— Это будет гонка, — вздохнул Сен-Жермен, — безумная гонка. И, в конце концов, все равно война.
— Но не сейчас.
— Не сейчас. Когда вас догонят.
Баглир фыркнул.
— Гонка будет увлекательной, — сказал он, — а вот война — подлой и ужасной. Но если у нас будет время, мы что-нибудь придумаем. Иначе зачем нам с вами головы, граф, а?
Сен-Жермен его веселья не разделил.
— Дело не только в головах, — заметил он. — Одних мозгов, глаз да языков нам, увы, будет мало. Вы ведь ведете дело к усложнению мира. Пока так получается, что Европой, а следовательно, и остальным миром может управлять дюжина человек, у половины из которых на головах короны. Это близко к пределу, за которым управление становится невозможным. Один раз это уже случилось полтораста лет назад, и, чтобы вернуть управляемость, пришлось пожертвовать религией. Эдикты о веротерпимости убили огонь веры. Сейчас на ее месте вызревает что-то настолько гадкое, что изобретающих это господ энциклопедистов, видимо, после смерти погнушаются взять даже в ад… Если же одновременно произойдет потеря управления — мы получим повторение Тридцатилетней войны. Читывали?
Баглир снова фыркнул.
— А вы плохой ученый, граф, — заметил он вдруг. — Гениальный и в то же время плохой. Собственно, как все нынешние алхимики.
Сен-Жермен не выдал возмущения, смолчал, ожидая пояснений. Разве ноздри чуточку уширились.
— Вы кое-что умеете. Получше меня. О да, вы выбрали не погоню за золотом… Но вы — художник, и этим все сказано. Художник вы гениальный! Но именно поэтому вы проигрывали Миниху. Петру. Фридриху. Питту. Мне. Дилетантам, в отличие от вас, осознающим главное. Основа искусства — расчет. Вы же читали Бэкона! Но предпочитаете оперировать ощущениями! Так как вы можете рассуждать об усложнении системы и об управлении, не привлекая высшей математики? Или хотя бы корректных аналогий. Вы превращаетесь на глазах в тончайшего ремесленника от политики, а ремесленники всегда норовят решить задачу на низшем уровне, потом и кровью. И за иное берутся разве от безысходности. Больно смотреть, право. Так вот, пока у тенденций есть ненулевые производные, нужно влиять на них. Как бы высоко ни пришлось забраться! Это кропотливая и тонкая работа, но может быть выполнена тем меньшими силами, чем выше уровень работы. А вы… По-вашему, королевские министры и фаворитки, серые кардиналы — это последняя степень абстракции? Не потому ли вы боитесь энциклопедистов, что они заняли другой уровень и получили над вами преимущество, какое имеют чайки над людьми? И вашими методами тут ничего не добиться. Если хотите физическую аллегорию, их рычаг длиннее.
— Но пока они поворачивают рычаг, можно нанести короткий и быстрый удар в зубы.
Баглир захохотал.
— Можно. И это тем проще и эффективнее, чем длиннее рычаг супостата… Но право, это не ваш стиль!
— Мне уже не до стиля, — сухо заявил Сен-Жермен. — Если будут нужны костры инквизиции, значит, будут костры. Если будет нужна война, значит, будет война. Чем раньше, тем меньше убитых и сожженных… Скажите, Тембенчинский, раз вы тянете время, на что-то вы надеетесь?
Баглир пожал плечами.
— На чудо, разумеется. Только вот я не надеюсь. Я в нем уверен.
И откланялся.
— «Опытный» взорвался, иллюстра!
— Учту. Пока — стандартная процедура.
Разумеется. Сама же и подожгла. Еле успела. Ни к чему отвлекаться от рапорта таможенной службы. К тому же такие эпизоды создают легенды о булатных нервах Черной Княгини. И никто потом не замечает, как она закусывает губы и терзает когтями собственные ладони во время настоящих кризисов.
Такова уж была печальная судьба «Опытного». Сен-Жермен хоть и витийствовал благожелательно, но приготовил к первому публичному рейсу воздушного корабля между Петербургом и Москвой такую череду неприятностей, что предотвратить катастрофу было просто невозможно. Самым же для Виа неприятным вариантом была гибель все еще очень ненадежного аппарата от естественных причин. Или причин, неотличимых от естественных. Для нее — да и для публики — это было бы одно и то же. Класс же работы графа безусловно подразумевал именно исход, при котором следственная комиссия придет к выводу, что дирижабль погиб сам по себе. Из-за собственной порочной конструкции, на ровном месте. В лучшем случае — от небольшой небрежности. Например, раскуренной в гондоле под наполненной этим взрывчатым водородом оболочкой трубки. Это могло создать предубеждение и отсрочить наступление эры воздухоплавания, а то и вовсе ее предотвратить.
Виа же подсунула в носовой отсек бомбу. Настоящую адскую машину, такую, чтобы обломки сохранились обязательно. Чтобы у комиссии не осталось сомнений — диверсия! А от бомбы и обычный корабль затонуть может. И потеря дирижабля будет воспринята как пощечина, нанесенная империи злокозненными супостатами. И все будущие потери — от любых причин — станут не доказательством несостоятельности судов легче воздуха, но объяснятся кознями врагов. Которые необходимо преодолеть.
— Рейс перенесен на три дня.
— А что, «Секундус» уже готов?
— Никак нет, экселенц. Просто повреждения оказались невелики. Враги просчитались! Диверсия — совершенно точно установленная диверсия — не преодолела систем безопасности…
Бомба сработала, когда «Опытный» собирался принять пассажиров. Носовая часть его вдруг раскрылась, точно выплеснулся из бутона созревший огненный цветок. Этим и завершилось — огненный шар пылающего газа вырвался вверх, неловкие язычки пламени, начавшие было лизать завесу второго газового отсека, быстро угасли. Дирижабль просел, немного клюнул носом, потом выровнялся, когда балансировщик перегнал половину балласта в хвост.
Противопожарные завесы оказались эффективны. Идея заполнить пространство между водородными баллонетами азотом принадлежала Голенищеву-Кутузову. Несмотря на ожидавшее «Опытный» коммерческое будущее, строился он изначально как боевой корабль. А то, что в бою могут летать не то что пули, а брандскугели или разрывные снаряды с дистанционной трубкой, директор Морского корпуса прочувствовал на себе, еще командуя линейным фрегатом при Тенедосе.
Поэтому, глядя, как поврежденный, но управляемый корабль понуро вползает в эллинг, Иван Логвинович испытывал чувства истинного триумфатора. Система выдержала. А «Опытный» — он на то и первенец, чтобы с ним случались штуки. Все его неудачи подготовят успех следующих за ним. Уже «Секундус» на четверть крупнее, вдвое мощнее и во много раз крепче. А как только достроят новый стапель, появятся настоящие боевые суда…
