Проезжая мимо, он видел, как десятки людей сразу хватались за поводья лошадей-великанов и начинали тянуть их что было сил, чтобы животные остановились. Постепенно в ответ на их усилия гигантские шаги сначала укорачивались, а потом и вовсе прекращались, и экипаж останавливался. Все, кто был на нем, глядели немного ошалело, точно вдруг пробудились ото сна.
Фулкром еще некоторое время продолжал скакать вдоль обоза, задерживаясь подле каждой абсурдно громадной четвероногой твари, чтобы убедиться, что ее пассажиры все поняли и начинают процесс остановки, и только тогда ехал дальше. Когда все экипажи встали, он еще раз проехал вдоль всего каравана, подняв вверх руку и растопырив пальцы. «Пять часов» – означал этот жест. Пять часов на отдых.
Остановки в пути делались нечасто – и из-за спешки, и из-за угрозы нападения пришельцев, которые преследовали их по пятам. К счастью, небесный город двигался медленно и сейчас был не более чем темной точкой на вечереющем небе, так что Фулкром решил рискнуть и, разбив лагерь подле экипажей, дать людям отдых. Каждую ночь он не сводил глаз с горизонта за их спинами, бдительно следя за тем, чтобы не подпустить летающий город слишком близко.
Развели костры. Поставили самодельные палатки. На каждого беженца отмерили скудный паек, начали готовить ужин. Теперь, когда все оказались на земле, самое время было заняться больными и ранеными; Фулкрому удалось сколотить из беженцев профессиональную медицинскую бригаду, так что теперь можно было позволить себе роскошь делить страждущих на тех, кому помощь требовалась немедленно, и тех, кто мог немного подождать.
Фулкром был глубоко тронут и обрадован тем, как много кочевников, прежде живших в вечном страхе перед империей, предлагали теперь свою помощь ее пострадавшим гражданам. Они подкармливали их мясом добытых животных, отдавали им шкуры для тепла. Такая душевная широта произвела на Фулкрома глубокое впечатление: беженцы ничего не могли предложить кочевникам взамен, а те ничего и не ждали. Они просто привозили им свои дары, а сами растворялись в вечерних сумерках.
Люди бродили вокруг костров под темнеющим небом, и каждое лицо, на которое падал отблеск огня, хранило угрюмое выражение.
Хорошо хотя бы шок прошел. Поначалу многие из беженцев непрерывно тряслись и подвывали, точно безумцы, или просто не могли вымолвить ни слова. Однако теперь из состояния крайнего испуга большинство перешло в следующую стадию – угрюмого приятия реальности. Жизнь стала такой. И надо либо приспособиться к ней, либо умереть.
В краткие мгновения передышки Фулкром обычно болтал с солдатами, которым удалось вырваться из Виллджамура, и с теми из особенно политически ангажированных типов, которые смогли отодвинуть партийную рознь на второй план и направить свою энергию в русло активной помощи согражданам.
«Что ж, – думал про себя Фулкром, – в конце концов, анархисты в какой-то мере получили именно то, чего хотели».
Виллджамура больше не было. Император погиб. Совет не столько разогнали, сколько истребили. А вся колонна беженцев представляла собой, в сущности, не что иное, как сообщество самоорганизованных ячеек с равным распределением власти. Именно к этому стремились анархисты, хотя вряд ли ценой подобных разрушений. И то ли поэтому, то ли потому, что необходимость держаться вместе была очевидна для каждого, но в пути почти не возникало проблем, связанных с неравенством и эксплуатацией, от которых так часто страдали жители в Виллджамуре.
А еще воспоминания Фулкрома о городе были подпорчены его собственными страданиями последних дней. Он не мог забыть, как его бросили в камеру, как во время пыток отбили хвост, и все из-за каприза императора.
Наконец он вместе с другими старшими офицерами и сам устроился возле костра, куда к ним подошли сначала Лан, затем наконец Тейн. В краткие мгновения отдыха человек-кот предпочитал держаться в стороне – в основном из-за внешности, которой он стеснялся, не зная, что о нем подумают. Ведь среди беженцев у Лан и Тейна не было прежнего преимущества – их квартира на вершине утеса, обеспечивавшая им анонимность, осталась в виллджамурском прошлом.
Здесь им приходилось все время быть среди людей, а значит, постоянно сталкиваться с их страхом перед ними, перед их непохожестью на других.
– Тейн, – окликнул его Фулкром. – Где ты был сегодня?
– В задних рядах по большей части, – ответил тот спокойно.
– Потасовка была? – спросил Фулкром.
