Это ее расстроило, потому что сейчас ей отчаянно хотелось чем-то залечить разъедающую сердце печаль. Она печалилась оттого, что вскоре придется рассказать Сафи про Нить сердца.
Ноэль откинулась назад и легла на траву лицом к небу. И сама не заметила, как заснула.
Тень оказалась тут как тут.
– Ну, здравствуй. Смотрю, ты поправилась. – Тень была искренне рада. Ноэль пыталась высвободиться из забытья, но тщетно. Тень терпеливо перебирала картинки в ее памяти, все глубже забираясь в сновидение. – Ага, вижу, ты все молчишь про Нить сердца. Как же так?
– Всему свое время, – отрезала Ноэль. – Расскажу, когда решу, что пора.
– И сделаешь вид, что тебе все равно. – Тень хмыкнула. – Можешь лгать себе, но меня не проведешь. Я вижу, что ты помышляешь оборвать Нить сердца, потому что мужчина, в которого Сафи влюбилась, ее не достоин. Так за чем же дело стало? Ах, да! Ты не знаешь, как технически ее оборвать!
Тень захлопала в ладоши, аплодируя ее растерянности, и звук был столь отчетливый, что Ноэль поверила в реальность этого сонного мира. Не могло все это возникнуть из одних лишь ее страхов. Не могло.
– Ты права, права, – мурлыкнула Тень. – Я настоящая, как и ты. Давай я дам тебе взглянуть на мир через меня, и ты окончательно поверишь. И даже больше – я научу тебя рвать Нити, поскольку ты так сильно этого жаждешь.
Дальше Ноэль показалось, что она выныривает из черных глубин к свету. Мир наполнился серым и зеленым, и цветные пятна стали складываться в неясные силуэты – плавно, но уверенно они обретали контуры. Глазами Тени она смотрела на серые раскрошенные камни.
Пейзаж напоминал руины вокруг Онтигуа, но здесь вместо сухой земли была живая зелень: за трещины цеплялся плющ, а у фундамента башни росла трава.
– Идем, идем, – продолжала мурлыкать Тень, хотя Ноэль не владела собой настолько, чтобы куда-то идти или за кем-то следовать. Она не могла даже пошевелиться и лишь наблюдала за миром, словно разум ее перенесся в глаза и тело Тени.
– Где мы? – спросила она, жалея, что не может повернуть голову и оглядеться. Перед ней был вход через арку в небольшую круглую комнату.
Вечернее солнце – куда ярче, чем нубревенское – заливало комнату сквозь разбитые окна. Тень устремилась к винтовой лестнице в нише. Походка у нее была странная, чуть пружинистая, словно она шла на цыпочках и вот-вот собиралась пуститься вприпрыжку.
Дойдя до лестницы, она действительно принялась прыгать по ступеням – резкими движениями, вверх, вверх, но при этом не издавая ни звука. На втором этаже она метнулась к окну, выходящему на сумеречную сторону – закат остался на другой стороне, – и только там ответила на вопрос Ноэль.
– Мы в Познине. Он тебе знаком, не так ли? Столица некогда великой Аритвании. Но так устроен мир, что все великое однажды исчезает. Исчезает, чтобы затем возродиться вновь. И на месте этих развалин вскоре вновь расцветут города, а в упадок придут другие страны… – Тень облокотилась об подоконник, и Ноэль смогла увидеть широкую улицу, по которой шли сотни… нет, тысячи людей. Всмотревшись, Ноэль вскрикнула.
Мужчины и женщины шли ряд за рядом, и, невзирая на обманчивый закатный свет, их кожа точно была словно обугленной. Чернели бездны мертвых глаз.
Чернели клочья оборванных Нитей над их головами.
– Ты К-кукловод… – выдохнула Ноэль.
Тень замерла, словно задержала дыхание, но затем кивнула, отчего картинка перед Ноэль дернулась.
– Угадала. Меня иногда так зовут. Но мне не нравится. А тебе? Какое-то легкомысленное прозвище, да еще мужского рода. Будто я ставлю пьески детишкам на потеху. Не-ет. То, что я делаю, искусство посерьезнее. Искусство ткачества. Почему меня не зовут Ткачихой или Ведьмой ткачества? Даже король говорит – нет, мол, такой магии. Еще он говорит, что Ткачиха звучит недостаточно грозно. Недостаточно ему, ха. Очень даже достаточно.
– Хм-м, – протянула Ноэль, которая едва внимала словам Тени, пытаясь запомнить как можно больше про Разрушенных, которых наблюдала глазами ведьмы-Кукловода.
