расстановкой, пытаясь сделать свою исковерканную речь как можно более внятной. Помогало мало, а выглядело ужасно. – У аа… А еа… енаи… Э’о ‘е аа… а’о’ае…
– Джемма… – Она почти наяву увидела, как Нормана позади передернуло. – Пожалуйста…
– Потерпи, Норман, – непреклонно ответила Джемма, а затем снова обратилась к Блайту: – Да – кивок, нет – качаешь головой. Ты леннан-ши?
Кивок. Лицо у него, несмотря на увечья, оставалось бесстрастным.
– Ты энергетический вампир?
Блайт помедлил, словно не уверенный в ее вопросе. Или так, будто не хотел отвечать. Не дождавшись от него внятного движения головой, Джемма перефразировала:
– Ты питаешься эмоциями и энергией людей?
Помедлив, он кивнул.
– Пользуешься чарами обворожения?
Этот вопрос вызвал очередную заминку, но в итоге Блайт покачал головой. Джемме заминка не понравилась. Более того: она знала, что очаровывающими способностями он обладал. Его лицо было таким красивым – не в данную секунду, конечно, – что почти гипнотизировало. Джемма помнила свою реакцию на него в кафе: она с трудом отводила взгляд. Идиотка. Нужно было догадаться еще тогда.
– Но-но, малыш! Врать мне не надо, – предупредила она. – Тебе не понравятся последствия.
Снова качание головой. Но, видимо, опасное выражение лица Джеммы ему не понравилось, потому что он снова попытался заговорить:
– Я не… оую ааи. Эо иа… еаи, я ео… не ооиую. – Наступила пауза: Блайт попытался сглотнуть. Зрелище было не для слабонервных.
Норман не выдержал:
– Джемма!
– Ладно. – Она поднялась с корточек, задумчиво глядя на Блайта сверху вниз. – Хорошо. Продолжим утром. Подумай пока над ответами, договорились?
Норман вылетел из ванной первым, а Джемма задержалась, чтобы насыпать с обеих сторон порога порошковые дорожки. Так, на всякий случай. Когда она закрыла за собой дверь, Норман тут же вполголоса возмутился, словно стеснялся, что Блайт их услышит:
– Зачем я тебе там был нужен?!
– Хотела проверить, работает ли его чаровство через круг. – Выпрямившись, Джемма отряхнула пыль с пальцев. – Ты что-нибудь почувствовал?
– Тошнота считается? – Норман поежился. – Нет, нет, я ничего не ощутил. Там, на улице, – да, он был… В общем, мне кажется, было что-то. Сейчас нет.
– Ну и отлично. Я тоже ничего не почувствовала. Может быть, потому, что он ослаб, пока идет регенерация. Но все равно… Доу, – она с мученическим вздохом, потому что сейчас начнется, обратилась к Доу, который, сидя на кухне, рассматривал состояние своих ногтей, – дежуришь ты. Ты единственный, на кого точно не подействуют его фокусы.
Тот вздернул бровь:
– Ты предлагаешь мне всю ночь караулить у вашей ванной комнаты?
Ну вот. Говорила же. Началось.
– «А ты была права, Роген», помнишь этот эпизод в нашем с тобой ромкоме? – Она несколько раз перевела палец с него на себя и обратно. – Моя любимая серия. Так что прекрати со мной пререкаться.
– Да ладно тебе, Сайлас. – Кэл потянулся и хлопнул его по плечу. Судя по тому, как Доу поморщился, хлопком Кэла можно было вбить гвоздь. – Ну мы ж команда. Сегодня ты, завтра мы. Взаимовыручка и компромиссы. Здорово, правда?
– Ого, ты знаком со сложносоставными словами, Махелона?
Джемма устало потерла лоб. Середина ночи определенно не лучшее время для совещаний на остросверхъестественные темы. Достав телефон, она сверила время: в Сан-Франциско четыре часа дня. Можно, конечно, позвонить, но, пока у Джеммы не было четкого плана действий, ей вовсе не хотелось выслушивать еще и занудные нотации от Айка.
– Ладно, малышня. – Убрав телефон в карман, Джемма потянулась. – Давайте по кроватям. Кстати, Доу, у меня для тебя еще одна хорошая новость. – Она ухмыльнулась. – Теперь все мы пользуемся твоей ванной.
Дождь не прекращался.
Мама всегда смотрела неодобрительно, когда Джемма затаскивала чемодан на кровать. Колесики грязные, – говорила она. Ты прокатила его по всему чикагскому автовокзалу, – говорила она. Где он только не стоял, – говорила она.
Потом маме стало безразлично, но ее слова все равно намертво въелись Джемме в голову.
