сверили текст – слово в слово.
– Я пойду туда, – сказал Гун, вставая, словно уже собрался в дорогу.
– Лучше пойду я, ты оставайся здесь. Вдруг кто-нибудь ещё навестит тебя, – говорил я, не отрывая взгляд от бумажек, хотя выучил надпись наизусть.
– Можно с вами? – спросила Изель.
– Но если это будет опасно?
– Помилуйте, всего лишь кафе!
* * *
Моё спасение в том, что я не проживаю одновременно чувства всех я. Я вижу мир только парой глаз. Вижу, надеюсь, ясно. Всё остальное – словно водопад где-то за спиной: слышно, громко, но не приковывает взгляд. Даже не мешает спать.
Я думал о Гуне. Его тоска врезалась невидимыми лесками мне в горло. Я думал об Изель. Вспоминал её глаза, сочувствующие, но всё же весёлые, блестящие, как подтаявший сахар. Думал о похитителях. Представлял их странную радость. Думал о том больном, которого я отчего-то не считал больным, но всё же ощущал его страдание. Все чувства, явившиеся одновременно и сильно, располосовали бы меня. Значит, это закон мой: чувствовать ровно столько, сколько в меня вмещается.
13 февраля
Автобус остановился на конечной. Среди белизны, исчерченной ветвями кустарников, стояло деревянное с просторной террасой здание «Корабля…».
Воздух внутри, пойманный расписными глухими стенами, был жаркий и пряный. Рыжими мотыльками свисали с потолка светильники. Они горели неярко. Зал тонул в медном сумраке.
Мы с Изель сели за свободный столик. Я видел, как в зал вошёл совсем-не-подозрительный человек, остановился, обращаясь к официанту. Не желая «замечать» вошедшего раньше срока, я рассматривал картины на стенах: виноградная лоза, поднимаясь возле входа ростком, обвивая зал и наливая соком блестящие плоды, становилась в конце вином и золотой монетой.
Совсем-не-подозрительный человек подсел к нам. На все пуговицы застёгнутый макинтош, руки в карманах.
– Мы хотим вернуть вам табличку, – начал он. – Разумеется, не за просто так.
– Что вы хотите от нас? – спросила Изель.
– Всё легко: вещь на вещь. Фонарь на фонарь. У господина Гуна среди многочисленного хла… богатства есть антикварный фонарь в стиле Галле. Он нужен моему знакомому… господину. Приносите его завтра сюда, и мы вернём вам ваше.
Я усмехнулся мысли, что скромное жилище Гуна снова под хищными взглядами.
– Интересный расчёт. Но я знаю Гуна и уверяю, вы не учли одну деталь – проще было бы с ним договориться.
Совсем-не-подозрительный человек прищурился; золотые блики скользнули в его хитрых глазах. Он походил на игрока, находящего удовольствие больше в шулерстве, чем в победе.
– Договариваться – это метод уже не нашего времени, – ответил он.
– Или не уже, а ещё. Впрочем, поступать по-человечески можно в любое время.
Совсем-не-подозрительный человек кивнул нам и ушёл.
* * *
– Какой ещё фонарь Галле? – ворчал Гун, выворачивая наизнанку шкаф. Мы рылись в коробках, среди посуды, разбитых значков, старых газет, оставлявших на пальцах слой то ли пыли, то ли осыпавшихся букв. Единственным светильником, который мы обнаружили, была лампа на медной ножке и с выцветше-зелёным абажуром. Она слабо походила на фонарь Галле.
– Что теперь? – спросил Гун.
– Не знаю. Возможно, похитители потребуют денег. Мараскодов много – найдут чем расплатиться…
Гун окинул взглядом жилище.
– Мараскоды! Нет уж, что я сам могу, то я и должен.
– Нет, – начал я, но Гун уже сгребал – с небрежностью паука, трогающего свою паутинку – с полок вещи, складывал их в коробку.
Мы отправились в лавку старьёвщика, называя её антикварной.
В подвальчике, пропахшем сладостью всего старого и острым дымком от горевшей свечи, сидел за тумбой мужчина. Я по недавней привычке сразу обратил внимание на его волосы: словно бронза с патиной.
Гун поставил на тумбу коробку. Старьёвщик по одной вынимал вещи, коротко оглядывал и ставил рядом. Собрав вместе несколько неказистых глиняных ваз, он взглянул на нас.
– За них могу дать… вот, – старьёвщик выложил на тумбу пару монет. – Глиняное охотно берут, кто-то перекрашивает, кто-то так, на черепки для ин-терь-ера.
– Что?! – Гун схватил вазочки и положил обратно в коробку.
– Что ж вы хотели? Это не антиквариат, даже не произведения искусства… Постойте! Не вы ли это нашли Табличку Сида?
– Мы, – начал Гун, – правда, теперь она… – и осёкся.
– Что с ней? – старьёвщик вздрогнул. Я уже не сомневался, что он мараскод.
Гун помешкал.
– Её украли у меня.
– И вы молчите!
– Нет, Глава ваш… то есть мараскодов, знает.
– И он молчит!
– Но ведь вернуть ещё не поздно, надо бы, наверное, денег…
– Нет, нет, нужно обязательно рассказать остальным, – старьёвщик поцокал языком. – Я поговорю со своими знакомыми. Это надо решать вместе. Да, да, мы завтра придём к вам, вы не против?
– Нет, – тише тихого ответил Гун.
– Значит, Табличку украли и нужны деньги, – бормотал старьёвщик за нашими спинами, пока мы поднимались на улицу.
– Как же это, на черепки! – воскликнул Гун, перешагивая порог. Оглянулся и рванул такими скорыми шагами, что мне пришлось догонять его.
– Брось, дружище. Ты же понимал, что так будет. Здесь никто не знает цену чужим вещам.
Вечерело. На свежевыпавшем снегу наши следы выглядели тёмными болотцами. Гун решительно размётывал снежную топь, а я плёлся сзади. Тут я заметил, что мы идём не в сторону наших домов.
– Есть другие лавки, антикварные, – ответил Гун на моё замечание.
– Где скажут то, что мы уже слышали.
– Пусть.
– Гун, зачем? Ну, не мостят дороги золотом – не имеет смысла. Деньги, которые ты получишь за свои сокровища, ничего не изменят. Да мы даже не знаем наверняка, что похитителям нужны деньги!
– Угу, – ответил Гун и не развернулся. Мы зашли в другую старьёвщицкую лавку и даже в настоящую антикварную. Из последней нас хотели выгнать как плутов и чуть не разбили маленькую узорчатую крынку. Поздним вечером я оставил Гуна на повороте к его дому. Гуна с полной коробкой его сокровищ.
14 февраля
Из окна в комнате Гуна широко видна улица. Серые горы домов обступают её, загораживают свет и чистыми стёклышками окон глядят удивлённо. Здесь чувствуешь себя как в пещере, из которой видны только тени.
– Так и просидим всю жизнь у окна, – сказал Гун, подходя ко мне и щурясь на зимний полдень. Бессонная ночь темнела под его глазами.
По улице двигалось шествие в честь какого-то праздника. Впереди человек в обснеженном плаще равнодушно выкрикивал песню. За ним брели нестройной толпой люди, косили сугробы знамёнами.
Мараскоды появились внезапно, с разных сторон. Они ныряли в толпу, выныривали и собирались у дома Гуна. Их оживлённые голоса распахали сонный, гладко разлитый воздух.
– Вор! – закричал высокий сиреневоволосый юноша, громыхнул в дверь. Кажется, я
