ВОРОВКА ИЗ НИ-МОЙИ
К концу седьмого года вторичного воцарения на престоле Лорда Валентина в лабиринт пришла весть, что Коронал скоро прибудет с визитом – весть, заставившая сердце Хиссуне забиться сильнее. Увидит ли он Коронала?
Вспомнит ли о нем Лорд Валентин? Один раз Коронал вызвал его в Замок, когда состоялась его вторая коронация, конечно же, он помнит кое-что о мальчишке, который…
А может и нет, решил Хиссуне. Возбуждение спало, он вновь вернул себе холодный самоконтроль. Конечно, если он попадется на глаза Короналу, тот вспомнит его, но чтобы сам Лорд Валентин поинтересовался им – на это надеяться нечего. Скорее всего, Коронал спустится вниз, а затем покинет Лабиринт, никого не повидав, кроме Понтифекса. Говорили, что он устраивает грандиозное шествие к Алайсору, а потом к Острову Сна (хочет повидаться с матерью) и обязательно остановится в Лабиринте. Но Хиссуне догадывался, что Короналу вовсе не по душе Лабиринт, встретивший его так неприветливо, когда он вновь поднимался в свой Замок. Юноша знал, что Понтифекс Тиверас скорее мертв, чем жив, он скорее символ, чем человек, который должны были похоронить много лет назад, но тлеющему в нем огоньку жизни не давали угаснуть, чтобы продлить царствование Лорда Валентина. По мнению Хиссуне, это было хорошо не только для Коронала, но и для всего Маджипура. Но это уже не его ума дело.
Он вернулся к Счетчику Душ, продолжая лениво размышлять о грядущем визите Коронала, и так же лениво вытянул новую запись из записей горожан Ни-Мойи. Казалось, она ничего не обещает, и Хиссуне чуть было не сунул ее обратно, но тут ему захотелось просто посмотреть великий город другого континента. Ради Ни-Мойи он позволил жизни мелкой лавочницы поглотить себя, и скоро уже не жалел об этом.
1
И мать Иньянны, и бабушка, содержали лавку в Велатисе, и похоже было, что та же судьба уготована и ей. Ни мать, ни бабушка не обижались на такую жизнь, но Иньянна – ей исполнилось девятнадцать и она была единственной наследницей – чувствовала, что лавка – слишком тяжелое бремя для ее плеч, невыносимо давящий горб. Она часто подумывала продать ее и попытать счастья в каком-нибудь городе подальше отсюда: в Пилиплоке, Пидруиде или даже в величественной столице провинции Ни-Мойе далеко на севере, о которой говорили, будто она превосходит всякое воображение. Того, кто ее не видел.
Но времена были скучные, дела шли не очень, и Иньянне пока не попадались охотники приобрести ее лавку, а кроме того, Велатис, пусть даже и опостылевший, был родиной для многих поколений ее семьи, и покинуть его просто так было нелегко. Каждое утро она поднималась с рассветом, выходила на маленькую, облицованную камнем террасу и умывалась в каменном чане с дождевой водой, которую специально собирала и хранила для купания, потом одевалась, завтракала сушеной рыбой с вином, спускалась по лестнице и открывала лавку.
Торговала она самыми обыденными товарами: застежками для одежды, глиняными горшками с южного побережья, бочонками с пряностями и прессованными фруктами, кувшинами с вином, острыми ножовками Нарабала и дорогостоящими вырезками мяса морских драконов, сверкающими изящными фонарями, сделанными в Нарабале, и многим подобным. Помимо ее лавки, в Велатисе было еще десяток точно таких же, и ни одна особо не процветала.
После смерти матери Иньянне приходилось разбираться и вести счета, изобретательно управляться с покупателями, мыть полы и полировать прилавки, заполнять правительственные бланки и разрешения на торговлю – и она устала от всего этого. Но что толку? Она была ничем не примечательной девушкой в ничем не примечательном дождливом городке, и никогда по-настоящему не верила в какие-либо перемены в ближайшем будущем, да и позже.
