И тогда началось главное. И тогда меня столкнули в мальстрем безумия…
* * *
…Моя первая галлюцинация была достаточно логичной и правдоподобной. И, мне кажется, она что-то значила…
Я на знакомой мне, но чужой планете. Я в городе, который уже видела, но который также чужд мне. И мы лицом к лицу с моим убийцей — человеком, назначенным убить меня. Кто он? Возможно, из Управления… Но человек из Управления выполнил бы свою миссию, не раздумывая. Почему медлил тот мальчишка? Не знаю, не помню. Он не убил меня. Мне кажется, я уже и прежде видела этого парня. Юного и древнего Господина Инкогнито…
Вот он стоит передо мной. В глазах его — пустота. Не такая, как у Стефании. Пустота и отрешенность загнанного. Я знаю, что он может убить меня голыми руками, едва двинувшись. Я откуда-то знаю это. И он не делает этого, он слушает меня. Кажется, он уже все решил. У меня нет страха.
— Я запоминаю, говорите… — едва слышно произносит он, глядя куда-то мне под ноги…
…Просыпаюсь от удара по лицу:
— Говори! — то снова была Стефания; о, ангелы и архангелы, молю вас, верните мне те часы и минуты, когда все это происходило! Они были раем, хотя тогда я так не думала. Глупая!..
Провал — всплытие, провал — всплытие… Сбилась со счету… И всюду те же лица: в обрывках галлюцинации — красивое, смертельно усталое лицо юноши, в реальности — все более утомленное, но с каждым разом и более жесткое лицо Каприччо. Мысли стали мешаться. Во сне я пыталась сказать молодому человеку, что ничего не знаю, а в реальности… в реальности я, наверное, бессвязно плела что-то о контейнере — том самом, о котором должна была сообщить своему несостоявшемуся убийце.
— Я оставил дочери… дочери информнакопитель… — говорю я. — Там — всё…
Мальчишка не двигается, но я получаю оплеуху и чувствую, что из носа струится горячий — языком чувствую: кисловато-соленый — поток.
— Что на накопителе? — лязгает в ушах металлический женский голос.
— Информация… о к-контейнере… — говорю я нелепицу, извлеченную из сна, и слышу хрип. Кажется, он вырывается из моей собственной глотки…
— Дьявол! Она сейчас сдохнет! — вскрикивает женщина и разражается длинной — явно ругательного характера — фразой на незнакомом языке. — Скорее! Два! Я сказала — два кубика!
Вену пропарывает что-то острое. Рука отнимается. Память — тоже.
— Я все сделаю… — тихо говорит мне Господин Инкогнито, длинноволосый юноша (вижу в его русых волосах блестки седины), и растворяется в темноте.
Темнота облепляет меня, словно свето— и звуконепроницаемый синтетический кокон… Синтетический… Да… Я пытаюсь выговорить формулу вещества, которое поглощает меня. Кажется, я знаю это вещество.
Наступает Вечность…
* * *
Монстры исчезли… Кажется, исчезли… Я уже не чувствую их…
Это потому, что нет зеркал… Это уже не «ящик». Вот главное, что я поняла, едва начав приходить в себя.
Тело раздирали крючья. Я была уверена, что сейчас открою глаза и обнаружу себя подвешенной на крючках, как туша во владениях мясника. Для туши хватает одного, меня же растянули за руки, за ноги, за каждый позвонок, маленькими крючочками тянули внутренности, через изогнутую трубку древних жрецов высосали мозг…
Я лежала на металлической койке с синтетическим матрасом. Не было ни крючьев, ни трубок. Была только боль.
Повернув голову влево, я увидела девушку, неторопливо укладывающую какие-то непонятные инструменты в кейс. Сознание невольно отметило, что девушка много моложе меня, стройна, пышноволоса, хороша собой, одета во все черное и главное — главное! — ничуть не похожа на мастера пыток Стефанию Каприччо. К тому же образ этой красавицы был смутно мне знаком, но я никак не могу вспомнить, где видела ее…
— Это — тоже сон? — спросила я.
Получилось, что я скорее подумала, чем спросила. Язык почти не повиновался.
Девушка обернулась. Действительно красавица. И эта улыбка… полуулыбка… Я уже где-то встречала подобную загадочную улыбку. Это сон. Или… я не заметила, как умерла? Стефания кричала, что я сейчас сдохну. Может, так и произошло?
— Ты — архангел? — спросила я уже более, как мне показалось, отчетливо.
— До свидания, синьорина Паллада! — с мягким, бархатистым акцентом, слегка картавя, отозвался архангел.
Минимизировав кейс, мое видение исчезло за дверью. Забавно: на этом свете тоже есть двери. Я ведь так долго искала их, когда плыла по белоснежному ледяному коридору…
На голову снова нахлобучилась мгла. Все растаяло…
* * *
Я снова сижу в «зеркальном ящике». Сижу и ловлю себя на том, что не помню ни того, как меня тащили сюда, ни того, как усаживали, ни того, как приковывали. Передо мною вновь Полина Буш-Яновская. Ох и глупо же я, наверное, смотрелась, когда вместо любой закономерной в таком случае фразы разочарованно спросила:
— А где тот архангел?
Буш-Яновская деловито разложила перед собой какие-то бумаги — все до одной стерильно-чистые. Поправила, собрав их в тонюсенькую стопочку. Постучала ногтями по столу.
— Госпожа Паллада… Вы отпущены. Под мое поручительство. Вам не разрешено не только покидать Москву, но и дом, где отныне будете проживать…
— Домашний арест? — усмехнулась я: мне было наплевать уже на все.
Буш-Яновская сжала губы. Она всегда была из тех женщин, которые считаются хорошенькими, но не красавицами: носик вздернут, но слегка длинноват, верхняя губка чуть-чуть не достает нижней, и, чтобы сжать губы так, как Полина сделала это после моего скептичного вопроса-уточнения, подруге пришлось значительно напрячь мышцы лица. Из обаятельной лисички она тут же превратилась в слегка раздраженную хмурую даму:
— Я попрошу не перебивать меня. За это время вы обязаны вспомнить все, о чем вас просили вспомнить здесь…
Перебивать я не стала. Усмехнулась про себя. Ну что ж, арест так арест. Что мне теперь, после всего…
5. Аннигиляция
По дороге из КРО Полина повела себя странно. Усевшись за руль своей старенькой «Звездочки», она извлекла из кармана малюсенький — с ноготь размером — приборчик и активировала его. Фанни догадалась, что это ни что иное как сканер для обнаружения всевозможных «жучков». Приборчик пискнул на манер летучей мыши и через секунду выдал светящийся «бублик» — «ноль», который растаял в воздухе.
Выпущенная на поруки, Паллада подперла голову рукой, вздохнула. У нее было единственное желание: поскорее куда-нибудь лечь, забиться в самый темный угол, стать невидимой — надолго-надолго… даже навсегда… И еще ее затошнило, когда машина тронулась. Это напомнило ей галлюцинацию о вертящейся спирали, когда рот был набит острым песком, а горло резало будто ножом…
