по достоинству? Хоть кто-то? Нет, они всегда мешали. Тебе. Приличия, приличия… Тебе всю жизнь твердили о приличиях.
Его рука касается волос Тори.
– Смешная игра… Будто эти приличия и вправду что-то да значат.
– Разве нет?
– Желания, девочка, только желания. А разве тебе никогда не хотелось убить их? Вот их всех, начиная с глупой бесполезной сестрицы?
Сволочь.
– Так попробуй! В конце концов, это ведь сон. Только сон. В нем все не по-настоящему.
Тори подняла дудочку.
Черную-черную.
Поднесла к губам.
– Зачем? – В последний момент она остановилась. – Зачем тебе нужно, чтобы я их убила?
– Это не мне нужно…
Ложь.
– Это тебе нужно. Чтобы стать свободной.
– Я и так свободна. – Тори пожала плечами. – А ты врешь. Не люблю, когда мне врут.
И ножкой топнула.
Черные волосы рассыпались по плечам.
– От тебя пахнет смертью, – сказала она, чуть поморщившись. – Но это ничего… Так зачем? Впрочем, я знаю. Ты хочешь оживить дракона, верно? – И легкая усмешка. – Нет, в самом деле? Ты хочешь оживить дракона?
В какой-то момент Эве показалось, что он ударит.
Красивое лицо стало уродливым, будто выглянул изнутри кто-то до крайности отвратительный.
И настоящий.
Выглянул. И исчез.
– Умная девочка… Ты мне нравишься. Я сделаю тебя императрицей.
– Мне казалось, что у нас уже есть императрица. И император… и у него сын.
– Ему осталось недолго. – Сколько самомнения. Даже удивительно. Он ведь умный человек. Глупый не сумел бы… и половины всего не сумел бы.
Заговор.
И это вот… то, что он делает. Братство, опять же.
Аукцион.
Он просто обязан быть умным. А он ерунду всякую говорит.
– А как же Милисента Диксон? – Тори коснулась губами дудочки. – Ей тоже осталось недолго?
Алистер поморщился:
– Женщины все же довольно примитивны… к чему эта глупая ревность? Любить я буду только тебя.
И ведь даже не удосужился сказать это с чувством. Все же книжные злодеи хоть немного стараются. А этот…
Он протянул руку.
Коснулся лба Виктории, проведя на нем линию.
– Вот так, милая…
Виктория замерла.
– Определенно, так будет лучше, а то говоришь ты слишком много. – Вторая линия, вертикальная, пролегла через лоб к носу и по нему до губ, разделив лицо на две части. – А теперь, будь добра…
Его воля была тьмой.
Беспросветной.
Неподъемной. Она упала на плечи, и Эва вдруг поняла, что не способна пошевелиться.
– Играй. Играй и разбуди, наконец, этого чертова дракона.
Глава 49,
где каждый получает желаемое
Это было невыносимо.
Смотреть.
И ждать.
Ждать и смотреть. Держать чужой сон, который получилось воплотить в жизнь и даже красками наделить. Да что там краски, Эдди сам едва не поверил, что все реально.
Прав дракон.
На Изнанке возможно многое. И заблудиться легко.
– Стой. – Милисента удержала. – Нельзя. Ты… слишком другой. Будешь выделяться. И я тоже.
Ее пальцы дрожали.
И сама она тоже дрожала, а платье, совершенно удивительное – ей ведь не идут платья, ну, кроме этого, – то и дело вспыхивало. И тонкие нити огня ползли по шелку, правда не разрушая его.
Ждать.
Алистер придет.
Он не может не прийти. Он слишком самоуверен. И любопытен. И еще полагает себя хозяином положения. А потому откликнется.
– Знаете, даже если я все одно сдохну, – Найджел Сент-Ортон выпрямился, – это того стоило. А еще я дракона видел.
Сказал и сделал шаг, разделяющий Изнанку от… сна?
Или все-таки мира?
Чего-то третьего?
Представление продолжалось.
Танец… И почему-то это злит. Нет, Эдди все прекрасно понимает. И что Сент-Ортон нужен, и что все это игра. Просто игра. Для одного зрителя. Но злит.
– Вот будешь дальше зевать, точно уведут. Не этот, так другой… с такой же благообразной рожей, – заметила Милисента и прищурилась. Глаза ее сделались желтыми, что мед.
Ответить Эдди не успел.
Да и что отвечать. Разве что… Хрена с два. Не отдаст. Он просто беспокоится. Это нормально. Эванора хрупкая и нежная. Ей там вовсе не место, но одну Викторию отпускать было бы вовсе неправильно. Да и сама Эванора сказала:
– Мне нужно с ним встретиться.
И так сказала, что даже Бертрам не решился спорить. Он стоял, сцепив руки за спиной, чуть покачиваясь взад и вперед. И взгляд его напряженный был направлен вовсе не на картинку.
На сиу.
На треклятого сиу, который сидел на корточках и что-то рисовал то ли на камне, то ли на тумане. Медленно, с полной сосредоточенностью. Темные пальцы держали клинок так, что рукоять его упиралась в ладонь. И по ней стекали темные ниточки крови.
Что за…
Сиу поднял глаза и качнул головой.
Не вмешиваться? Не дело Эдди? Пускай. Сиу рисовал. Вставал. Делал шаг в сторону. Садился и продолжал рисовать.
А там, в выдуманном мире украденного сна все изменилось. Исчез бальный зал, появилась очередная пещера. Правда, в этой Эдди, кажется, еще не бывал.
Эва тут.
Виктория.
И Милисента делает шаг, ступая на тропу.
Следом за ней Чарльз.
И сам Эдди.
Орвуд.
А мальчишка-сиу так и остается сидеть на корточках. Он кажется всецело увлеченным рисунком.
– Играй. – Этот голос донесся сквозь толщу породы, что опустилась на плечи Эдди.
Силен.
Засранец этакий… Алистер и вправду силен. Эдди дернул шеей, потянувшись к дудочке. Рука почти не слушалась.
Что за…
Нет, Эдди справится… он ведь потомок дракона. И должен… он все придумал.
Всех собрал.
Привел.
Дрожащий робкий звук разрушил тишину пещеры. И второй. Третий. Виктория Орвуд, может, и не шаман, но играть она умеет.
Музыка завораживала.
И Эдди с трудом заставил себя очнуться. Вот так. И помочь. Дракон? Будет ему дракон, даже не один…
На плечо опустился синий зимородок. Нарядный, как драгоценный камень. Надо будет подарить ей что-нибудь. Синее и зеленое.
Сапфиры?
Или изумруды?
Или…
Вдохнуть получилось. Выдохнуть тоже. И подхватить чужую мелодию. На плече тихо засвистел зимородок. И голос его был частью новой песни. Той, которую нынешний мир еще не слышал.
Эта песня прорастала в туманы, будоража их.
И память.
И дрогнули стены пещеры, раскрываясь. А потом вовсе исчезли, как оно бывает только во снах да бреду. Небо налилось синевой.
Сквозь пол проклюнулась трава.
И море заворчало, не сердито, скорее предупреждая, что недовольно. Что есть такие глубины, в которые не стоит заглядывать любопытным детям.
Любопытным взрослым – тоже.
А вот и дракон появился.
Все-таки они донельзя самолюбивые твари. Эхтанон парил в вышине, где-то там, где рождались облака. И с каждым кругом спускался ниже.
И ниже.
Он явно красовался, позволяя человеку разглядеть себя во всем великолепии. И чешуя его белоснежная блестела как-то слишком
