хочу выманить обратно эту улыбку, и немножко это получилось.
– Альфы набирают себе членов команды на Наборе, и кто лучше сдал экзамены, выбирает первым.
– А ты вместо этого меня спасал, – говорю я, чувствуя, как сердце ухнуло вниз, и все становится на свои места. – Мне очень жаль, Тайлер.
Он сразу мотает головой, и голос у него уверенный:
– Жалеть тебе не о чем. Я поступил так, как поступил бы на моем месте любой легионер, и снова бы поступил так же. Я рад, что ты здесь, Аврора.
– Аври, – говорю я тихо.
– Аври, – повторяет он мягче.
И мы оба секунду молчим, потому что, кажется мне, такое вот спасение порождает между нами некоторую связь, и мы оба вздрагиваем чуть сильнее, чем должны были, когда дверь открывается и за ней появляется мрачного вида медсестра.
– Хватит на сегодня, легионер Джонс, – говорит она.
Тай секунду медлит, потом встает.
– А можно…
– Завтра можешь ее навестить.
– Завтра я улетаю, мэм.
– Улетаешь? – выпаливаю я в тихой панике.
– Я вернусь, не переживай, – улыбается он. – Гуманитарная миссия, помнишь? Моей группе через двадцать минут будет дано первое задание.
– Тогда шевелись, легионер, – говорит медсестра.
Тон у нее деловой, манера разговора отрывистая. Тайлер резво салютует ей и поворачивается еще раз ко мне со своими ямочками.
– Как только вернусь, сразу к тебе зайду, хорошо?
– Хорошо.
Но почему-то мне вот совсем, совсем не хорошо.
Грустно взмахнув на прощание рукой, Капитан Красавчик выходит из дверей.
Сестра хлопочет вокруг меня, тыкая какими-то незнакомыми инструментами. Я сворачиваю белую простыню, чтобы она не увидела кровь и не предала этот эпизод огласке.
Пережидая манипуляции, я вспоминаю, что сижу на космической станции в десятках тысяч световых лет от Земли, совсем одна.
И вот такова теперь моя жизнь?
Почему мне вообще дали второй шанс, позволили выжить, когда десять тысяч других на «Хэдфилде» погибли?
Медсестра наконец уходит, я остаюсь одна по-настоящему.
В голове беспорядок, и теперь, когда ничто не отвлекает, начинает проясняться реальность.
Даже если родители пережили мою утрату и жили долго и счастливо, все равно они уже больше ста лет мертвы.
Я никогда их не увижу.
И мою сестру Кэлли не увижу тоже.
Никого нет из тех, кого я знала.
Ни дома, ни вещей.
Я никак не могу уложить это у себя в голове и отталкиваю эту мысль, будто расшатываю болтающийся зуб, пытаясь найти точку, где болит. И приступы боли приходятся на самое нелепое. Кроссовки. Призы и грамоты. И еще – что двести лет спустя я уже не узнаю, что было дальше в моих любимых сериалах.
Я смотрю на подарок Тайлера у себя на ладони. На экране пульсирует светящаяся подсказка:
ДАЙТЕ ИМЯ ВАШЕМУ УСТРОЙСТВУ.
Чуть подумав, я ввожу в ответ одно слово:
МАГЕЛЛАН
Потому что он был действительно выдающимся мореплавателем… вот только погиб страшной смертью далеко от дома. Но до того кое-что успел повидать. И вот почему я занялась исследованиями. Потому что повидать хочу – все.
Может, теперь получится. И если честно, может, магия имен что-то значит.
Пару секунд устройство это переваривает, потом загорается и говорит:
– ПРИВЕТ! ХОЗЯЙКА, НАДО ЧЕГО?
– Да, – отвечаю я. Мысли ворочаются медленно-медленно. – Можешь кое-что для меня поискать?
– СКАЖИ ЧТО, – отвечает унигласс.
Я знаю, что когда это увижу, забыть не смогу никогда.
Но еще тверже я знаю, что выбора у меня нет. Не спрошу – мне все равно расскажут.
– Колония, куда направлялся «Хэдфилд», – говорю я медленно, вспоминая, что командир де Стой ее называла другим именем. – Можешь мне про нее рассказать?
– НЕ ВОПРОС, – радостно чирикает Магеллан, пикая в промежутках. – КОЛОНИЯ ЛЭЙ ГУН, ОДНУ СЕКУНДОЧКУ.
Да, так она говорила. Видимо, они поменяли название…
Магеллан выводит трехмерную солнечную систему над экраном, планеты медленно вращаются вокруг Солнца. Но я невольно хмурюсь:
– Погоди, Магеллан. Это же не Октавия.
