графина.
Зажег спиртовку.
Болтнул помутневшую жидкость над огнем.
Напряженно вглядывался через стекло.
(КМБ) В стакане спирт вспенил красной пеной.
Оторвал руку со стаканом от спиртовки. Поднес к лампе. Крови не было. Опять поднес стакан к огню, слегка покачивая.
Жидкость из мутной постепенно стала прозрачной.
Стакан поднес ко рту, выпил залпом и произнес:
- Допинг.
Поставил стакан и прошелся по кабинету, заметил.
От двери к столу, от стола к шкафу и обратно к двери его следы шли красной пунктирной линией, замыкавшиеся в остроугольный треугольник
(Мульт) И сейчас же с письменного стола нахально стала пялиться бронза безделушек.
Стальной диван брезгливо поднял тонкие гнутые ножки.
Маркс на портрете выпятил белую крахмальную грудь сорочки . ( конец Мульт )
Срубов увидал - разозлился:
- Белые сорочки, товарищ Маркс, черт бы вас побрал!
Со злобой, с болью схватил четверть, стакан, тяжело подошел к дивану.
Сделал попытку снять сапогом сапог, потом раздумал, ударил ногой по дивану:
- Ишь, жмешься, аристократ. На вот тебе.
Растянулся и каблуками в ручку.
На пепельно-голубой обивке - грязь, кровь, и снежная мокрота.
Четверть и стакан рядом на пол поставил.
Срубов мечтательно-злобно:
- Как хочется сейчас головой в речку, в море и всё, всё смыть!
Уже лежа налил еще полстакана неразбавленного и в рот. Сипнув носом, сказал:
- Почему собственно белая сорочка Маркса? Ведь одни, поумереннее, полиберальнее, хотели сделать Революции аборт; другие - порешительнее, пореакционнее - кесарево сечение; и самые активные, самые черные пытались убить ЕЁ и ЕЁ ребенка. И разве не сделали так во Франции, когда ЕЁ - бабу великую, здоровую, плодовитую - обесплодили, вырядили в бархат, в бриллианты, в золото, обратили в безвольную, ничтожную содержанку.
А теперь вот вам белая сорочка Маркса, брезгливый диван, гонорная чистота безделушек на столе.
Срубов приподнялся, поглядел на стол:
- Ну да... да, да, да... Да... Да!.. И но! Сладко пуле в лоб зверя. Но червя раздавить?
Повернулся злобными глазами к портрету Маркса и прорычал:
- Когда из сотни и тысячи хрустят под ногами и кровавый гной брызжет на сапоги, на руки, на лицо... А она, товарищ Маркс, не идея! ОНА - Революция - живой организм! ОНА великая беременная баба. ОНА баба, которая вынашивает своего ребенка, которая должна родить! Да... Да... Да!..
Но для воспитанных в римских тогах и православных рясах ОНА конечно бесплодная, бесплотная богиня с мертвыми античными или библейскими чертами, как ЕЁ изображают на революционных знаменах и плакатах.
(Мульт) Для меня ОНА- баба беременная, русская, широкогрудая в рваной заплатан ой грязной вшивой холщовой рубахе. И я люблю ЕЁ такую, какая Она есть, подлинную, живую, невыдуманную. Люблю за то, что в ЕЁ жилах, огромных как реки, пылающая кровяная лава, что в ЕЁ кишках здоровой урчание, как раскаты грома, что ЕЁ желудок варит как доменная печь, что биение ЕЁ сердца как подземное клокотание вулкана, что ОНА думает великую думу матери о зачатом, но еще не рожденном ребенке. И вот ОНА трясет свою рубашку, соскребает с нее вшей, червей и других паразитов - много их присосалось – и в подвалы их, в подвалы.
(Мульт) Вши и черви, спадая с рубашки, оборачиваются людьми, которых конвоируют другие люди, вооруженные. ОНА возвышается над ними величественным голым беременным вшивым колоссом в райском сиянии.
- И вот мы должны, Я должен, должен их давить, давить, давить. И вот из них гной, гной. И вот опять как бельмо белая сорочка Маркса!
(Мульт ) Срубов давит червей и людей сапогами, как страус старательно боясь пропустить хоть одного. Азартен, работлив как машина. Маленькие вооруженные люди полукругом загоняют винтовками безоружных людей-червей под его сапоги. Кто прорывается тех ловят и скидывают в подвал.
Срубов поднимает свое счастливое лицо. ОНА, голая, повесив рубашку на локоть, на большой беременный живот поставила золоченую раму с портретом Маркса. А у Маркса глаза СИНИЕ-СИНИЕ и смотрит пристально Маркс на Срубова, и говорит Маркс детским голосочком Синеглазки:
- Жить, жить-то как хочется. (конец Мульт.)
А с улицы к окну липнет ледяная рожа, мороз ломит раму.
И за