словно подбадривая.
Я с трудом проглотила одну ложку гадкой каши и поскорее зажевала хлебом, смахнув с него насекомых. К моему удивлению, меня не вывернуло сразу же в тарелку, и дальше я ела уже спокойнее, хоть и старалась вдыхать исключительно ртом, чтобы не ощущать гадкий запах еды.
Глаза старухи жадно следили за каждым моим движением – кажется, старой карге доставляло удовольствие смотреть, как я давлюсь. Она довольно улыбалась, и между тонких изъязвленных губ ее мелькали мелкие острые и полупрозрачные зубы.
– Что дальше? – глухо поинтересовалась я, когда с трапезой было покончено.
– Спать с вечерней зарей ляжешь, с утренней дальше пойдешь землю топтать, сестру искать.
Я расслабилась и почесала волка за ухом.
– Это же человек, верно?
Яга уже вернулась к своему котлу, помешивая зеленоватое варево длинной ложкой, но глаза в ее серьгах повернулись ко мне.
– Человеком был, глупым был. Живой дух от него шел, сильно пахло, от самого сердца леса навьи пришли. Но я укрыла и защитила, в шкуру зверя одела, тварей отвадила. С тех пор у меня живет, не ест, не пьет.
– Давно он так?
– Я дней не считаю, ночам учет не веду, – почему-то грубо отозвалась старуха, поворачиваясь ко мне. Глаза в серьгах снова завертелись, чтобы не упускать меня из вида.
– А человеком он стать может?
– Может, да навьи снова сбегутся, умруны за горячей кровью явятся. И за тобой бы явились, если б дурнее Иванов была.
Я сочувственно потрепала волка по загривку, он покорно это стерпел.
– А он не говорил, кем был?
– Говорил, ой много говорил, – словно сама себе кивнула карга, возвращаясь к зелью. – Чушь про мир духов нес, про испытание великое да свое предназначение славное… Предназначение, – старуха снова захихикала, – в моей избе век волком доживать да солнца не видать!
– Неужели нельзя сделать так, чтобы его не чуяли?!
– Можно. Как тебя. Да этот глупец отказался, а выбор чужой я уважаю.
Я вздохнула, хотела еще что-то спросить, но язык уже еле ворочался, накатывало забытье. Уже на границе беспамятства промелькнула мысль: «Она меня все-таки отравила!»
Утром я чувствовала себя отдохнувшей и полной сил, словно впервые за последние четыре года вышла в отпуск и выспалась. Я сладко потянулась – и на пол слетело замурзанное лоскутное одеяло, в которое я куталась ночью.
Я уставилась на него с недоумением. Нет, я прекрасно помнила, где нахожусь и что со мной произошло. Коварная логика даже не пыталась выдать вчерашние события за сон. Мне просто не верилось, что Яга стала бы меня заботливо укрывать.
На соседней лавке лежали стопкой сложенные вещи: холщовые штаны, похожие на шаровары, длинная рубаха с широким поясом, темный шерстяной плащ. Рядом обнаружились кожаные сапоги с замысловато переплетенными ремешками вместо застежек. То ли Яга встала в хорошем настроении, то ли у нее просто не было женской одежды, но меня ее выбор обрадовал, хотя пришлось повозиться, прежде чем я смогла облачиться в такой костюм.
Одежда была немного великовата, пришлось подвязывать ее множеством тесемочек и ремешков, так что в итоге я сама себе напоминала много раз перепоясанный сноп. Рукава я одергивала и поправляла дольше всего, чтобы скрыть крошечную татуировку-птичку на запястье – последний привет из легкой и свободной юности. Старую одежду, сильно подранную в лесу, я бросила без сожалений, словно змея – выползок. Обшарила карманы напоследок, но не нашла там ничего нужного. Только соколиное перо. Задумчиво повертела его в пальцах и спрятала за пазуху.
– Хорош молодец, хоть и девица, – мерзко захихикала от дверей Яга. В руках она несла чугунок, над которым вился пар. Пахло на удивление аппетитно.
– Неужели вчера нельзя было мне дать нормальной еды? – возмутилась я, когда Яга придвинула мне плошку с тушеными овощами и кружку с квасом. После вчерашнего «угощения» мне едва хватало воспитания, чтобы есть как цивилизованный человек, а не наброситься на еду, словно оголодавшая свинья.
– Еда одна, что до твоего сна, что после, – неожиданно серьезно и торжественно ответила Яга. – Ты изменилась.
Я так и застыла с набитым ртом, представив на мгновение, что за обе щеки уплетаю вчерашнюю мерзкую кашу.
– В смысле – я изменилась?
– Ты же перешла границу, дитя, была чужой здесь, и мир тебя отвергал. Теперь ты своя.
– То есть я умерла? – похолодев, уточнила я, но старуха только недовольно головой покачала.
– Да жива ты, жива, девка глупая! Я тебя через границу перевела, и мир тебя принял. Так и назад выпускать буду, коли надумаешь вернуться! Но учти, сестре твоей хода с тобой не будет!
– Что?! Почему?
– Да потому, дурная твоя башка, что не я границу ей отпирала, другой ее провел! И либо сожрана она уже навьями, что на дух живой слетелись, либо сама здесь своей стала!
Мне показалось, что сердце у меня остановилось, еда разом утратила вкус.
– Я все равно найду ее, – твердо произнесла я, глядя в лицо Яге. – Все равно.
Она только устало покачала головой.
– Ох, сколько вас, самоуверенных, ко мне приходит, да мало кто возвращается. И ведь предупреждаю каждого, наставляю, уговариваю и пугаю, нет – все равно навстречу погибели стремятся! Что вам, в Навьем царстве медом намазано?!
– Так ведь не от хорошей жизни в царство мертвых идут, бабушка.
– Что верно, то верно. Искать сестру тебе долго. Птица большая ее утащила, Финист постарался.
– Финист?! – Нет, конечно, о чем-то подобном я уже догадывалась, ответ всегда лежал у меня под носом, но я просто отказывалась его замечать. – Но Финист же никогда девиц не крал и зла не творил!
Яга только скептически изогнула тонкие бесцветные губы, и я осеклась и уже тихо и неуверенно добавила:
– Ну, так в сказках говорится…
– Много в сказках говорится, много лжи, – скрипуче рассмеялась старуха. – И мир изменился, и герои сказаний изменились. Погибли мы для мира, ушли и исчезли вместе со сверженным идолом. Унесла его вода в темноту, в мир подземный, от солнца далекий, и нас утянула. А без света и добра не осталось, только голод и смерть. Кто добро творил, злее навий стал.
– А ты, бабушка?
– А я, – усмехнулась Яга, блеснув острыми зубами, – испокон веков на границе стою, вход в мир людей стерегу, одною ногой жива, одною мертва. И не изменится для меня ничего, и до скончания времени будет так.
Квас я допивала в молчании. Хотела помочь Яге убрать со стола, но она только отмахнулась.
