Таков был план. Но в реальности многое могло пойти по-другому, даже если все их расчеты верны. А они могли быть и не верны.
Шестиэтажный отель «Холидей инн» находился в двух кварталах от Четвертой авеню. Насколько они могли судить, это было самое высокое здание в городе. Регистрироваться не стали. Они просто вошли со своими вещами – разобранный «ремингтон» прекрасно помещался в дорожной сумке – и после недолгих поисков нашли пустую комнату для отдыха на первом этаже. Здесь было три кабинки, включая одну большую, для въезда на инвалидной коляске. Трэвис распахнул дверцу, Бетани навела цилиндр на широкое пространство возле туалета и нажала кнопку. Луч вспыхнул и исчез. Все трое втиснулись в кабинку и заперли за собой дверцу.
За «окном» их ждала непроглядная темень вроде той, что Трэвис и Бетани увидели в первый раз в «Ритце». Ночи там быть не могло – часы в настоящем показывали четверть шестого, и время в будущем отставало не более чем на час. Следовательно, там было начало пятого пополудни.
Скорее всего, темнота объяснялась полным отсутствием освещения внутри отеля и, следовательно, хорошей сохранностью стен. Здание выдержало долгое испытание стихиями и небрежением гораздо лучше, чем все постройки в Вашингтоне, а может быть, и где-либо вообще.
Воздух на другой стороне не дышал свежестью, но и никакой вони в нем не ощущалось. Да и что могло гнить в Юме? Все живое там просто высыхало и твердело.
Держась за край «окна», Трэвис первым шагнул в проход и осторожно нащупал ногой твердую поверхность, наверняка ту же самую, что и в настоящем, керамическую плитку. Потом повернулся, взял у Бетани цилиндр и сумку и отступил в сторонку, чтобы не мешать ей и Пэйдж. Некоторое время они стояли, прижавшись к стене и глядя в «окно», за которым негромко гудели лампы дневного света.
Через полминуты радужка закрылась, и они остались в такой полной тишине и темноте, словно им завязали глаза и надели наушники.
Трэвис на ощупь двинулся вперед, и через пару шагов вытянутая рука наткнулась на дверцу кабинки. Он нащупал ее край и потянул на себя. Петли сухо скрипнули, и дверца открылась.
Выйдя из кабинки, Трэвис увидел бледный четырехугольник света, окаймляющий дверь ванной комнаты, и медленно направился к ней. Пэйдж и Бетани выбрались из кабинки следом за ним.
На полпути его нога наткнулась на что-то, лежащее на полу. Он остановился и попытался отодвинуть предмет. Тот поддался без особого сопротивления. Судя по приложенному усилию, предмет весил фунтов сорок. Трэвис понял, что это, и, перешагнув, нашарил в темноте дверную ручку.
– Приготовьтесь не кричать, – предупредил он.
– А что такое? – спросила Бетани.
– Вы увидите кое-что неприятное.
Он толкнул дверь, и в комнату из коридора хлынул свет. На полу лежало тело. Это была молодая женщина лет двадцати, со светлыми волосами и в очках в розовой оправе. Одета она была в рубашку персикового цвета и джинсовые шорты. Обтянувшая кости кожа приобрела матовый оттенок и напоминала выкрашенное бежевым папье-маше. Женщина лежала на боку, подложив руку под голову и подтянув ноги к животу, в позе зародыша. Она умерла здесь и постепенно мумифицировалась в сухом воздухе.
Бетани резко вдохнула и шумно, сквозь зубы, выдохнула. Потом торопливо огляделась и, заметив раковину, быстро прошла к ней и наклонилась. Ее тут же вырвало. Когда тошнота прошла, она несколько раз глубоко вдохнула и по привычке протянула руку к крану и повернула ручку.
Ничего.
– Черт, – прошептала она и, сплюнув, выпрямилась.
Пэйдж обняла ее за плечи.
– Я в порядке, – сказала Бетани.
Может, она и не была в порядке, но на ногах держалась. Ничего не поделаешь, подумал Трэвис, надо держаться. И ей, и им всем. Впереди еще немало всего.
Точнее, очень даже много, понял он, едва ступив в коридор.
Коридор первого этажа отеля был весь заполнен телами. Они лежали так тесно, что идти приходилось с величайшей осторожностью, чтобы не наступить на кого-то. Люди умерли в самых разных позах: на боку, на животе, на спине, положив голову на кучку одежды. Некоторые сидели у стены, скрестив руки на коленях или опустив на них голову. Под истончившейся кожей рельефно проступал позвоночник.
