Ознакомительная версия.
– Мало и редко, – пояснил Хугин, – но к тому, что она говорит, стоит прислушаться. А сейчас она сказала, что единственный способ предотвратить конец света – это сразиться с Хаосом посредством самого Хаоса, что означает применить свободную волю против детерминизма. Если мы поверим оракулу, то свободная воля окажется всего лишь иллюзией, и все наши действия были давным-давно предопределены и записаны рунами еще в начале времен. Но если мы возьмем инициативу в свои руки, то сможем переписать свою судьбу собственными рунами, сможем изменить существующую реальность…
– И все это она сказала одним-единственным «кра»? – с недоверием спросил я, прерывая его пламенную и складную речь.
– Более или менее.
– Ну что ж, спасибо за предложение, – сказал я, – но мне моя нынешняя жизнь очень нравится, так что я пока буду ей наслаждаться. А Старику скажите, что мы с ним непременно увидимся, когда наступит Рагнарёк. И еще передайте ему: пусть остерегается волков-оборотней[84].
Когда вороны улетели, я открыл бутылку вина и напился. Черт с ним, со Стариком. Черт с ними со всеми. Потому что он все-таки меня достал! Ведь, несмотря на все то, через что он заставил меня пройти, он не был мне совсем уж безразличен. Когда Энджи пыталась предупредить меня, я одним махом отмел все ее подозрения. Но теперь я о них вспомнил, и вдруг оказалось, что они были вполне осмысленны. Например, то, что Гулльвейг заодно с оракулом, а возможно, даже и с Хаосом; или то, что она с самого начала использовала голову Мимира, чтобы манипулировать Одином; или то, что она вытащила меня из-под земли, дабы я помог ей ускорить конец богов; или – и это самое главное – то, что она выдаст меня Сурту, сдаст со всеми потрохами, как только я перестану быть ей полезен.
Это была целая череда предательств, которую начала и завершает колдунья Гулльвейг-Хейд. Та самая Гулльвейг, которая явилась в Асгард, желая продемонстрировать свои демонические знания и умения, а затем спровоцировала зависть Одина и смерть Мимира и отправила голову Мимира обратно в Асгард, поскольку в этой голове содержались все необходимые Одину знания – те знания, с помощью которых он сам посеет семена собственного падения.
Неужели все это было ею спланировано? Неужели она всегда действовала в интересах Хаоса? Неужели наши с ней начинания тоже были всего лишь частью неких, куда более значительных планов, согласно которым с самого начала все козыри были на руках у Хаоса? Это было поистине убийственное ощущение… ощущение, что тебя поимели… ощущение того, что ты безнадежно опоздал, но пути назад нет, и все элементы головоломки встали на свои места именно в тот момент, когда ты наконец понял, что ошибся и проиграл…
Для этого непременно должно найтись подходящее слово, думал я. А если не найдется, то мне придется его изобрести. Есть такое английское слово gullible. Оно означает «доверчивый, легковерный». Мне кажется, это то самое слово. Оно даже звучит немного похоже на имя Гулльвейг. И кто она такая, в конце концов, эта Гулльвейг? Никто из ванов не смог вспомнить, когда она впервые появилась на сцене. Да была ли она на самом деле одной из них? Или же она совсем иное существо, более древнее, прибывшее к нам из иных миров?
Еще скажу я о колдунье Гулльвейг,
Сожженной трижды, трижды возрожденной,
Провидице, возлюбленной Пожара[85]
И мстительной хозяйке рун, сгорающей от страсти.
Вот что было сказано о ней в пророчестве Мимира. Раньше я не придавал этим словам особого значения, поскольку был вынужден сосредоточиться на событиях будущего, а не прошлого. Но, оказывается, буквально в одной строфе о Гулльвейг было сказано все: возлюбленная Пожара, страстная, мстительная хозяйка рун. Но против кого была направлена ее месть? Против Одина? Против асов? Или, может, то была месть за будущее преступление? За то преступление, которое будет совершено из-за ее вмешательства?
При одной мысли об этом у меня начинало противно щемить сердце. Неужели она все это затеяла, желая выманить меня из Хаоса, а затем с помощью моего предательства свергнуть богов и занять мое место у трона Лорда Сурта, приняв обличье Пламенного Честолюбия, которое порой способно превзойти даже греческий огонь в своей разрушительной силе и злобе?
О, боги, неужели это возможно?
