На следующее утро за завтраком она заявила, что это была просто пьяная болтовня, и Мэтт ей нравится, хотя их нельзя считать хорошими знакомыми, что она сожалеет о его смерти и так далее. В тот же вечер она исчезла. Один из офицеров сказал, будто ее послали куда-то с поручением. Он не знал, куда именно.
Меня беспокоит вот что: Мэтта всегда трудно было понять, однако, он не относился к людям, вызывающим ненависть. Уолли, они его презирают. Его имя не просто вызывает раздражение. Все эти люди с радостью убили бы его!
Думаю, мне следует вернуться домой. Я устала от разговоров с военными, они слишком легко начинают ненавидеть. Но, Боже мой, как бы мне хотелось знать правду! Ведь не было никого, более верного Симу и проклятым конфедератам, чем Мэтт Оландер.
Это место превратилось в сумасшедший дом. Здесь полно беженцев с Илианды, их палатки стоят повсюду. Я смотрю на этих людей, лишившихся своего дома, и теряю мужество. Тебе известно, что ашиуры бомбили Пойнт-Эдвард? Почему они поступают так глупо? Я не могла бы сказать это никому другому, но иногда я спрашиваю себя, а не прав ли Сим в отношении ашиуров? Тяжело, Уолли. Действительно, тяжело.
Говорят, что завтра в городе выступит с речью Тариен. Он должен сообщить о выделении района для размещения илиандцев. Попытаюсь поговорить с ним, может, удастся убедить его расследовать дело с Мэттом.
Буду держать тебя в курсе.
Изображение померкло.
* * *
– Все?
– Другой записи нет, – ответил Джейкоб. – На этом кристалле.
– Это все, что есть, – сказала Чейз. – Во введении указано, что планируется издать следующие выпуски. Но ни один так и не подготовили. Умер редактор.
– Его звали Чарлз Паррини, из Милетского университета, – добавил Джейкоб. – Он умер тридцать лет назад.
– Издание мог закончить кто-нибудь еще.
– Возможно. – Чейз выпрямилась. – Значит, просто не опубликовали.
– Может, это и не имеет значения, – заметил Джейкоб. – Но ведь Паррини должен был собрать какие-то документы. Найдите их, тогда, возможно, вы получите ответы на свои вопросы.
Милетский университет располагался на Сиквине, самом маленьком из шести континентов Окраины, посреди пустыни, в городе Капучай. Паррини проработал там профессором литературы большую часть своей жизни. Библиотека была переполнена его книгами, этот человек оказался чрезвычайно плодовитым. Там можно было найти его комментарии к произведениям каждой литературной эпохи, начиная с вавилонской. Он редактировал несколько справочных изданий по великим поэтам и эссеистам, включая Уолдорфа Кэндлза, перевел целую полку ашиурской поэзии и философии. Всю вторую половину дня и часть следующего утра мы с Чейз работали в кабинете Гейба, просматривая эти книги.
Ближе к полудню Чейз позвала меня к терминалу.
– Интересный перевод сочинения Тулисофалы. Я ознакомилась с принципами, на которых основана ее этическая система: «Люби врага своего. Плати добром за зло. Справедливость и милосердие – краеугольные камни, праведной жизни, справедливость потому, что ее требует природа, а милосердие потому, что справедливость разъедает душу».
– Что-то знакомое.
– Возможно, существует единственная этическая система для всех разумных видов. Хотя у «немых» она, по-видимому, не имела успеха.
– Ты именно это хотела мне показать?
– Нет. Минуточку. – Чейз вернула на экран титульный лист и указала на посвящение. «Лейше Таннер».
* * *
Никто из библиотекарей не знал о Паррини. Для них он был всего лишь парой кристаллов в библиографическом зале и тремя коробками документов в хранилище. А может, там было четыре коробки? Точно никто не знал. По нашей просьбе коробки спустили в просмотровую комнату и продемонстрировали их содержимое. Мы обнаружили студенческие доклады, списки учеников, финансовые записи, устаревшие еще при жизни Паррини: счета за мебель, произведения искусства, книги, одежду, скиммер.
– Должно быть что-то еще, – сказала Чейз, когда мы сняли обручи и приступили к обеду. – Мы не там ищем. Составив первый том, Паррини просто не мог не создать большой задел материалов для следующих книг.
