Вряд ли он помышляет о чем-то большем, нежели обычный налет, поскольку у зуагирцев нет ни осадных машин, ни опыта в осаде городов. Кроме того, тезис о том, что кочевники в свободных разомкнутых боевых порядках, точнее, при полном их отсутствии совершенно не в состоянии противостоять дисциплинированным, хорошо обученным и вооруженным воинам шемитских городов, неоднократно получал свое подтверждение в прошлом. Коренные жители Хаурана, пожалуй, всем сердцем приветствовали бы подобное вторжение, поскольку кочевники уже не в силах обойтись с ними еще более жестоко, чем это делают их нынешние хозяева, так что смерть для них стала бы предпочтительней жалкого и полного страданий существования, которое они ныне влачат. Но они настолько запуганы и беспомощны, что вряд ли смогут оказать реальную помощь захватчикам.
Их состояние иначе как катастрофическим и назвать нельзя. Тарамис, в которую явно вселился демон, не останавливается ни перед чем. Она отменила культ Иштар и превратила храм в место идолопоклонничества. Королева распорядилась уничтожить изображение богини, вырезанное из слоновой кости, богини, которой поклоняются восточные хайборийцы. Этот культ, пусть он и уступает подлинной религии Митры, принятой у западных наций, все же намного выше поклонения дьяволу, чем грешат шемиты. Вместо этого она приказала повесить в храме самые отвратительные и непристойные изображения – богов и богинь ночи, запечатленных в порочных и бесстыдных позах, придав им самые отвратительные черты, какие только может вообразить ущербный разум. Во многих из этих образов можно узнать ложных и нечистых богов шемитов, туранцев, вендийцев и кхитайцев, другие же навевают смутные воспоминания о жутких и полузабытых созданиях древности, память о которых сохранилась лишь в самых старинных легендах. Откуда королева узнала об их существовании, я даже боюсь предположить.
Она ввела практику человеческих жертвоприношений, и с той поры, как она избрала своим партнером Констанция, не меньше пятисот мужчин, женщин и детей были принесены в жертву. Некоторые из них умерли на алтаре, который она установила в храме, причем королева сама орудовала жертвенным ножом, но участь остальных была еще ужаснее.
В подземной часовне храма Тарамис поселила страшного монстра. Что он такое и откуда взялся – никто не знает. Но вскоре после того, как она подавила отчаянный бунт своих солдат против Констанция, королева провела всю ночь в оскверненном храме, в полном одиночестве, если не считать дюжины связанных пленников. Потрясенные горожане видели клубы черного, скверно пахнущего дыма, поднимающиеся над куполом, и всю ночь оттуда доносились исступленный речитатив королевы, читавшей безумные заклинания, и дикие крики пленников, подвергнутых немыслимым пыткам. А ближе к рассвету к ужасным звукам присоединился новый голос – скрипучий и хриплый, совершенно нечеловеческий, от которого кровь стыла в жилах у тех, кто слышал его. Когда взошло солнце, Тарамис, пошатываясь, словно пьяная, вышла из храма, и в глазах ее сверкало дьявольское торжество. Пленников больше никто и никогда не видел, да и хриплый голос тоже больше не раздавался там. Но в храме есть комната, в которую входит одна только королева, гоня перед собой очередного пленника, предназначенного для жертвоприношения. И тот пропадает без вести. Все знают, что в мрачном склепе обитает некое чудовище, пришедшее сюда из промозглой глубины веков и пожирающее отчаянно кричащих пленников, которых поставляет ему Тарамис.
Отныне я полагаю ее не смертной женщиной, а бешеным дьяволом в женском обличье, который затаился в своем логове среди костей и останков ее жертв и перебирает их забрызганными кровью пальцами с длинными когтями. И то, что боги позволяют ей невозбранно творить столь ужасные злодеяния, заставляет меня усомниться в высшей справедливости.
Сравнивая ее нынешнее поведение с тем, которому я был свидетелем во время своего первого визита в Хауран семь месяцев тому, я теряюсь в догадках и почти склонен разделить веру тех, кто убежден: в тело Тарамис вселился демон. Но один молодой солдат, Валерий, придерживается другого мнения. Он полагает, что ведьма обрела облик, неотличимый от обожаемой правительницы Хаурана. Он верит, что Тарамис тайно похитили под покровом ночи и заточили в какой-нибудь темнице, а та, которая отныне правит страной от ее имени, всего лишь ведьма. Он поклялся отыскать настоящую королеву, если только она еще жива, но я опасаюсь, что он и сам пал жертвой жестокости Констанция. Он принимал участие в мятеже дворцовых гвардейцев, после чего бежал и некоторое время скрывался, упрямо отказываясь искать убежища за границей. Примерно тогда же я и встретился с ним, и он поделился со мной своими соображениями.