Здесь были и седоволосые старики, и парочки школьного и студенческого возраста, застывшие в объятиях друг друга. Дети умирали, прижавшись к родителям. Возле двери на лестницу сидела женщина лет тридцати с завернутым в одеяло комочком на коленях. Она умерла, прислонившись затылком к стене, со спокойным, исполненным достоинства выражением. Трэвис и хотел бы верить, что в конце на нее и впрямь снизошло умиротворение, но не мог.
Тут и там на обнаженных руках и ногах виднелись следы укусов. И все же тела пострадали не очень сильно; скорее всего, хищники крупнее крыс проникнуть в отель не сумели. Позднее, возможно, сюда проникли и другие звери, но иссохшие мертвецы не представляли гастрономического интереса, и они оставили их в покое. В данном случае природа, можно сказать, проявила уважение к человеческому достоинству.
Трэвис остановил взгляд на парочке лет двадцати с небольшим, лежавшей на расстеленной у стены одежде. Руки женщины покоились на груди у мужчины, который до последнего обнимал ее, прижимая к себе. Его губы почти касались ее лба. Очевидно, она умерла первой, и он целовал ее в лоб, пока и сам не испустил последний вздох.
Трэвис почувствовал, как защипало в глазах, и на мгновение зажмурился. Оглянувшись украдкой, он увидел, что Пэйдж и Бетани остановились у двери и тоже старательно сдерживают слезы.
Здание сохранилось в прекрасном состоянии. Стена сухой кладки в коридоре выглядела точно так же, как и в настоящем, и только краска на пояске карниза местами потрескалась и отшелушилась. Не было даже паутины. Висевшая когда-то в воздухе пыль постепенно осела – никто больше не взбивал подушки и не топтал ковровое покрытие. Наполнявший коридор бледный солнечный свет был чист и прозрачен.
Трэвис повернулся к источнику света, двойной стеклянной двери в конце растянувшегося футов на пятьдесят коридора. Дальняя стена тоже была стеклянная. Все целое.
Видневшийся за дверью угол парковочной площадки был забит машинами.
Пэйдж закрыла за собой дверь ванной.
С минуту они стояли неподвижно, вслушиваясь в тишину. Отель привычно, как все последние семьдесят с лишним лет, молчал.
Сразу за парковочной площадкой начинались строения, но в просветах между ними взгляд убегал далеко, на сотни ярдов, вдаль. К стенам зданий ветер намел кучи песка, ослепительно сверкавшие под безжалостными лучами солнца.
Сейчас ветра не было, и все как будто замерло.
Трэвис опустил сумку и положил цилиндр. Достал из сумки дробовик, собрал, повесил на плечо. Потом снова открыл дверь ванной и поставил сумку за угол, поближе к раковине. Таскать ее с собой по городу не имело смысла. Лучше оставить в надежном месте и захватить на обратном пути… если, конечно, они будут уходить этим путем.
Бетани достала из рюкзака пистолет и, повертев его в руках, отдала Пэйдж.
– Ты, наверное, стреляешь лучше меня. Я понесу цилиндр, его предпочтительнее держать в руках, а не в рюкзаке. В случае опасности счет может пойти на секунды.
Она забросила рюкзак на плечо – теперь в нем остались только патроны для дробовика – и подобрала цилиндр.
Трэвис еще раз оглядел парковку, потом повернулся и направился к лестничному колодцу.
Свет шел откуда-то сверху, так что даже на нижних пролетах его хватало, чтобы разглядеть лежащие здесь тела.
Источник обнаружился на площадке четвертого этажа. Поперек порога, за которым находился коридор, лежал лысоватый мужчина лет сорока. Дверь не закрывалась из-за него, свет же поступал через стеклянную стену вроде той, что они видели на первом этаже.
Они поднялись на шестой. Тела здесь лежали так же плотно, как и внизу. Остались открытыми и двери в некоторые номера – умершие на полу и кроватях, в креслах. Кожа и кости. Глядя на них, Трэвис подумал, что дело, пожалуй, не только в мумификации – скорее всего, люди перед смертью сильно голодали и страдали от обезвоживания.
В конце коридора они подошли к стеклянной стене и замерли, увидев лежащую перед ними Юму.
В первый момент все просто опешили.
– Боже мой, – прошептала Пэйдж.
За несколько последующих минут никто не обронил ни слова.
Все здания в городе выглядели точно так же, как те, мимо которых они проезжали менее часа назад, и только краски выгорели и поблекли. Как банки из-под пепси, остававшиеся неделями под солнцем. Все парковки были забиты под завязку легковушками и грузовичками. Тротуары тоже. Машины выглядели так же, как и те, что остались в пустыне, – потускневшая краска, голые, без шин, колеса. И за городом – бесконечные, уходящие за горизонт ряды автомобилей. Отсюда, с высоты шестого этажа, картина представлялась еще более абсурдной, чем с обочины автострады I-8, потому что и горизонт здесь был намного дальше.