Или…
А ведь, пожалуй, вполне возможно. Мало того, это прекрасно задумано. И все же я не смог заставить себя вернуться к Одину. Можете назвать это гордостью – гордость всегда грозила довести меня до погибели, – но даже если это означает, что я буду играть по правилам оракула и позволю Хейди до конца меня использовать, пусть даже убить во время сражения или сотворить со мной еще что-нибудь похуже, то, значит, так тому и быть. Я готов. Любой исход в данный момент для меня предпочтительней, чем признание того, что Один, возможно, оказался прав.
В итоге я напился в стельку, а утром проснулся в состоянии жесточайшего похмелья и обнаружил, что Хейди наконец-то отдала приказ вывести войска из Железного леса на поле Идавёлль.
Когда не хватает слов, выберите подходящее клише.
Локабренна
Мы ждали девять дней, разбив лагерь прямо в поле. Стояли жуткие холода; в небе больше не было солнца, и это принесло свирепую, жестокую зиму. Мороз сковал землю; дули черные ветры; клубы пепла, дыма и пыли смешивались со снежными вихрями. Высоко над нами сияла цитадель Асгарда, окруженная заревом северного сияния и магическим светом рунической защиты; Радужный мост, Биврёст, изящной дугой соединял Асгард с Мидгардом.
Глядя на такую красоту, я почти жалел, что все это нам придется разрушить. Асгард был последней, поистине прекрасной, вещью, которая еще осталась в умирающем сумрачном мире. Увы, сожалеть было поздно. Война была начата; жребий брошен; Рубикон (или, по-нашему, Гуннтра) перейден – короче, сами выберите подходящее клише.
Мы приступали к выполнению последней части плана Гулльвейг – к финальному, завершающему, великому противостоянию народов. Войско народа Льдов стояло на северном краю равнины, а войско народа Гор – на восточном. Западную оконечность поля Идавёлль все еще занимали люди – точнее, то, что еще осталось от их армии после завершения второй части плана Хейди, – оборванные, голодные, до смерти перепуганные, но упрямо защищавшие своих богов. С юга, из Железного леса, двигались отряды нашей великой армии. Десять тысяч сильных, отлично обученных бойцов растеклись по равнине, выказывая полнейшее презрение Асгарду. Среди них были демоны и тролли, волки-оборотни и ведьмы, гоблины и всевозможные эфемерные существа, люди-монстры и живые мертвецы. Я же на своем огненном корабле возглавлял флот Гулльвейг, и каждое мое судно с командой из мертвецов могло не только плавать по рекам и морям, но и странствовать между мирами. Да, в эти мгновения я упивался своей славой; я стал поистине легендарной личностью. И даже сознавая, что Гулльвейг вскоре меня предаст, что все Девять миров рухнут в бездну, что в будущем я могу надеяться лишь на вечное забвение, я был готов выйти на битву с высоко поднятой головой.
Сама Гулльвейг пока оставалась в Железном лесу, присматривая за выходом дополнительных отрядов нашего войска из царства Сна и иных, более далеких, царств. Я же дрожал от холода на поле Идавёлль в окружении концентрических светящихся кругов – факелов, жаровен и костров. Вскоре ко мне присоединился Фенрир в волчьем обличье; от него по-прежнему трудно было добиться более одного-двух слов сразу, но он прямо-таки горел возбуждением, предвкушая битву. Его друзья, волки Сколь и Хайти, были с ним неразлучны; втроем они бегали по лагерю, щелкая зубами на каждую тень и пожирая все, что попадалось им на глаза; вид у всех троих был совершенно безумный.
Не могу сказать, что мне эта компания так уж нравилась. Я и без них места себе не находил от беспокойства. Мы слишком долго ждали, и мне хотелось драться. Мне осточертело это бездействие, бесконечные обсуждения условий и стратегии. Мне хотелось ясности рукопашной схватки, безоглядности смертоубийства. Мне хотелось реальных действий. Разве это так уж плохо?
Подняв голову, я увидел на крепостных стенах Асгарда силуэты воронов Одина. После их последнего визита мне они больше не пытались со мной связаться. И мне, как ни странно, это было немного обидно, как если бы Один во второй раз меня бросил.
Я все время спрашивал себя: неужели он действительно хотел, чтобы я вернулся в Асгард? Но если это так, то почему не спросил у меня об этом сам? Зачем прислал ко мне этих глупых птиц? И почему, когда им не удалось меня убедить, он так быстро отказался от своего намерения?
Черт с ним, думал я, откупоривая очередную бутылку вина из наших уже истощившихся запасов. Впрочем, какой смысл приберегать вино на потом? Ведь конец света должен был наступить не более чем через девять дней[86]. Почему бы, в таком случае, не завершить свое существование маленькой пирушкой?
Ознакомительная версия.