Я согласился и предложил начать с литературного отдела.
Джейкоб уже держал наготове код связи, и сразу же после обеда мы подключились к убогой конторе с потрепанной мебелью, в которой находились два скучающих молодых человека. Задрав ноги и скрестив руки за головой, они развалились у старинных терминалов. Один – очень высокий, почти двух с половиной метров, другой – среднего роста, с ясными дружелюбными глазами и рыжеватыми волосами. На мониторе быстро мелькали отрывки текстов, но никто не обращал на них внимания.
– Да? – спросил тот, что пониже, слегка выпрямившись. – Чем могу помочь?
Он обращался преимущественно к Чейз.
– Мы проводим исследование о Чарлзе Паррини. Нас особенно интересуют его работы по Уолдорфу Кэндлзу.
– Паррини – жалкий писака, – сказал высокий, не меняя позы. – Скембли гораздо лучше разбирается в Кэндлзе. Или Кестлер. Черт, почти любой, кроме Паррини.
Первый, нахмурив брови, представился:
– Корман. Зовут Жак. А это Тэкстер.
Губы Тэкстера слегка приоткрылись.
– Что вам нужно? – спросил Корман, изучающе рассматривая Чейз. Она ему явно понравилась.
– Знаком ли вам перевод Тулисофалы? Почему Паррини посвятил его Лейше Таннер?
Корман усмехнулся, явно пораженный.
– Потому что, – он впервые взглянул в мою сторону, – она первая предприняла серьезную попытку перевести ашиурскую литературу. Никто ее, конечно, уже не читает. Современная филология более совершенна. Но Таннер проложила дорогу.
Чейз кивнула в своей лучшей академической манере.
– Вы читали работу Паррини об Уолли Кэндлзе? – спросила она, произнося слова отчетливее, чем обычно. – «Письма»?
Тэкстер вставил ногу в открытый ящик стола и подвигал его туда-сюда.
– Слышал о ней, – ответил он.
– Должны быть дополнительные выпуски. Они были составлены?
– Насколько я помню, – сказал Тэкстер, – он умер, не дойдя до середины проекта.
– Это правда. – Чейз перевела взгляд с одного на другого. – Может, кто-нибудь другой закончил начатое им?
– Не думаю.
Тэкстер растягивал слова. Очевидно, он не имел ни малейшего представления о предмете разговора. Он попытался улыбнуться, получил в ответ ободряющую улыбку Чейз и проконсультировался с компьютером.
– Нет, – сказал он через несколько секунд. – Только том первый. Потом ничего.
– Доктор Тэкстер, – я присвоил парню звание, которое вряд ли у него было, – что могло случиться с записями Паррини после его смерти?
– Мне придется это выяснить.
– Пожалуйста, – попросила Чейз. – Вы бы нам очень помогли.
Тэкстер выпрямился.
– Хорошо, я могу это сделать. Где вас найти?
Казалось, он обращается к телу Чейз.
– Вы можете дать нам ответ сегодня вечером?
– Возможно.
– Я вернусь, – улыбнулась Чейз.
* * *
После смерти Чарлза Паррини его документы попали в руки Адриана Монка, с которым он тесно сотрудничал. Тот должен был закончить второй и третий тома писем Кэндлза, но в то время работал над ныне забытым историческим романом «Маурина», эпическим изложением эпохи Сопротивления, увиденной глазами молодой жены Кристофера Сима. В результате он не закончил ни свой роман, ни собрание Кэндлза, а бумаги Паррини дочь Монка подарила библиотеке университета Маунт-Табор, где ее отец когда-то получил диплом.
Маунт-Табор расположен неподалеку от Бельведера, сравнительно небольшого городка в южном полушарии, находящимся в восьми часовых поясах от нас. Название университета – Гора Табор – несколько сбивало с толку: местность вокруг Бельведера абсолютно ровная. Как выяснилось, это учреждение основано церковью, а Маунт-Табор – библейское название.
Через несколько минут после того, как Чейз вторично переговорила с Тэкстером, мы оказались перед роботом, который присматривал за библиотекой университета после ее закрытия. Никаких неопубликованных материалов не было зарегистрировано ни под фамилией Монк, ни под фамилией Паррини.