Но он исчез, как и многие до него, о чьей судьбе даже страшно подумать, и я опасаюсь, что его выследили шпионы Констанция.
Однако мне пора заканчивать это письмо, чтобы потом отправить его почтовым голубем, который отнесет его на станцию, расположенную на самой границе Котха, где я и купил его. Оттуда гонцы и верблюжьи караваны доставят его тебе. Я должен спешить, рассвет уже близок. Уже поздно, и звезды тускло освещают сады на крышах домов Хаурана. Город окутан гнетущей тишиной, которую нарушает лишь приглушенный рокот барабана, доносящийся из отдаленного храма. Не сомневаюсь, что там сейчас пребывает и Тарамис, замышляя очередное колдовство».
Но схоласт ошибался в своих догадках относительно местоположения женщины, которую называл Тарамис. Девушка, которую весь мир знал как королеву Хаурана, стояла в темной клетке, освещаемой лишь трепещущим пламенем факела. Отсветы его падали на ее лицо, подчеркивая дьявольскую жестокость ее красоты.
На голом полу перед ней скорчилась фигура, чью наготу едва прикрывали драные лохмотья. И эту фигуру Саломея брезгливо ткнула носком своей шитой золотом сандалии, мстительно улыбнувшись, когда жертва испуганно отпрянула.
– Тебе не нравятся мои ласки, дорогая сестра?
Тарамис сохранила прежнюю красоту, несмотря на жалкие лохмотья, заточение и издевательства, которым подвергалась на протяжении семи долгих месяцев. Она не стала отвечать на насмешки сестры, а лишь склонила голову, как человек, привычный к глумлению.
Но подобное смирение пришлось не по нраву Саломее. Покусывая полную нижнюю губу, она хмуро разглядывала неподвижную фигуру, задумчиво постукивая носком сандалии по каменным плитам пола. Саломея облачилась в варварски роскошный наряд шушанской женщины. В свете факела острыми искорками переливались драгоценные камни, украшавшие ее обувь, золотой нагрудник и цепочки, поддерживающие его. При каждом движении на лодыжках у нее позвякивали золотые брелоки, а обнаженные руки оттягивали браслеты, инкрустированные самоцветами. Она сделала себе высокую прическу, какую носили шемитские женщины, а в ушах у нее покачивались нефритовые серьги на золотых подвесках. Стоило ей нетерпеливо тряхнуть головой, как они начали сверкать и переливаться острыми искорками. Шитый золотом пояс поддерживал атласную юбку, столь прозрачную, что она выглядела циничной насмешкой над правилами приличия, требовавшими прикрывать наготу.
С плеч ее свисала темно-красная мантия, полы которой были небрежно переброшены через сгиб руки, которой она прижимала к себе какой-то сверток.
Внезапно Саломея наклонилась и свободной рукой схватила сестру за грязные и растрепанные волосы, запрокинув девушке голову и глядя ей прямо в глаза. Тарамис, не дрогнув, встретила яростный взгляд сестры.
– Что-то сегодня ты не спешишь проливать слезы, дорогая сестричка, – пробормотала ведьма.
– Ты больше не заставишь меня плакать, – ответила Тарамис. – Слишком часто ты наслаждалась спектаклем, когда королева Хаурана на коленях молила тебя о снисхождении. Я знаю, ты пощадила меня только для того, чтобы подвергнуть мучениям; вот почему ты прибегаешь только к тем пыткам, которые не могут лишить меня жизни или изуродовать. Но я больше не боюсь тебя; ты убила во мне последнюю тень надежды, стыда и страха. Убей меня, и покончим с этим, потому что я более не стану проливать слезы тебе на потеху, ты, дьявол, вырвавшийся из ада!
– Ты льстишь себе, моя дражайшая сестричка, – промурлыкала Саломея. – До сих пор я причиняла страдания лишь твоему прекрасному телу, сломав твою гордость. Но ты забываешь о том, что, в отличие от меня, к тебе вполне применимы и нравственные пытки. Я подметила это, когда услаждала твой слух описанием тех комедий, что я разыграла с непосредственным участием кое-кого из твоих глупых подданных. Но сейчас у меня есть и вещественные доказательства. Известно ли тебе, что Краллид, твой верный советник, втайне вернулся сюда из Турана, но был схвачен?
Тарамис побледнела.
– Что… что ты с ним сделала?
Вместо ответа Саломея вытащила из-под накидки таинственный сверток. Развернув шелковую ткань, в которую он был закутан, она продемонстрировала его сестре. Это оказалась голова молодого человека, черты лица которого были искажены страданием, словно смерть пришла к нему в момент невыносимой боли.
