– Возвращаясь к началу нашей беседы, – Алва зашуршал обвинительным актом, – прошу отметить, что прокуроры отвратительно раскрыли пункт об оскорблении мною господина в белых штанах. Вышеозначенный господин скромно молчит, так что по этому вопросу свидетелем обвинения придется выступить мне. Чего только не сделаешь во имя истины и справедливости… Ликтор, записывайте: «Герцог Алва даст подробные показания о том, как он неоднократно оскорблял упомянутого Альдо во время пяти, нет, шести свиданий в Багерлее…»
Справа что-то громко и зло стукнуло, Робер обернулся: сюзерен с раздувающими ноздрями нависал над залитым солнцем залом.
– Мы покидаем Высокий Суд, нас призывают иные дела. Кортней, по окончании заседания ждем вас с докладом. Мы более не намерены присутствовать на судебных заседаниях, но мы полностью доверяем Чести и Слову талигойских эориев. Продолжайте!
– Ваше величество, – гуэций позеленел, но его тога все равно была ярче, – ваше величество!..
Ответа Кортней не дождался, только стукнули алебарды гимнетов. Его величество промчался по бело-золотому ковру и скрылся за украшенными Зверем створками.
3
Альдо сбежал, Кортней с Фанч-Джарриком уткнулись в бумаги, Алва прикрыл глаза. Время тянулось. Рассветных гимнетов сменили полуденные, по осиротевшему белому креслу плясали разноцветные блики, шевелились и перешептывались послы, становилось душно.
– Ваше высокопреосвященство, господа Высокие Судьи, господа послы, – опомнился наконец Кортней. – Высокий Суд приступает к следующему пункту обвинительного акта. Обвинение готово?
– Да, господин гуэций. – Фанч-Джаррик, придерживая зеленый балахон, взобрался на кафедру. Смертельный балаган продолжался.
– Высокий Суд слушает. – Вряд ли супрем наслаждался свалившейся на него честью, но отправляться за Краклом и Феншо ему не хотелось.
– Господа Высокие Судьи, – равнодушно прочитал кругленький прокурор, – обвинение намерено доказать, что подсудимый был участником заговора, направленного против Людей Чести, и что жертвами этого заговора стали его преосвященство епископ Оноре, множество талигойцев, включая малолетних детей, и девятеро иноземных негоциантов.
С целью сокрытия данного заговора обвиняемый собственноручно убил лжеепископа Авнира и приказал уничтожить свидетелей из числа так называемых висельников. По той же причине, а именно чтобы отвести подозрение от себя и Квентина Дорака, обвиняемый подделал улики, указывающие на братьев Ариго. Обвинение просит суд последовательно заслушать показания Фердинанда Оллара, Жанетты Маллу, маркиза Салигана и графа Штанцлера. Если Высокий Суд сочтет необходимым, будут допрошены и другие очевидцы так называемой Октавианской ночи.
– Высокий Суд выслушает перечисленных свидетелей.
– Обвинение вызывает Фердинанда Оллара.
– Введите, – велел гуэций, и Оллара ввели. Через ту же дверь, что и Алву. Низложенный король и не подумал похудеть, напротив, бледное лицо стало больше, или дело было в отеках? Богатое бархатное платье казалось совсем новым, цепей не было, да и зачем? Такие не бегут и не дерутся.
Звякнуло. Алва поднялся стремительно и гибко, гимнеты схватились за оружие, но Ворон и не думал нападать, он просто стоял, глядя на понурого толстяка. Очень спокойно глядя.
– Обвиняемый, – лицо Кортнея оставалось спокойным, лицо, но не скомкавшие бумагу пальцы, – сядьте.
– Я обещал встать в присутствии государя, – отчеканил кэналлиец. – Тогда вместо вас был Кракл, но за мной записывали весьма усердно. При желании можно проверить.
– Вы должны сидеть.
Ворон ответить не соизволил, лицо Фердинанда пошло красными пятнами, мясистые губы дрожали. Зеленый чиновник шмыгнул к бывшему королю, что-то шепнул, Оллар не понял, продолжая таращиться на своего маршала. Судейский повторил, Фердинанд кивнул, словно деревянный болванчик.
