А дела требовалось воплощать одно другого масштабнее.
Постоянная армия, чтобы не лежать на работающем населении бременем, была сокращена до девяноста тысяч. Из них двадцать держали Проливы, десять охраняли столицу, тридцать — изображали резерв, прочие были равномерно размазаны по необъятной границе. Гарнизонную службу несло ополчение с переменным составом. Еще сто тысяч. И это было все. Королевская же Франция, бившаяся в Семилетнюю войну явно спустя рукава, последовательно бросала в сравнительно маловажный для нее конфликт по двести-триста тысяч человек в год. Фридрих их уничтожал — по частям, но через год ему приходилось начинать все сначала.
А еще у Европы был резерв в виде Турции. Она могла выставить шестьсот тысяч — снабжать не могла. Потому слала в бой по частям. Если эти силы упорядочить и перевооружить — судьбы русских укреплений в Босфоре становились сомнительными.
А еще были колониальные войска. Их пока ни разу не использовали в Европе. Но могли и привезти!
— Дети теперь меньше мрут, — сообщил Иоанн, — но, как тут верно замечено, вырастут они только через полтора десятка лет. И то на первое поколение земли хватит.
Естественный прирост в этих условиях даст нам паритет с Европой к середине следующего столетия. Воевать же придется лет через пять. А то и раньше.
— Традиционные иммиграционные проекты дают триста-четыреста тысяч в год, — отметил Румянцев. — К нам едут немцы, сербы, греки и остальных понемногу. И я не вижу принципиальной причины ограничивать проект этими нациями. Машина миров даст нам приток населения, который Тембенчинский оценивает в десять миллионов за год.
Но обычной уверенности в его голосе не было. Дело было в том, какое население должна была предоставить машина миров. Аппарат, созданный по принципу от противного. Средство для того, чтобы любое существо, уходящее из своего мира в Темную зону, попало в ближайшие окрестности машины миров. Не передатчик, а приемник разумных существ.
— Вот такого вот населения, — император Петр бухнул на стол толстенный альбом. — И заметьте: все существа, здесь изображенные, немного искажены. Чуть облагорожены, малость приукрашены. Это художница из свиты князя рисовала. Причем по памяти с книжных миниатюр.
— А у Тембенчинского уже есть собственная свита? — буркнул Румянцев. — Он, кажется, пока не царь…
— Ну я сказал немного не так, Петр Александрович. Всякий большой человек обрастает командой. Ты, что ли, исключение?
Иоанн между тем пролистывал акварельные зарисовки.
— Чудовища, — констатировал он, — как и сам князь. Теперь я понимаю, что он просто похож на человека. И очень хорошо притворяется.
Петр пожал плечами.
— Если судить по Платону, что человек есть петух без перьев с плоскими ногтями, то нет. А если он тело, обладающее душой, то — да. Кстати, тут есть еще человекообразные. Но я полагаю, надо принять принципиальное решение. Принимать всех или попытаться обойтись собственными силами.
— Это не совсем так. Нам надо определить, являются ли они хотя бы просто созданиями Божьими. Я уж не говорю про образ и подобие…
— А что, образ и подобие — это две руки, две ноги, между ними брюхо? — спросит Румянцев, — Тембенчинский мне всегда не нравился как подчиненный. И всегда нравился именно как человек. И обратите внимание — все изображенные здесь существа выглядят целесообразно. Естественно, если угодно. Это не химеры.
Иоанн с придирчивым сомнением стал снова рассматривать изображения иномирян.
— Симпатичные чудовища, — согласился он, — но надо сначала посмотреть живьем. Пустим по паре каждого вида. Посмотрим, как уживутся. А там будем решать.
— Но встает вопрос — а не устроят ли против нас крестовый поход?
— Непременно. Доказано, — Румянцев хлопнул «Меморандумом» по столу, — даже хуже. Тотальную войну организуют. Геноцид. — И скривившись, добавил: — Неделю назад я и слов-то таких не знал. Спал, государи, спокойно…
— Итак, проводим испытания потенциальных подданных. Где наша не пропадала! Сколько времени?
— Год.
— Год много. Шесть месяцев.
— Петр Александрович, мало! Надо еще приемник строить!
— Нам же надо, чтобы до войны они успели прижиться, обрусеть…
— Это еще неизвестно, они обрусеют, или мы в них растворимся. Если принимать по десять миллионов в год.
— Наша земля кого хочешь обрусит…
Решение было принято.
Снова Сан-Суси. Давно он не видел короля Фридриха. Пожалуй, с тех самых пор, как тот обзавелся прозвищем Великий. Впрочем, прежде Фриц был веселей.
— Откровенно говоря, русских мне даже жалко, — заявил он, вдоволь надорвав нервы Сен-Жермена игрой на флейте. — Люди работают, строят. Стазы меняют, выражаясь вашим языком. Тут появляетесь вы и начинаете все рушить. Не отбирать даже — уничтожать. Некрасиво. Я, поверьте, действительно руководствуюсь в своей политике некоторыми принципами. Сохранение и умножение культуры является одним из них. Русским прискучила наша, захотели создать свою — пусть. Их право. Не исключаю, что Пруссия со временем поступит так же. И тогда на нее тоже дружно обрушатся все соседи? Право, граф, я всегда готов отхватить плохо лежащий кусок у соседа, это врожденный инстинкт приличного короля, но устраивать истребительную войну я не желаю. Я для этого слишком бережлив.
Сен-Жермен на секунду прикрыл глаза, чтобы спрятать вспышку гнева.
— Дело не в культуре, а в уровне развития, — тоном терпеливого учителя повторил он. — В том, что мы не сможем защититься.
— А отчего вы взяли, что мы не сможем защищаться? — удивился Фридрих. — У меня, например, есть все то же, что и у русских. А если мы немного и отстаем технически, то исключительно из экономии. Нет смысла брать на вооружение новейшие образцы, если не собираешься воевать немедленно. Пусть эти расходы несет союзник. Пусть он выявит недостатки — за свой счет, пусть он их устранит — вот тут-то мы и развернем производство! Главное, граф, это промышленный потенциал. За годы союза с Россией он у меня вырос вшестеро. А все потому, что я скопировал их таможенную политику и договорился о разделе чужих рынков. Что же касается русских тепловых двигателей, то эту проблему удачно разрешил еще мой отец, выдав дочь за шведского короля. Концессий на экстерриториальные прусские предприятия в Норвегии и нескольких арендованных крепостей мне пока хватает.
— А территориально вы прирасти не желаете?
— Почему нет? Но ввязываться в нечто вроде минувшей войны? Нет. Я решительно предпочитаю разделы. И потом — прирастание за счет России обойдется слишком уж дорого. Но вот у шведов абсолютно пустая казна. Средства до нее попросту не доходят, я полагаю. Еще бы — при парламентском-то правлении! Не исключено, что я у них некоторые области попросту куплю. Да, граф, за последние несколько лет могли, бы и привыкнуть — теперь Пруссия решительно предпочитает мир.
