Путь Фэй-линь. Соль и слезы - Юлия Бабчинская

Её дом, этот крабище на высоких ножках-сваях, уже лет сто стоял возле моря, распахнув глаза на все четыре стороны. В окнах петлял ветер, задевая колокольчики и флейты, якобы защищавшие от злых фэй-линь. Сегодня он ласково касался шершавых рук Каты.

В час перед закатом она по обычаю уединилась на верхней веранде. Зажгла стоявшие на перилах круглые свечи-фонарики, и пламя заскользило по дутым банкам, в которых Ката держала водные растения. Замотав в сухой пучок белые волосы, она придвинула ведерко с сегодняшним уловом. Под водой игольчатые лепестки расходились в стороны, словно щупальца.

— Ну иди сюда, красавица, — прохрипела Катари, вылавливая морскую хризантему. В покрытых мелкими шрамами ладонях цветок выглядел ещё более хрупким. — Погоди, милая, найдём и для тебя местечко.

Ката погрузила цветок в продолговатый аквариум, выложенный по дну ярко-голубыми, с белыми прожилками, сольмаринами. Она залюбовалась хризантемой, на миг позабыв про заботы, позволяя себе выйти из серого круговорота жизни.

Но солнце неизменно упадёт в море, вода наполнится темнотой и горечью, а утром всё повторится — первые подзатыльники малым, выход в море спозаранку, шум волн, смех непоседливых помощников, крик чёрных чаек, сети, брызги в лицо, пощёчины плавниками…

За спиной заскрипели ступеньки, и Ката обернулась. Никто из домашних не смел подниматься в её водный садик. В проеме нарисовалась скрюченная фигура.

— Ко? — удивилась Катари. — Чего припёрся, дурень?

Обычно он целый день валялся в гамаке, жуя водоросли, или ползал по пляжу, перебирая мутные, безжизненные сольмарины. И совершенно точно никогда не приходил к ней. В деревне он слыл дурачком и лентяем, но, поминая их трепетные чувства в молодости, Ката не могла собраться с духом и отправить муженька ко всем морским чертям. Да и дети его обожали, особенно двойняшки — неуклюжая и пугливая Латика и любопытный Ти.

— Это… — Ко почесал за ухом, с которого, как лапша, свисала морская капуста. Он подцепил её и отправил в рот. На его зубах заскрипел песок. — Жрать охота.

— Да вы поглядите! Жратеньки захотел! — прогремела Ката, но быстро успокоилась. — Сегодня Унэ за ужин отвечает. К ней иди. Какой-то мелюзги наловили.

— Унэ смылась с соседским мальчишкой, — усмехнулся Ко.

— А ну сгинь отсюда, а то с лестницы спущу! — вспыхнула Катари, схватив метлу. Она разозлилась на своенравную старшую дочь и непутёвого мужа. И на себя — как бы она ни старалась, всё в этом доме было вверх дном.

Ко шагнул вперёд. Тревожно звякнули колокольчики, и Ката вздрогнула. Светло-карие глаза Ко неожиданно затянуло красной пеленой. Он вцепился в метлу и резко дёрнул на себя. Его узкие потрескавшиеся губы легли в неприятную улыбку.

— Не смей! — мотнула головой Ката, перетягивая метлу на себя. Но с лица мужа не сходила печать безумия. — Спускайся вниз! Немедленно!

Однако вечно послушный Ко, добряк и бестолочь, и не думал отступать. С неожиданной легкостью он оттолкнул Кату и принялся громить её драгоценные аквариумы.

Катари оцепенела, глядя на осколки и помятые растения. Но будто этого ему было мало, Ко запихнул в рот один цветок, затем другой, третий.

'Совсем рехнулся', — подумала Ката. Неужто и вправду так оголодал?

Нетронутой осталась только морская хризантема. Под ней сияли сольмарины, окаменевшие морские брызги, наполненные солнечным светом.

На рассвете Катари покидала дом с дурным предчувствием. В груди, ровно в том месте, где оберег холодил кожу, необъяснимый страх закручивался в воронку, пробираясь к сердцу. А дети опять позабыли свои сольмариновые кулоны-горошинки! Вот несносные.

Дети понуро копошились в сом-лодке, ожившей от прикосновения Каты. После устроенного Унэ саботажа и ночного скандала — Ката недурно настучала дочери по заду злосчастной метлой, да и женишку влетело — все словно сговорились и теперь смотрели на мать исподлобья, раздув губы и щёки. Даже хохотушка Сето и озорной попрыгун Нигу, её ласковый четырёхлетний сынишка, фыркали и отворачивались каждый раз, когда Ката давала им задание. Катари внутренне сокрушалась на свою грубость и вспыльчивость, но в итоге ворчала ещё сильнее.

— Унэ, Сето! Ротозейки! Сети распутайте! Только косы чесать горазды! Ти! Не понял что ль! Оставь несчастную черепаху в покое и подсоби сёстрам!

— Мама! — прорвался сквозь её крик взволнованный голосок Латики. — Смотри, там неразлучники!

И впрямь. Катари приложила руку козырьком ко лбу и присвистнула. Рядом с ними вынырнула пара крупных перламутровых рыбин, идущих бок о бок, а за ними — ещё три, помельче. Целая семейка! Такого улова на месяц хватит. А блестящие чешуйки принесут неплохую прибыль. Ката дёрнула за ус лодки, беря левее.

— Нигу, малыш, тащи-ка гарпун!

За спиной раздался сдавленный вскрик. Ката обернулась, глядя на детей и то, что их напугало. Из ниоткуда выросла зубастая волна и накрыла сом-лодку, словно гигантская раковина.

Среди тишины разливался сладкий голос. Он звал её и смеялся. Катари разлепила веки, удивившись, что может видеть. Видеть воду. Она окружала Кату со всех сторон — сверху тёплого бирюзового цвета, переходящая в глубокий синий, — но находилась словно на расстоянии.

— Встань и подойди.

Сперва Ката решила, что голос принадлежит ей самой, заставляя пошевелиться, ожить. Но потом она заметила его обладательницу и тут же вцепилась в сольмариновый оберег. Поговаривали, что чем ярче и прозрачнее камень, тем сильнее защищает от зла.

— Фэй-линь! — воскликнула Ката, но слова прозвучали приглушенно.

— Можно и так, но я привыкла к имени Лами, — отозвалась морская дьяволица.

Она сидела за низким столиком и срезала с куста жемчужные розы, опуская их в вытянутую ракушку-спираль. Красота фэй-линь завораживала. Тёмно-синие, почти чёрные волосы возвышались над головой, как коралловый риф, украшенные столькими драгоценностями — золотыми гребнями, подвесками на длинных шпильках, нефритовыми цветами и рыбками, — что у Каты запестрило в глазах. Ей не хватило бы жизни, чтобы налюбоваться этими сокровищами. Вот только жизни у неё больше не было. Разве может кто сбежать от злого духа?

— Дети! — ахнула Ката. — Где мои дети, гадина?

Лами лениво улыбнулась и сверкнула глазами. Если бы не эти глаза, её можно было бы принять за обычную смертную, но в них горел настоящий огонь, бросаясь искрами, которые оседали на ресницах и рубиновых губах фэй-линь.

— Дети… У меня тоже когда-то были чудесные детки. И вся моя жизнь очень отличалась от нынешней. Представь себе, любимая наложница самого Императора! Прекраснейшая роза его бесчисленных садов! — Глаза Лами запылали сильнее. — Но завистницы наслали мрак на мой разум, и я убила своих детей.

К ужасу