– Герцог… Алва… прошу… можете сесть…
– Благодарю, ваше величество. – Ровный голос, высоко вздернутый подбородок, ничего не выражающее лицо. Неужели он не ненавидит? Нет, не судей, хотя и их любить не за что, а ничтожество, из-за которого скоро умрет. «Ваше величество…» Над кем издевается Ворон: над ушедшим Альдо, над Олларом, над собой?
– Назовите свое имя, – супрем глядел только на свидетеля.
– Фердинанд…
– Фердинанд? – переспросил Кортней. – Назовите полное имя.
– Фердинанд Вто… Оллар.
– Принесите присягу.
– Именем Создателя, – пробормотал толстяк. – Именем Создателя… клянусь… говорить… да буду я проклят во веки веков…
– Вы клянетесь спасением говорить правду? – пришел на помощь гуэций.
– Клянусь…
– Суд принимает вашу присягу. Обвинитель, этот человек будет правдив. Спрашивайте.
– Да, господин гуэций, – прокурор повернулся к бывшему королю: – Итак, на предварительном дознании вы показали, что поздней осенью 398 года Квентин Дорак потребовал от вас казни неугодных ему людей согласно составленному им списку. Вы ему отказали, сославшись на мнение держав Золотого Договора. Тогда Дорак заверил вас, что найдет способ уничтожить Людей Чести, не вызвав дипломатических осложнений. Вы подтверждаете сказанное?
– Подтверждаю.
– Когда Квентин Дорак вернулся к этому разговору?
– Весной 399 года, когда вынудил двор выехать в Тарнику.
– Расскажите об этом подробнее. Когда именно это было?
– Это было… За две недели до дня Святой Октавии… Сильвестр…
– Свидетель Оллар, – вмешался гуэций, – вы имеете в виду лжекардинала Талигойского Квентина Дорака?
– Да… Да, Кортней.
– Хорошо. Господин прокурор, продолжайте.
Кракл потребовал бы, чтоб его назвали «господин гуэций», но супрем был умнее. Он вмешивался в показания лишь по мере необходимости. Называть Дорака кардиналом Сильвестром было строжайше запрещено, причем не Левием, а сюзереном.
– Передайте разговор с Дораком так подробно, как вы его запомнили.
– Квентин Дорак сказал, – Фердинанд смотрел в пол, но губы его больше не дрожали, – сказал, что в городе вспыхнет возмущение, направленное против эсператистов, во время которого погибнут опасные для моего престола фамилии, те, кто хранит верность святому престолу в Агарисе, и богатейшие негоцианты. Последнее требуется для пополнения казны.
Я спросил, сможет ли Квентин Дорак остановить погромы, и тот ответил, что это сделает герцог Алва, который вернется в город в праздник Святой Октавии.
Я спросил, какие распоряжения будут отданы городской страже и гарнизону столицы. Квентин Дорак ответил, что комендант столицы Килеан-ур-Ломбах получит приказ не покидать казарм.
Я сказал, что такой приказ не поймут державы Золотого Договора, чьи подданные пострадают. Квентин Дорак сказал, что во время беспорядков приказ будет тайно изъят одним из надежных офицеров гарнизона.
Я не мог одобрить задуманное и сказал, что не желаю гибели невинных, но Квентин Дорак напомнил мне о судьбе моего отца, отравленного герцогом Алва, и сказал, что Рокэ Алва будет лучшим регентом, чем я был королем. Больше я не возражал.
– Вы не предприняли попытки предупредить хотя бы ваших родственников Ариго?
– Нет, господин, – Фердинанд беспомощно заморгал, явно забыв, как зовут нового прокурора, – нет…
– Почему? – Фанч-Джаррик не был честолюбив. – Вы могли это сделать через вашу супругу.
– Я не мог, – забубнил Оллар, – люди Дорака следили за каждым моим шагом и за каждым шагом моей супруги. Я знал, что нас подслушивают. Если бы я рассказал моей супруге, убили бы нас обоих.
– Благодарю вас, – равнодушно произнес прокурор. – Господин гуэций, обвинение больше вопросов не имеет.
Гуэций повернулся к Ворону:
– Защита может задавать вопросы свидетелю.
– У меня нет вопросов. – Рвущиеся сквозь витражи лучи забрызгали рубаху подсудимого зеленым и алым. Кровь растений и кровь дышащих, движущихся тварей, какая же она разная…
– В таком случае, обвиняемый, признаете ли