Потому что врага нужно изучить как можно лучше. Чтобы знать, с чем придется иметь дело.
Тень, определенно, была ее врагом. Не в последнюю очередь потому, что умела пробраться в ее сознание. Но в первую очередь – потому что в ее распоряжении была огромная армия Разрушенных.
Все, как предсказывала Гретчия. Они шли по десятеро в ряд – мужчины, женщины, а иногда подростки. Взгляд Ведьмы-кукловода скользил по ним, ни на ком не задерживаясь, и Ноэль могла только примерно прикинуть их число.
Она насчитала пятьдесят рядов, и это была даже не половина улицы, но тут Тень заставила ее прекратить подсчет:
– Ты тоже Ведьма ткачества, Ноэль. Однажды ты научишься этой магии, и тогда придумаем себе достойный титул. Один на двоих со мной.
– На двоих?.. – переспросила Ноэль, стараясь не выдать страх или тошноту, которую испытала от одной только мысли об этом.
– Признаться, ты не похожа на других Ткачих, – продолжила Тень. – Тебе зачем-то хочется менять мир. И в тебе уже сейчас хватает ярости, чтобы менять его через разрушение. Ты скоро сама это поймешь. А когда ты примешь правду о себе, я буду ждать тебя здесь, в Познине.
Затем Тень выпрямилась и направила взгляд на ближайший ряд Разрушенных.
– Видишь того мужчину в длинном плаще? Это бывший жрец Инан.
Ноэль присмотрелась. Плащ когда-то был желтого цвета, но теперь он почернел от засохшей крови, а голову, которой положено быть налысо бритой, покрывали свалявшиеся седые патлы.
– Он могущественный ведун Земли, – пояснила Тень с деловитостью, присущей Ведьмам Нитей. Казалось, разные стороны магии проявлялись в ней в зависимости от темы разговора. – На родине у него остался брат по Нити, в котором ни капли волшебной силы. Когда я разрушила жреца, этот брат попытался вмешаться. Уж не знаю, на что он рассчитывал – все-таки, если человек разрушается, спасти его может разве что Мать-Луна… Ну и я, – добавила Тень, при этом в голосе ее не было ни гордости, ни самолюбования, хотя выходило, что сила ее равна могуществу номацкой богини.
– Уже не помню, почему, – продолжила Тень, – но я не дала Разрушенному сожрать брата. Видимо, в те дни я была милосерднее. Я отозвала жреца прежде, чем он успел кого-нибудь убить. Но теперь – видишь вон те коралловые Нити? Которые мерцают прямо под оборванными?.. – Взгляд ее устремился к кружащимся над толпой нитям, и там…
– Вижу, – пробормотала Ноэль. – Я вижу Нить дружбы.
– А теперь ты увидишь, как их разрывать. – Рука Тени поднялась – Ноэль заметила, что она такая же бледная, как ее собственная, хотя гораздо тоньше, и форма пальцев была до ужаса похожа. И эта рука, угрожающе скрючив пальцы, совершила в воздухе жест, словно перебирала струны невидимой арфы. Или ткала на станке.
Нити жреца – коралловые, которые по-прежнему связывали его с далеким братом, – лениво потянулись, как дым, к руке Тени, истончаясь по дороге, пока остатки не оплели ее пальцы и не принялись кружиться вокруг них.
Они продолжали таять, и когда стали почти невидимыми, при этом намотавшись на руку как бледно-розовый полупрозрачный клубок, Тень приблизила их к лицу.
– Здесь все, что связывает жреца с его дружочком. Нити собирают так же, как при создании камня Нити, только вместо того, чтобы их связывать… что, Ноэль, еще не догадываешься? Просто берешь и…
Ноэль поняла, что Тень открывает рот, почувствовала, как губы натягиваются и обнажают зубы, и как они впиваются в Нити, и…
Раздался звук, с каким обычно трескается лед. Вспышка света, и Нити, судорожно сжавшись, растаяли, ушли в небытие, словно пар.
Жрец забился в конвульсиях, упал на колени, и по всему телу стали нарастать и тут же лопаться гнойники. Затем Тень отвернулась от окна, и Ноэль не узнала, что с ним стало дальше.
– Он пока не умрет, – объяснила Тень, и голос ее теперь звучал устало. Она встряхнула рукой, словно к ней прилипли остатки Нитей. – Только теперь он будет слабее в бою без этих связей.
