Шеф СЧК
— Он жаловался на что-то? — спросил Закинхр. — Что-то требовал?
— Он говорит только о том, что ему необходимо проводить службы во имя Чёрного Камня и успеть на консилиум святой Церкви в Чум-бату. — ответил помощник.
Когда Закинхр впервые узнал о том, что митрополит Самох провалил всё, что только можно, включая свою буру негласного ресурса, он взобрался на свой письменный стол и танцевал от радости несколько минут, прыгая по разного рода документам, пишущим предметам и канцелярским принадлежностям. Потом, когда он немного успокоился, то велел докладывать ему о текущей обстановке с поведением митрополита каждый день по два раза — утром и вечером, а недавно ему пришла в голову и вовсе поразительная идея, о которой он пока никому не рассказывал.
— А когда, он говорит, состоится этот консилиум?
— Через две недели. И говорит, что его надо отпустить немедленно, иначе он не успеет доехать и подготовиться. А потом он готов явиться в центральное управление СЧК в Чум-бату.
— Ух какой. Прям и вернуться готов… Как быстро норов поменял, когда посидел там недельку. Больше ничего не говорит?
— Больше ничего. Разве что. Благодарит охрану за службу и благословляет нести свой долг мужественно и по уставу.
Закинхр мотнул головой и улыбнулся:
— Ишь, блять, какой хитрожопый… Уже и благословляет своих надзирателей. Лишь бы его отпустили… В общем, дай указание подготовить его к транспортировке. Через три дня он должен быть в Луганске.
— Разрешите выполнять?
— Давай.
Когда помощник вышел, Закинхр откинулся в своём рабочем кресле и посмотрел в окно — во внутреннем дворе здания располагался плац, на котором сейчас было ежедневное построение личного состава штурмовых подразделений СЧК перед походом в столовую. Стояли они все по струнке, не то, что солдаты имперской армии, и судя по действиям сержантского состава, укладывались вовремя.
Вот оно, откуда берётся наше преимущество. Мы не какие-то солдаты с вшивыми уставами и правилами несения службы. Мы элита, которая все свои правила выполняет и делает это вовремя. И это всего касается: распорядка дня, тренировок, проверок, межуставных отношений. Выполняется точно и в срок. А не как у вояк — целыми днями рисовать всё на бумажках, как всё красиво, а как доходит до боевой задачи, так оно пусть всё само получится… Это так не работает. Либо ты всегда готов и делаешь. Либо ты втираешь сам себе очки и не готов по этой причине… Потому так и подсели они на хиви, что теперь без них ничего из себя не представляют. Только и умеют, что собирать ствольную артиллерию и шмалять там, пока стволы до красна не раскалятся. А много так не навоюешь…
Шеф СЧК достал из ящика стола бутылку пшеничной водки и налил себе половину стакана. Залпом выпил и снова откинулся в кресле, глядя на уже уходивших маршем с плаца штурмовиков.
Ананхр, конечно, крута. Сидел тут беспокоился за неё. Что будет, если её сожгут или ещё чего-то там. Что делать потом. Всех грызть, держаться за место. Подставлять, убивать, угрожать… А ничего не потребовалось. Вон, как она умеет. Раз и митрополита под замок. И как свидетеля, чтоб никто не придрался… Что ж он ей там такое сказал, за что она смогла уцепиться? Даже немного странно, что нет этих подробностей. Но, впрочем, это сейчас не так важно. Через три дня мы всё сможем узнать досконально.
И какая удачная идея всё же с это персональной тюрьмой. До такого додуматься не каждый сможет. И потом всем и будем рассказывать, что вы там мол спятили, что мы разве могли бы придумать создать целое пенитенциарное заведение только ради одного чума, пусть даже настолько важного. Никто в это просто не поверит. Это даже звучит как абсурд.
А когда что-то звучит как абсурд, то ты это можешь делать свободно и без препятствий, просто потому что все считают, что такой вариант просто недопустим. О такой бонусе в работе тайной полиции рассказывали в школе СЧК на четвёртом курсе. Что только СЧК имеет такие возможности, что организовывать столько масштабные и одновременно нелепые по своему замысле операции, что они одновременно будут и успешными, и с отличным алиби от чьего-то злорадствования или критики. «Делай немыслимое — и получишь себе алиби». Так учили там, и чудесно, что это до сих пор работало.
