Глава 11. Талигойя. Ракана (б. Оллария). 400 год К. С. 18-й день Зимних Скал
1
Левий все-таки ударил. Пусть про Капотту вспомнила Катари, она не могла подсказать, что и как говорить. Вряд ли скромный книжник набрался бы смелости сыграть с королем даже по просьбе бывшей королевы. Другое дело, чувствуя за спиной кардинала… А его высокопреосвященство и впрямь последователь Адриана, сказавшего, что безнадежность боя не повод опускать оружие.
– Вы все сказали? – деревянным голосом осведомился супрем.
– Да, господин гуэций, – Капотта слегка поклонился то ли гуэцию, то ли подсудимому. Что ж, будь суд судом, а не мистерией с заведомым финалом, слова сьентифика означали бы новое следствие.
– Высокий Суд выслушал Горацио Капотту и запомнил сказанное им, – супрем умен, он смотрит не только на короля, но и на кардинала.
– Подсудимый, – подал признаки жизни Джаррик, – отвечайте, вы видели когда-либо этого человека?
– Не думаю, – объявил Ворон, даже не взглянувший на нежданного защитника.
– Вы хотите его о чем-то спросить?
– Не хочу.
– Вы доверяете его показаниям?
– Не меньше, чем прочим… Впрочем, и не больше.
Это было бы оскорблением, если б сьентифику не требовалось возвращаться домой. Сюзерен на месть свидетелям размениваться не станет, а вот судейские, чьи выдумки рассыпаются карточным домиком… Попросить Никола приглядеть? Закатные твари, скоро придется взять под охрану четверть Олларии!
– Высокий Суд спрашивает, кто еще имеет сказать нечто, имеющее непосредственное отношение к делу?
– Я прошу Высокий Суд выслушать мой рассказ, – негромкий голос, стройная фигурка в сером. Монах-эсператист… Пьетро?!
– Как ваше имя? – Судебный пристав исполнял свои обязанности, остальное его не касалось. – И что вы имеете сообщить?
– Мое имя Пьетро. Я – монах ордена Милосердия и личный секретарь его высокопреосвященства Левия Талигойского и Бергмаркского. Прошлой весной, будучи послушником ордена, я вместе с братом Виктором сопровождал преподобного Оноре в Талиг и принял его последний вздох.
– Благочестивый Пьетро, опровергает ли то, что вы намерены рассказать, сказанное свидетелями, или же подтверждает?
– Опровергает, – твердо произнес монах, – ибо мне доподлинно известно, что сосуд со святой водой не был подменен. В детоубийстве и смерти преподобного Оноре виновны те, кто не желал примирения двух церквей, и след их тянется в Агарис.
– Благочестивый Пьетро, – супрем смотрел на эсператиста, словно у того было четыре носа, – вы понимаете, что говорите?!
– Я исполняю свой долг, – лицо Пьетро стало вдохновенным, – и несу Чтущим и Ожидающим весть из садов Рассветных. В ночь на четвертый день Зимнего Излома мне, недостойному, явились преподобный Оноре и святой Адриан и повелели во имя Милосердия и к вящей Славе Создателя раскрыть тайну братьев моих, как бы постыдна та ни была.
И еще сказал святой Адриан, что судей неправедных и немилосердных ожидает Закат, равно как и свидетельствующих ложно. Сильным же мира сего, что вынуждают вместо правды искать кривду и называть черное белым, а теплое – холодным, воздастся четырежды.
– Вы долго молчали о вашем видении, – нашелся Фанч-Джаррик, – вам следовало прийти раньше.
– Я молился, уповая на разум и справедливость судей мирских и на то, что не будет недоказанное объявлено доказанным, а беззаконие возведено в закон, но предубеждение высоко подняло знамена свои. Третьего дня услышал я, в чем обвиняют Рокэ Алву, укрывшего святого Оноре в день гонений, и я просил его высокопреосвященство об исповеди. Я открыл все, что знал и помнил, и поведал о видении.
Его высокопреосвященство сказал, что воля святого превыше доброго имени князей церкви, и повелел мне поделиться всем, что знаю я. И я говорю и клянусь, что это истинно.
– Что ж, – Кортней