где молодые банщицы перед тем, как вступить с клиентом в плотскую связь, тщательно моют его горячей водой и растирают мочалкой.
Совместные бани с завидным постоянством запрещались указами сёгуна и распоряжениями правительства. Это случалось даже чаще, чем ремонт моста Ятагарасубаси. В народе такие указы звали «запретами на три дня». Имелось в виду, что первые три дня указ соблюдался со всей возможной строгостью, а на четвёртый день местный чиновник, ведающий надзором за банями, получал «щегла в рукаве», то есть взятку — и всё начинало работать, как раньше.
Мы с отцом ходили в баню подешевле, раздельную. Чтобы пар оставался в помещении, там не было окон, а входная дверь напоминала собачий лаз. Войти в эту дверь мы могли лишь согнувшись в три погибели, а войдя, справлялись с мытьём сами, без услуг банщиков.
Дверь бани у Вороньего моста — вернее, дверной проём, закрытый голубой занавеской — была выше моего роста. Над ней, прибитая к шесту, торчащему из стены, висела табличка с изображением лука и стрелы — иносказательно это значило «залезть в горячую воду». Слева от двери пара бамбуковых жердей отгораживала место наблюдателя. Отец рассказывал, когда-то тут сидел священник, молясь за посетителей, а теперь здесь просто взимали плату за вход. Сейчас место наблюдателя пустовало, но рядом стоял голый по пояс уборщик: отлынивал от работы, мерзавец, глазел на прохожих.
— Эй, ты! — я ухватил его за плечо. — Приведи сюда хозяина!
— Да на что вам хозяин, господин? — он ловко вывернулся, осклабился во весь щербатый рот. — Идёмте, я вас проведу. Всё сделаем в лучшем виде! Личный ящик для обуви и ценностей, под ключ…
Судя по гримасам уборщика, я бы поостерёгся оставлять здесь ценности.
— Торюмон Рэйден, служба Карпа-и-Дракона! — рявкнул я так, что и Сэки Осаму бы обзавидовался. — Живо за хозяином, бездельник! Или устроить тебе головомойку?
Уборщик растворился так, словно был струйкой пара на ветру. Хозяин возник так, словно был голодным духом, а я — вкуснейшей из жертв.
— Господин, господин! — плотный, кругленький, он прыгал вокруг меня как мячик. — Клянусь, я её установил! Можете проверить!
— Кого? — опешил я.
— Перегородку!
— Какую ещё перегородку?
— Между женской и мужской половинами! Дощатую перегородку, вот такую — он показал рукой высоту злосчастной перегородки. — Всё…
— В лучшем виде?
— В лучшем, господин, в наилучшем! Ради сохранения общественной морали! И вот, не побрезгуйте…
Из рукава хозяина выпорхнула связка монет. Не успел я опомниться, как «щегол» нырнул мне за пазуху и свил там уютное гнёздышко. Похоже, уборщик забыл сказать хозяину про службу Карпа-и-Дракона, вот меня и приняли за очередного проверяющего. Можно было не сомневаться, что если я войду, то увижу, как в бане спешно воздвигают указанную перегородку. А когда я уйду, она исчезнет без следа.
— Хорошо, — я с важностью кивнул, не спеша разуверить хозяина в оценке моей личности. — Общественная мораль прежде всего. А теперь пришли ко мне банщицу Юко. Или нет, сперва расскажи мне о ней. А потом гони её ко мне, понял?
Не знаю, что он там понял, но глаза хозяина вылезли из орбит:
— Прислать, господин?
— Да.
— К вам, господин?
— Да.
— Сюда, господин?
— Да, болван!
Я начал терять терпение.
— Как же я её пришлю, господин, — хозяин вжал голову в плечи, — если она мёртвая?
— Мёртвая, — подтвердил уборщик, высовываясь из-за дверной занавески. — Верьте моему слову…
Хозяин часто-часто закивал:
— Это вам к святому какому-нибудь, господин, или к провидице. Говорят, есть такие, в кого духи мертвецов вселяются. Она вселится, согреет воды, намылит вас, помоет…
— Намылит? За кого ты меня принимаешь?
— А что, господин? И ничего особенного! Одному живую банщицу подавай, другому мёртвую. Изысканный вкус, тонкие манеры…
— Когда она умерла?
Я ждал ответа «на днях» или чего-нибудь в этом роде. Вместо этого брови хозяина поползли на лоб:
— Да уж больше года. Вот я и удивился, что вы её спрашиваете…
Больше года. «Третий случай, — свистит флейтой голос архивариуса Фудо. — Третий, если считать с прошлой осени…» Смерть банщицы. Заброшенное жилище. Покойник в доме. Фуккацу на почве ревности. «Мы были в ярости. Никогда в жизни я не испытывал подобной ярости». Могильные цветы у крыльца. «Одному живую банщицу подавай, другому мёртвую…»
Мурашки по спине. Кажется, я начинаю к ним привыкать.
* * *
После ужасных событий позапрошлой весны, когда в деревне под названием Фукугахама я лицом к лицу столкнулся с отвратительным чудом — дозволенной насильственной смертью; когда закон будды Амиды на моих глазах уступил место иному, неведомому мне закону; когда я видел, как отнимают жизнь, и отнимал её сам, не рискуя отправиться в ад, уступив своё тело убитому; когда я сражался стальным мечом, будто воин кровавого прошлого…
Самонадеянный глупец, я думал, что всё повидал, всё испытал. Чем меня теперь можно обескуражить? Сойди на землю будда Амида, я и глазом не моргну. Какое-то время после битвы при Фукугахаме я пребывал в сладкой уверенности, что сёгун вызовет меня в столицу. Приблизит, даст чин, облагодетельствует. «Рэйден-сан, — сказал великий господин Ода Кацунага, стоя над телами убитых, — мне интересно ваше мнение». Сёгуну интересно моё мнение? Вне сомнений, это начало восхождения на вершину славы!
Время шло. Я ждал. Ждали мои отец и мать, знакомые и сослуживцы. Посыльного из столицы, отправленного по душу Торюмона Рэйдена, ждала, наверное, вся Акаяма, за исключением двух человек: старшего дознавателя Сэки Осаму и настоятеля Иссэна. Сперва я удивлялся такой их недальновидности, но вскоре удивление закончилось, и ожидание закончилось, верней, превратилось в болезненную зудящую занозу. Не выдержав, я отправился за ответами к настоятелю — обратиться к начальству я не рискнул, зная всю меру доброжелательности господина Сэки.
Почему, спросил я старого монаха. Почему? Сёгун забыл обо мне? Я недостоин высочайшей милости? Я чем-то провинился? По какой причине мои заслуги не оценены в должной мере?!
«Вы ни в чём не виноваты, Рэйден-сан, — с грустной улыбкой ответил святой Иссэн. — Ваши заслуги велики, вы достойны возвышения. Не думаю, что о вас забыли. О вас помнят, именно поэтому вы останетесь в Акаяме. Не ждите приглашения в столицу, его не будет».
Но почему, возопил я. Что за напасть?!
«Вы имели несчастье видеть сёгуна в минуты его слабости. Видели его бегущим, видели осаждённым. Слышали требования, выдвинутые дерзкими мятежниками покорителю варваров. Были свидетелем покушения на священную особу. Этого не прощают, Рэйден-сан. Если даже сам сёгун по молодости не придал этому значения, если он и намеревался послать за вами…»
Я внимал, затаив дыхание.
«Новый первый министр, господин Танидзаки, очень умён. Добавлю, что он ещё и очень предусмотрителен. Ваше присутствие при