– Нет, – сказал Тейн, сгибая и разгибая руку так, словно у него затекли мышцы. – Для меня ничего не было. Но людям в самом конце все равно приходится туго, они там почти без прикрытия. – Тейн повысил голос, из которого начисто исчезли мягкие, мурлычущие нотки. – Все солдаты спрятались впереди, подальше от небесного города.
Двое солдат в форме городской стражи обернулись на его слова, показав лица с трехдневной щетиной.
– Что он там несет? – пробурчал один из них.
– Я говорю, – продолжал Тейн, – что вы боитесь оставаться в задних рядах и защищать людей, потому что там то и дело появляются любопытствующие парочки иноземных охотников, которые похищают больше людей, чем во время организованных атак.
– Все не так просто, – вмешался Фулкром. И тут же обратился к солдатам: – Извините его. Пожалуйста, не обращайте на его слова внимания.
– Не обращать внимания? – фыркнул Тейн. – Да эти чертовы идиоты напрочь забыли, что значит работать.
Солдаты, быстро поднявшись, затопали к Тейну, едва не опрокинув Фулкрома в грязь.
Пока Фулкром восстанавливал равновесие, Тейн уже обнажил когти. Вскочив с места, он занял боевую стойку: ноги на ширине плеч, руки разведены в стороны, словно для объятия.
– Ну давайте, подходите поближе, ребятки. Поближе, не бойтесь…
Вдруг что-то пронеслось в воздухе и оттащило Тейна в сторону. Это была Лан, она уволокла Тейна в лес, а Фулкром уже бежал к разъяренным солдатам.
Поравнявшись с ними, он миролюбиво протянул руки:
– Прошу вас, джентльмены, нам не стоит драться друг с другом. Тейн очень напряжен – он совсем недавно потерял близкого друга, коллегу, его рана еще очень свежа. Мы все сейчас переживаем не самые легкие времена.
– Кто из нас ничего не потерял? – проворчал один из солдат. – Мы все потеряли друзей, родных, семьи, дома – все, ради чего мы жили и работали годами. Думаете, нам не больно?
Тейн стоял, склонив голову и бурно дыша. Лан помогала ему справиться с внезапной вспышкой гнева, столь неожиданной для Фулкрома. Если кто из героев Виллджамура и отличался вспыльчивостью, то это был Вулдон, а никак не Тейн. Но Вулдон погиб, прикрывая отступление жителей гибнувшего города.
Возможно, Тейн мучился чувством вины за то, что не оказался в нужный момент рядом с другом. От недавней стычки с солдатами ему явно полегчало, Фулкром это видел. И то хорошо, ведь здесь, среди беженцев, у него не было ни повода, ни возможности острить, быть в центре внимания и вообще играть роль сердцееда, светского льва, завсегдатая модных вечеринок. Жизнь изменилась разительно и бесповоротно.
– Ребята, идите к костру, – позвал Фулкром. – Погрейтесь, поешьте мяса: кочевники принесли.
– Ладно. – Солдаты устало повернули назад, к костру. Собравшиеся вокруг зеваки еще некоторое время глазели на них, с любопытством ожидая, что будет дальше, но скоро разошлись и они.
Фулкром подошел к Тейну и Лан.
– Тейн, – начал он, – я знаю, я тебе теперь не командир, но по Бор знает какой причине люди решили, что многое здесь зависит от меня. Здесь немало таких, кто слабее тебя не только физически, но и духовно. Этим людям нужны поддержка, утешение, надежда, им надо помочь поверить в то, что жизнь еще не кончена, что за пределами этого путешествия их ждет что-то хорошее. Поэтому каждый раз, когда ты вот так срываешься, всем вокруг вера в добро дается тяжелее. И это сильно усложняет нашу задачу. Ты понимаешь?
Тейн поднял голову и посмотрел на него со всем достоинством, доступным ему в данной ситуации. Фулкром видел, что с его языка уже готова была сорваться колкость или просто презрительное замечание, однако он удержался и промолчал, и, с точки зрения Фулкрома, это было лучшее, что он мог сделать.
Положив руку на плечо Тейну, он заглянул ему прямо в глаза. Кошачьи зрачки расширились, шерсть на лице трепетала от ветра. Тейн изрядно оброс с тех пор, как под влиянием культистских технологий преобразился в человека-кота, однако собственного достоинства и самоуважения в нем нисколько не убавилось. Даже теперь, после некрасивой стычки с солдатами.
– В чем дело? – мягко спросил его Фулкром.
– Тебе не кажется, что все, что мы делаем сейчас, совершенно напрасно? – ответил тот своим привычным тоном завсегдатая светских вечеринок. – Всего пару дней назад мы еще могли строить планы и находить в них хоть небольшое, но все же утешение. Теперь пропала и такая возможность. И что нам остается делать, а?