Чемодан лежал на кровати, и его грязные обшарпанные колесики упирались в белое покрывало. Может быть, даже останутся следы. Может быть, Винсент их заметит, когда вернется.
Джемма кидала в чемодан вещи, которые попадались под руку. Белье, майки, вывернутые наизнанку джинсы, носки – сколько же здесь вещей! Слишком много. Их не должно здесь быть, с самого начала этому нельзя было позволять зайти так далеко.
Джемма заполняла чемодан вещами, швыряла и швыряла, но тот не заполнялся, словно его нутро пожирало их, стоило ей отвернуться. Поднимая очередную футболку с пола, Джемма поворачивалась к кровати и раз за разом обнаруживала его пустым.
«Тук-тук-тук, – бился в комнату дождь, словно кто-то нетерпеливо тарабанил по стеклу пальцами. – Тук. Тук. Тук».
Отвратительный звук.
– Черт. – Джемма поморщилась, бросая взгляд за окно. Снаружи к стенам дома лип белый, пугающий туман. Ничего не разглядеть. – Придется вызывать такси.
Когда она повернулась к кровати, чемодан снова был пуст.
«Да прекрати, – разозлилась она. – Хватит! Мне нужно уходить!»
Тук. Тук! Тук! Тук!
Это ведь не дождь? Послушай. Это в дверь кто-то стучит! Да хоть обстучись, – раздраженно решила Джемма, сорвала со спинки стула свою куртку и со всей злости запустила ее в чемодан. У Перейры дорогущий дверной домофон, пусть, черт возьми, звонят в него!
Ключи. Ключи тоже нужно оставить.
Она забросила охапку вещей с кресла – кажется, она это уже делала? – и принялась неаккуратно их запихивать. Сколько же здесь вещей! Слишком много. Их не должно было здесь быть, с самого начала этому… Она остановилась, упираясь руками в чемодан. Она ведь уже думала об этом? Разве нет?
Тук! Тук! Тук!
Джемма устало потерла лоб, отворачиваясь от кровати.
Куртка снова висела на спинке стула.
– Джемма! – позвал откуда-то глухой голос. – Открой дверь!
Она растерянно оглядела спальню. Вещи снова разбросаны. Обернулась. Чемодан был пуст.
Только вот это оказалась не комната Винсента.
Просторная, светлая, с голубыми панелями. Письменный стол – широкий, настоящее рабочее место, из светлого дерева. Стопки книг, которых у Винсента никогда не было. Картины, которые у Винсента никогда не висели. Карты дорог, на которых Винсент никогда не бывал. Люди на фотографиях, среди которых его не было.
Стояла жуткая, давящая тишина – только капли дождя стучали тяжело и громко, так, будто не по стеклу, а прямо внутри ее головы. Джемма глубоко втянула воздух.
Пахло – откуда? – гарью.
Тук! Тук! Тук! Тук!
– Джемма, да черт возьми! Открывай!
Я не хочу.
Ну же!
Джемма раздраженно дернула головой, прогоняя мысли, засевшие внутри черепной коробки. Ей захотелось постучать по уху, как если бы она пыталась избавиться от воды, – так мама учила их делать в детстве. Однажды, в другом дне, в другое время, после дела на Шерман-Лейк, Винсент увидел, как она прыгала на одной ноге, мучая свое ухо, и расхохотался. Он сидел там, на берегу, в своем модном костюмчике, мокрый до нитки, – на плече пиджака ошметки тины, все брюки облеплены песком, ссадина вдоль губы, кровь на щеке, – и смеялся. Джемма помнила этот смех. Джемма помнила его – смеющегося и красивого – в вечернем свете калифорнийского солнца. Джемма помнила.
На секунду ей показалось, что голубая комната вот-вот превратится в заросший вереском берег, но этого так и не случилось. Что-то не позволило ей сбежать туда, где не было этого дождя, этого стука в дверь, этих вещей, разбросанных по комнате, этого чертового дня.
Нет, она все еще была здесь.
Чья это комната?
Тук! Тук! Тук! Открой дверь!
– Да проваливай! – проорала Джемма, разворачиваясь лицом к коридору. – Проваливай отсюда!
Она отвернулась, пытаясь сосредоточиться на сборе вещей, и снова посмотрела на чемодан. Но на этот раз он пуст не был.
На обитом подкладкой дне лежала открытая тетрадь.
Внутри были рисунки: неряшливые, рваные, нарисованные неаккуратной рукой сразу после пробуждения, когда глаза еще слипаются. Видения из снов, образы, остающиеся под веками, когда темнота растворяется. Игнорируя стук, Джемма провела пальцами по линиям, складывающимся во что-то похожее на лицо.
Их было здесь много: десятки. Джемма