Покупателей-людей было немного. За десятилетия этот район Велатиса заполонили хьорты, лиимены и… метаморфы, поскольку Пьюрифайн – земли метаморфов – находился сразу за горной цепью к северу от города и значительное число Изменяющих форму просачивалось в город. Она считала все само собой разумеющимся, даже метаморфов, обычно больше всего заставляющих человека тревожиться. Лишь об одном сожалела Иньянна: что мало видела среди покупателей своих соплеменников, и потому, хоть и была высокой, стройной и привлекательной, с вьющимися рыжеватыми волосами и поразительно зелеными глазами, она с трудом находила любовников, и никогда не встречала кого-нибудь, с кем могла бы разделить жизнь. Конечно, совместное с кем-то владение лавкой намного облегчит труд, но с другой стороны, за это придется расплатиться свободой, а заодно расстаться с мыслью о том времени, когда она избавится от лавки.
Однажды после полуденного дождя в лавку вошли два путника, первые покупатели за весь день. Один был невысоким и толстым – этакий огрызок человека, а второй – бледный, тощий и длинный, с лицом костлявым, угловатым и бугристым, походил на некую горную тварь. Оба носили тяжелые белые туники с ярко-оранжевыми кушаками, а покрой одежды наводил на мысль о больших городах севера. Они оглядели помещение быстрыми презрительными взглядами, и ясно было, что они привыкли к иному уровню торговли. Потом коротышка осведомился:
– Вы Иньянна Форлэйн?
– Да.
Он справился по бумажке, которую держал в руке.
– Дочь Форлэйн Хаурон, дочери Хаурон Иньянны?
– Вы правы. Могу я спросить…
– Наконец-то! – воскликнул длинный. – Наконец-то этот давний след привел куда надо! Знали бы вы, сколько мы вас искали! Пришлось рекой подниматься до Кинтора, потом огибать Дулорн, перебираться через проклятые горы – тут когда-нибудь дождя не бывает? – а потом ходить по всему Велатису из дома в дом, от лавки к лавке, и – расспросы, расспросы…
– Вы искали меня?
– Если вы сумеете доказать свое происхождение, то вас.
Иньянна пожала плечами.
– У меня есть документы. Но какое у вас дело?
– Давайте познакомимся, – сказал коротышка. – Я Безан Ормус, а моего товарища зовут Стойг. Мы официалы из Бюро по наследству в Ни-Мойе. – Из богато отделанного кошелька Безан Ормус достал связки бумаг, целеустремленно перебрал их и продолжал: – Ваша бабушка была старшей сестрой некоей Сэлин Иньянны, которая на двадцать третий год Понтифекса Кинникена при Коронале Лорде Оссере поселилась в городе Ни-Мойя, где вышла замуж за Хелмиота Кавона, третьего двоюродного брата герцога.
Иньянна в изумлении смотрела на них.
– Я ничего не знаю об этом.
– Ничего удивительного, – кивнул Стойг. – Это было несколько поколений назад. Сомневаюсь, чтобы обе ветви вашей семьи поддерживали связь, принимая во внимание разделявшее их богатство.
– Бабушка никогда не вспоминала ни о каких богатых родственниках в Ни-Мойе, – заметила Иньянна.
Безан Ормус откашлялся и порылся в бумагах.
– Вполне возможно. У Хелмиота Кавона и Сэлин Иньянны родилось трое детей. Старшая дочь унаследовала семейное состояние. Она погибла довольно молодой в результате несчастного случая на охоте, и богатство перешло к ее единственному сыну Кавону Диламэйну, оставшемуся бездетным и умершему на десятый год Понтифекса Тивераса, то есть десять лет назад. С тех пор, пока велись поиски наследников, имущество остается без хозяина.
– Выходит, я наследница?
– Ну да, – вежливо подтвердил Стойг, широко улыбаясь.
Иньянна, давно понявшая, куда клонится разговор, тем не менее поразилась. Ноги вдруг задрожали, губы и рот пересохли, и она нечаянно смахнула на пол дорогую вазу, сделанную в Алханроеле. Смутившись и взяв себя в руки, девушка сказала:
– И что же мне предстоит унаследовать?
– Огромный дом под названием Ниссиморн Проспект на северном берегу Цимра в Ни-Мойе и три поместья в Долине Стейша, которые сданы в аренду и приносят прибыль, – ответил Стойг.
– Мы вас поздравляем, – сказал Безан Ормус.
– И я поздравляю вас с успехом десятилетних поисков, – откликнулась Иньянна. – Благодарю вас. А сейчас, если вы не хотите чего-нибудь купить, прошу вас пройти со мной и показать ваши бумаги, свидетельства и…
