Глава 8. Талигойя. Ракана (б. Оллария). 400 год К. С. 17-й день Зимних Скал
1
Раньше Ричард восхищался Аланом Окделлом, теперь к восхищению примешивалась боль. Служить ничтожеству и погибнуть по его вине – это страшно и несправедливо. Не будь Ворон по горло в крови, ему можно было бы посочувствовать: кэналлиец, как и Алан Святой, оказался заложником верности, и если бы только он! Савиньяки и фок Варзов тоже прикованы к тонущему кораблю, но у них, в отличие от Алана, есть выход: признать наследника богов – отнюдь не то же, что склониться перед марагонским ублюдком.
Надо, чтобы после суда Альдо подписал манифест, подтверждающий права дворян, чья служба Олларам не нанесла вреда Талигойе. Юноша схватил бумажный лист, благо перед креслом Высокого Судьи стояла конторка со всем необходимым.
«Мы, Альдо Первый Ракан, – именно так сюзерен начинал свои манифесты, – милостью Создателя король талигойский, объявляем, что те, кто защищал и защищает от внешнего врага границы…»
Это будет первый манифест, подготовленный Повелителем Скал, но чьи границы, Талига или Талигойи? Фок Варзов служит на Севере, а сюзерен отдает Марагону дриксенцам. Временно, но об этом никто не должен знать. Написать «талигойские границы»? Но в манифестах так не пишут… Ничего, сюзерен исправит.
«…кто защищал и защищает от внешнего врага границы, невиновны в наших глазах и не могут быть обвинены в…»
– Жанетта Маллу здесь! – Вопль судебного пристава сбил с мысли. Дикон раздраженно поднял голову: на свидетельском месте стояла худенькая горожанка.
– Назовите свое имя. – Голос гуэция звучал непривычно мягко.
– Жанетта, сударь, – женщина стиснула руки, – я вдова… Мой муж умер год назад. Он был аптекарем… Очень хорошим аптекарем…
– Принесите присягу.
– Именем Создателя, – рука Жанетты прильнула к Эсператии, – своим спасением клянусь… Скажу все, как было.
– Высокий Суд принимает вашу присягу. Господин обвинитель, эта женщина будет правдива. Спрашивайте, но будьте милосердны к ее горю.
– Да, господин гуэций, – пообещал прокурор. – Сударыня, вы привели своих детей к епископу Оноре, он благословил их и дал им выпить святой воды?
– Да, господин.
– Суд понимает, воспоминания для вас мучительны, но во имя справедливости расскажите, что случилось, когда вы с детьми вернулись домой.
– Кати закапризничала… Это моя младшая… Была… Я думала, устала, головку напекло, мы же долго ждали… Зашла соседка, попросила ниток. Синих. У меня были, я дала… У матушки Мари краснолист зацвел, я пошла поглядеть, мы заговорились. Я вернулась, а они оба… Рвет, бледные, пот холодный… Я подумала, в огороде чего-то наглотались… Я за рвотный камень, потом за уголь… Базилю полегчало, а Кати все хуже и хуже. Меня не узнает, дом не узнает, мечется, кричит, что все зеленое… Потом ей крысы привиделись. Я говорю, нет их, а она плачет, аж заходится, прогнать просит… Матушка Мари старшего унесла, а я с Кати так и просидела… До конца…
– Еще раз прошу простить Высокий Суд за причиняемые вам страдания. – Кортнею было не по себе, да и кто бы мог вынести этот кошмар?! – Как вы поняли, от чего погибла ваша дочь?
– Я думала… – прошептала Жанетта, – думала… Я не хотела верить… Оноре был таким добрым, но… Я помогала мужу, я знаю, что такое дождевой корень…
– Значит, вы узнали яд? По каким признакам? – деловито задал вопрос Фанч-Джаррик. Ему были нужны ответы, и он спрашивал. Дай такому волю, он и к умирающему пристанет.
– Где вы сталкивались с дождевым корнем? – уточнил Кортней. Это в самом деле был важный вопрос, но Дику показалось, что гуэций просто вырвал Жанетту из равнодушных прокурорских лап.
– В аптеке, – бездумно произнесла женщина… – Вытяжка из него помогает при болезнях сердца.
– По каким признакам вы узнали яд? – повторил Фанч-Джаррик, и Дику захотелось его придушить. – Вам доводилось видеть отравленных таким образом?
– Нет, сударь, но Поль… Мой муж заставил меня заучить все про то, чем мы торговали…
– Поль Маллу основывался на труде Просперо Вагеччи «Трактат о ядах, кои, будучи употреблены должным образом, целительные свойства проявляют», – пояснил Фанч-Джаррик. – Госпожа Маллу, не могли ли ваши дети случайно принять тинктуру дождевого корня или отравиться ею в саду, где вы выращиваете лекарственные травы?
– Нет, – покачала головой женщина, – нет…
– Вы так в этом уверены?
– У нас не растет дождевой корень. – Жанетта говорила все тише. – Аптеку мы запираем… И дверь, и шкафы с лекарствами. Мы завтракали все вместе, потом я повела детей в Ноху… Я взяла Базиля и Кати, и мы пошли… Пошли…
Она все-таки расплакалась, ухватившись за оказавшегося рядом судебного пристава. Гуэций угрюмо взглянул сначала на обвинителя, потом на Ворона.
– Полагаю, вопросов к Жанетте Маллу больше нет?
Вопросов не было, было желание вытащить убийцу из Заката и поставить перед этой женщиной. Или хотя бы сровнять его могилу с землей, потому что Дорак был хуже Франциска и его пасынка-Вешателя…
2
Ну зачем было тащить на свидетельское место задыхающуюся от горя мать?! И так ясно, что детей отравили, и отрава была в святой воде. Кто бы это ни сделал, ему нет прощения ни в этом мире, ни в Закате, но судят не отравителя, судят человека, которого раз за разом травили. Не вышло, теперь убивают другим способом, а Штанцлер – свидетель. И Салиган – свидетель… Еще один мерзавец, которому соврать, что вина выпить. И надо ж было Дикону ухватить этого угря… Началось с ревнивой служанки, кончилось смертью Удо, если только кончилось…
– Раймон Салиган является свидетелем трех непосредственно связанных с данным разбирательством преступлений, – объявил Фанч-Джаррик. – Я прошу разрешения допросить его сразу обо всем.
– Это разумно. – Кортней обернулся к Ворону. – Если не будет возражений со стороны защиты, суд склонен удовлетворить просьбу обвинения.
– Удовлетворяйте, – бросил Алва, ему было все равно.
– Господин Салиган, – Фанч-Джаррик уставился в свои записи, – вы более десяти лет исполняли тайные поручения Квентина Дорака. Как вы, маркиз, опустились до подобного?
– Я расплачивался за ошибки молодости, – охотно объяснил неряха. – Это не были преступления в прямом смысле этого слова, но, если бы некоторые мои дела стали известны, мне пришлось бы покинуть Талиг. Дорак располагал доказательствами моих прегрешений, в обмен за молчание он потребовал оказать ему ряд услуг. Я оказал и в самом деле стал преступником. Высокий Суд может мне не верить, но, когда герцог Окделл взял меня под арест, я испытал облегчение.
– Это весьма похвально, – одобрил прокурор. – Высокий Суд оценит вашу откровенность.
– Я принес присягу, – с достоинством произнес Салиган, – и я счастлив сбросить со своей совести отвратительный груз.
– Что вам известно о покушении на семейство Раканов, имевшем место в Агарисе?
– Очень мало. Дорак передал в Агарис своему человеку некое