Персональная тюрьма для митрополита с тысячью заключённых. Всех заключённых, кроме одного, уже сотрудничающих с тюремной администрацией и знающих, ради кого всё это, и что именно им там надо делать. Пришло пособирать их целую неделю с разных концов Славянской колонны, чтобы точно знать, что все они будут действовать, как угодно СЧК, и докладывать обо всех действиях Самоха. Не говоря уже о том, чтобы вовремя его провоцировать на что-то.
Самох бы вскрыл себе вены, если бы узнал, в какое место его повезут, и что там будет его ждать. Узница, полная понимания и внимания. Такого внимания, какого у него явно никогда не было, и больше нигде и не будет. Место, где всё будет направлено лишь на него одного, и лишь затем, чтобы сломать его окончательно. Раздавить. Уничтожить как личности. И не просто, чтобы он начал стучать на своего бывшего босса, а чтобы он умолял о возможности сделать это и был счастлив тому моменту, когда эту возможности ему предоставят. Вот, что там его ждёт…
Закинхр налил себе ещё полстакана и сразу выпил:
— А они всё-таки милые эти жрецы. Сначала так артачатся, а потом начинают лебезить и делать вид, что ничего не было. Что все кругом друзья… Ещё нас кто-то лицемерами называет. Мы не лицемеры — мы профессиональные палачи. И друзей у нас быть не может. Потому что мы даже сами себе тут не друзья… И если я завтра ошибусь так, чтоб меня можно было выкинуть и занять моё место, так это сделают, не моргнув глазом. А до того момента будут выполнять приказы «от» и «до»… Не на того напали эти вшивые инквизиторы. Не на того.
Префект
Владений много не бывает. Влияния много не бывает. Подчинённых много не бывает. И всего этого сейчас у Горы было столько, что он не мог сказать, что чего-то из этого у него мало. Ещё всего пару лет назад ему казалось, что будь у него в подчинении целая шахта, где он сможет контролировать хотя бы только добычу угля, и большего он не захочет. Но теперь, когда в его руках находилась абсолютно вся власть и не на одной, а на семи шахтах, то ему казалось, что этого совершенно недостаточно.
Это просто крохи. Крохи от того, что он может в реальности. Что дозволено его способностям. И что он в итоге возьмёт. Себе. Теперь не было речи о том, что это надо сделать для того, чтобы кому-то стало лучше. Теперь была речь о том, что это нужно ему, потому что он хочет, может и заслуживает того, чтобы этим обладать.
Особенно ему казался непоколебимый последний пункт — заслуживает. Действительно, никого, кто бы мог подходить на эту роль лучше него, просто нет. Даже нет кандидатов, которых бы можно было рассмотреть. Вся структура автономии шахтёров держится только на том, что этой структурой заведует он.
Поэтому, когда Тихомиров, высказал ему предложение Кобры о том, чтобы занять два соседних сектора, относящихся к группировке «Екатеринослав-Кременчуг», то единственный вопрос, который у него возник, так это вопрос о способе достижения этой цели.
В голове вообще кружились слова категории «все средства хороши» и «цель оправдывает средства». Сейчас это было именно так. Люди должны подчиняться ему. И именно в той пропорции, как он это видит, как он это решает за них. Потому что лучше это знать никто не может. И он уже доказал это, в том числе и сам себе.
Хотя бы на примере тех людей, которых он отбирал как смертников для лифтов во всех своих секторах. Это были люди, которые должны быть рады, что могут погибнуть достойной смертью, после которой их никто не сможет уже ни в чём упрекнуть. Двое из них были те парни, что почти год назад подрались в столовой из-за девушки, а Горе потом пришлось разнимать их и после устраивать целую подставную диверсию, чтобы укрепить только что подорванное сплочение шахтёров. После того случая на них смотрели как на прокажённых, которые не заслуживают даже того, чтобы просто стоять молча рядом. Они внутренне сами загнобили себя до такой степени, что когда Гора сказал каждому из них о его новых обязанностях, и о том, что всё это означает, то лишь тонкий луч надежды проснулся в их глазах. Луч, который в какой-то момент позволял избавить себя от прошлых ошибок.