– НЕТ, – соглашается Магеллан. – ЭТО ЛЭЙ ГУН.
– Ладно. А система Октавия у тебя в базе есть? – медленно говорю я.
Магеллан открывает в воздухе над экраном другую солнечную систему, и эту я узнаю тут же. Тычу пальцем в третью планету:
– Вот это увеличить и вращать.
Вот оно. Знакомая береговая линия, место внутри континента, вверх по реке, где образовано поселение Батлер. Где мне полагалось бы быть.
– НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ ТЕБЯ РАССТРАИВАТЬ, – говорит Магеллан таким голосом, будто радуется именно этому, – НО НИ НА ОДНОЙ ПЛАНЕТЕ ЭТОЙ СИСТЕМЫ НИКОГДА НИКАКОГО ПОСЕЛЕНИЯ НЕ БЫЛО. ОНА ПОД ИНТЕРДИКТОМ.
– Что такое интердикт?
– ТОТАЛЬНЫЙ ЗАПРЕТ НА ВХОД В СИСТЕМУ. СИСТЕМЫ ПОД ИНТЕРДИКТОМ НЕСУТ В СЕБЕ УГРОЗУ ДЛЯ КАК МИНИМУМ ДВАДЦАТИ ПЯТИ РАЗУМНЫХ ВИДОВ И ПОМЕЧЕНЫ ПЛАНЕТАРНЫМИ ПРЕДУПРЕЖДАЮЩИМИ МАЯКАМИ. НАКАЗАНИЕ ЗА НАРУШЕНИЕ ИНТЕРДИКТА СЕРЬЕЗНОЕ.
– Но на Октавии ничего такого не было, – возражаю я.
– БЫЛО, – отвечает мне Магеллан. – ПЛАНЕТА БЫЛА ПРИЗНАНА НЕПРИГОДНОЙ ДЛЯ УГЛЕРОДНЫХ ФОРМ ЖИЗНИ, И НИКАКАЯ КОЛОНИЯ ТАМ НИКОГДА ОСНОВАНА НЕ БЫЛА. ТЕБЕ ПОИСКАТЬ ИНФОРМАЦИЮ ПРО ИМПОРТ И ЭКСПОРТ ЛЭЙ ГУНА ИЛИ ПРО СЕЗОН ФЕСТИВАЛЕЙ?
У меня живот сводит судорогой, но я заставляю себя задать очередной вопрос:
– Можешь найти мне регистрационные данные колоний? Хочу знать судьбу Чжана Цзе. Родился в две тысячи сто двадцать пятом. Он мой отец.
Я готова ждать вечно, но как-то слишком, слишком быстро Магеллан дает сигнал, будто откашливается перед тем, как произнести ответ.
– НИ В ОДНОЙ БАЗЕ ДАННЫХ ТЕРРАНСКИХ КОЛОНИЙ ТАКОГО ИМЕНИ НЕТ.
Горло пережимает судорогой, дыхание снова учащается.
Может, у них просто что-то напутано?
Но я не успеваю продолжить свои расспросы, как в дверь тихо стучат, она открывается, и входит бетрасканка – командир де Стой. На ней та же сине-серая форма, что у Тая, хотя куда более официальная.
– Доброе утро, Аврора, – говорит она, закрывая дверь. Кидает взгляд на камеру, но тут же переводит его на меня, садясь ко мне на кровать. – Я рада, что ты поднялась и оделась. Вижу, у тебя появился унигласс.
Магеллану хватает ума свои умные замечания придержать при себе, и я его откладываю на подушку.
– Да, – отвечаю я самым вразумительным тоном, какой смогла изобразить.
Если я покажу ей свое горе, позволю думать, что не справляюсь с собой, она начнет со мной обращаться как с ребенком, а я не хочу, чтобы сейчас кто-то принимал решения за меня. Мне нужно понять, что происходит.
– Так как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – выдаю я ответ.
– Достаточно часто встречаются побочные эффекты длительного воздействия Складки. – Наши глаза встречаются, и этот пустой серый взгляд очень мешает моему спокойствию. – Эти эффекты бывают серьезными и поражают даже юные умы. Твое настроение и воспоминания могут устояться не сразу.
Рассказать ей про кровь из носа? Что у меня раньше белой пряди не было? О галлюцинациях?
Почему я ей этого не рассказываю?
Я решаю вместо этого начать с вопроса. Выяснить, насколько прямо она готова говорить со мной.
– Я только что пыталась посмотреть, что… – голос у меня дрожит, и я этому не препятствую. – Пыталась посмотреть, что случилось с моим отцом. Но такое ощущение, что кто-то поменял записи нашей колонии. И вся информация
