Сергей Фомичев - Пророчество Предславы

Городец Мещёрский[1]. Апрель 6860[2] года.

Стук в дверь. Пёс приподнял голову, насторожил уши, но не зарычал, и не залаял, — значит в дом пришли не враги. Сокол согласился с псом, он и сам не почуял ничего угрожающего, напротив, явно ощутил чужой страх пополам с неуверенностью. Боялись его, Сокола. Боялись, но всё же пришли. Из чего следовало, что пришли по важному делу.

Стук в дверь застал чародея за его любимым занятием. Лёжа на покрытой шкурами лавке, он разбирал аравийскую вязь трактата великого Авиценны, что полгода назад доставил ему ханьский купец Чунай. Бросать чтение не хотелось. Но делать нечего — вряд ли кто-то решился бы беспокоить известного чародея по пустякам.

— Видимо, нам предстоит работа, — сказал Сокол псу, отложив свиток и поднимаясь с лавки. Пёс не ответил, лишь обвёл взглядом комнату — всё ли в порядке — и улегся обратно. До чародейской работы ему не было никакого дела.

В одной рубашке, босиком, Сокол прошлёпал в сени и отворил дверь, даже не спросив, кто там.

Возле порога стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, два мужика. И без волшебства ясно, что они столь же опасались чародея, сколько и нуждались в его услугах.

В первом, что постарше и ниже ростом, Сокол угадал сельского старосту — рубаха богата вышивкой, не из обыденных, такие даже купцы достают лишь по праздникам. Второй рядом со старостой выглядел настоящим богатырём. Охотник, — решил Сокол, отметив, что новые, судя по свежести меха, сапоги, уже изрядно потёрты на боках от длительной ходьбы. Молодой, хотя плохо зажившие рубцы на лице делали его старше. Сокол подумал, что, пожалуй, смог бы помочь молодому человеку, составив подходящую мазь, однако вряд ли гости пришли за этим, а навязывать лечение было не в его привычках.

Лица обоих украшали густые чёрные бороды, какие не часто встретишь у лесного народа. На груди у старосты к тому же виднелся нательный крестик, что развеяло последние сомнения Сокола.

Православные неохотно обращаются за помощью к чародеям, подумал он, а если и обращаются, то к своим чудотворцам. Так что работа обещала быть необычной.

Сокол посторонился и молча указал рукой, приглашая гостей войти. Они вошли, почистив в сенях не слишком-то и грязную обувь, сняли шапки и, оглядев комнату, немного успокоились. Жильё колдуна выглядело обычным. Никаких черепов да костяков по стенам не висело и на столах не лежало; чёрных котов или воронов туда-сюда не шмыгало, пауков или жаб в котле не варилось. Лишь в углу висел пучок травы, но такая, отгоняющая днём мух, а вечерами комаров, встречалась почти в каждом доме. Пёс же — единственное помимо хозяина существо — смотрел на них даже доброжелательно.

— Что вам нужно, уважаемые? — спросил Сокол после обмена приветствиями и малозначащими, по крайней мере, для него, пожеланиями здоровья.

— Колдун у нас умирает, почтенный чародей, — бойко заговорил староста. — Страшное дело. Всё село второй день не спит, опасается, как бы худо не вышло, как бы не обернулся он упырём. Иные уж вещи собрали и подались в Мещёрск или к родичам в соседние сёла. Священник наш, Леонтий, носа из избы не кажет. Некому защитить мир.

Он вздохнул.

— Помоги, не гневайся, а мы в долгу не останемся — отблагодарим. Мы бы и не беспокоили тебя пустяками-то. Но тут такое дело, такое дело…

— Далеко ли село ваше? — осведомился Сокол, одеваясь и раздумывая, не взять ли чего с собой. Так, на всякий случай. Умирающий колдун дело действительно серьезное, староста вовсе не преувеличивал. В Мещере только два-три человека могли справиться с подобной напастью, не причинив при этом вреда себе и окружающим.

— Сельцо называется. Пути вёрст шесть. На возке-то быстро домчим — дорога хорошая, наезженная, — заулыбался староста, увидев, что чародей согласился.

Сокол оделся и, шепнув псу, чтобы тот сторожил дом (хотя не случалось ещё, чтобы воры лазили по таким домам), вышел вслед за мужиками на улицу.

Там поджидал возок, запряжённый парой низких заросших лошадок неопределенной масти. Пару в этих местах запрягали редко, главным образом на праздники и по торжественным случаям. Две лошади, пусть и не самые породистые, свидетельствовали не столько зажиточности хозяина, сколько об уважении, которое тот оказывал Соколу.

Староста взялся за вожжи, а охотник уселся позади рядом с Соколом.

Дорогой чародей заметил, что молодой селянин всё время озирается по сторонам, не выпуская из рук копьеца — в большом городе он чувствовал себя неловко.

Староста, впрочем, тоже город не жаловал. Вместо того, чтобы проехать коротким путём через крепость, он направил лошадок в обход, по дороге, что вела почти под самыми стенами между лесом и рвом. Всё время причмокивая и поддёргивая вожжами, староста заставил бежать своих лошадок довольно резво. Охотник, тем временем, исподлобья рассматривал городские стены, сложенные из сосновых, обмазанных глиной, срубов. Невысокие, они, тем не менее, с утра до вечера накрывали окружную дорогу тенью и от этого внушали проезжим почтение.

Оставив позади город и взяв от Напрасного Камня левее, они выскочили на идущую сквозь вековые леса и воспетую вместе с ними в сказаниях и былинах, знаменитую Муромскую дорогу. Дорогу настолько древнюю, что говорили, будто торили её великаны онары, что жили в этих краях задолго до людей.

— А что злой колдун? — спросил Сокол, как только они миновали Напрасный Камень.

— Да нет, добрый, вообще-то, — ответил, подумав, староста. — На людей и скот порчу не наводил. Откуп брал, правда, да на свадьбах угощался, во главе стола сидел. А так, знахарствовал, людям помогал, но главное других колдунов к нам не подпускал и ихнюю порчу снимал. Да только кто знает, что он после смерти вытворять начнёт.

К деревенским своим собратьям-самоучкам Сокол не испытывал неприязни, тем более ненависти. Ни к злым, ни к добрым. И те, и другие занимались нужным делом, оттягивая на себя всё тёмное, что скапливалось среди людей. А добрый колдун или нет, зависело лишь от присущего ему обычного человеческого естества. Что, впрочем, тоже имело значение.

Въехали в притихшее Сельцо, состоящее из двух десятков дворов. Оно и впрямь оказалось христианским — на горке возвышалась деревянная церквушка из побеленного сруба, покрытого небольшим куполом с маковкой и крестом. Это означало, что почтение чародею будет оказано больше из страха, чем из уважения. Улица пуста — народ собрался неподалёку от колдунского дома, на соседнем дворе, и тихо перешептывался, бросая в ту сторону косые взгляды. При виде подъехавшей повозки, в которой сидел мещёрский чародей, среди людей пронесся вздох облегчения — умирающего колдуна православные побаивались больше, нежели колдуна живого.