это выглядит со стороны. Она потянула Бена встать на колени рядом с собой.
Земля оказалась ледяной, но меч легко вошел в нее. Хэйзел сжала рукоять и попыталась сосредоточиться на благородных мыслях. Мыслях о храбрости и чести, верности и справедливости. Она раскачивалась взад-вперед, и спустя некоторое время Бен принялся копировать движения сестры. Хэйзел почувствовала, что проваливается в сон. Вскоре она почти смогла унять дрожь и уже едва ли обращала внимание на тяжесть мокрых слипшихся волос и на то, как замерзла.
В какой-то момент она скорее почувствовала, чем увидела, как Бен встал, сказав, что становится слишком холодно, и позвал ее внутрь. Но она только покачала головой.
Через некоторое время гости начали покидать дом. Хэйзел слышала, как они заводят машины и возбужденно обмениваются репликами. Кого-то громко тошнило в кустах. Никто не заметил девочку, стоящую на коленях в саду.
Потом, золотя траву, взошло солнце.
Родители нашли ее поздним утром, по-прежнему стоящую на коленях на лужайке. Они выбежали из дома, похмельные и паникующие, что не обнаружили дочь в кровати. Мама по-прежнему была в вечернем платье, макияж размазался по щекам. Папа, в одной футболке и трусах, босыми ногами шагал по покрытой инеем траве.
– Что ты делаешь?! – спросил он, сжимая плечо Хэйзел. – Ты провела здесь всю ночь? Господи, Хэйзел, о чем ты только думала?
Она попыталась встать, но ноги ее не слушались. Она не чувствовала пальцев.
Когда отец взял ее на руки, Хэйзел хотела все объяснить, но зубы слишком громко стучали, чтобы говорить.
* * *
Потом она вспомнила другую ночь, когда пробиралась домой через лес после службы Ольховому королю. Дрожь в плечах все никак не стихала.
Она скакала с Народцем и притворялась, что смеется, когда они мучили смертных, передразнивая их жестокость и все остальное, чему они ее научили.
Давайте наложим проклятие, чтобы они оставались валунами, пока другие смертные не признают их истинную природу.
Хэйзел понимала, что только она может разрушить проклятие. Лежа в кровати в последние мгновения перед рассветом и ожидая, когда воспоминания смоет, словно волной, она повторяла задачу. Все, что ей надо было сделать – это пойти на поляну, где они лежали, и признать их истинную природу. Она бы их признала.
Но только если останется ночной собой. Дневная она ничего не знала.
Она представила, как оставляет записку Бену. Может, если правильно все написать, он сумеет развеять заклинание? Но что бы и как бы она ни написала, брат наверняка расскажет все ей дневной – а она не была уверена, стоит ли той доверять.
Дневная Хэйзел тоже была ею, но как будто с притупленными краями. Дневная Хэйзел не понимала, каково это – скакать с развевающимися за спиной волосами среди Народца, подстегивая лоснящуюся волшебную лошадь. Она не помнила, как это – размахивать серебряным мечом так сильно, что воздух, казалось, начинает петь. Она не знала, как это – перехитрить или быть перехитренной. Она не видела тех диких и фантастических вещей, которые видела ночная Хэйзел. Она никогда не врала так много.
Дневную Хэйзел нужно было оберегать и защищать. Помочь она ничем не могла.
Тогда она придумала план. Условия ее служения были простыми. «Каждую ночь с того мига, как ты засыпаешь, и до того, как твоя голова вновь касается подушки на рассвете, ты моя», – сказал Ольховый король.
Обмануть его оказалось просто, даже слишком. Она опускала голову на подушку, но не позволяла себе заснуть. Вместо этого она снова вставала – и оставалась ночной Хэйзел, пока рассвет не прорезал горизонт, и ее воспоминания не растворялись вместе с тьмой.
Иногда ей удавалось украсть целый ночной час. Иногда – всего несколько мгновений. Но это позволяло ей снимать проклятия, возмещать убытки.
И время от времени – думать над планом.
Она знала, какие у Ольхового короля виды на Скорбь. Он похвалялся перед нею грядущим разрушением Фэйрфолда и кичился планом захвата и мести Восточному престолу. А потом проговорился, не думая, что это имеет какое-то значение, о потерянном мече и способе освободить рогатого мальчика. Постепенно Хэйзел осознала ценность клинка, который нашла многие годы назад. И поняла, что только она одна в силах остановить Ольхового короля.
