– Запорю, сукина сына!
– Зачем божьего человека мордуешь? – попробовал было вступиться за попа один из горожан, вывернувший из ближайшей телеги оглоблю.
Встав между всадником и охающим расстригой, он принялся размахивать своим орудием, не давая приблизиться к ним, но разъяренный Никита, недолго думая вскочил ногами на седло и спрыгнул с высоты на заступника, разом обезоружив и сбив того с ног.
Увидев такую развязку, одни горожане бросились разбегаться, другие попытались прийти на помощь своему собрату, но вокруг него стеной стали боевые холопы и ощетинились оружием.
– Где этот треклятый поп?! – ругался, на чем свет стоит Вельяминов, но тот, воспользовавшись всеобщим смятением, успел улизнуть.
– Ушел, – виновато отозвался Лукьян.
– Так догоните!
– Прости, господин, только если мы его ловить станем, то кто будет обоз охранять, а ведь там супружница твоя, да сестрица, да дети малые!
– Тьфу, пропасть! – выругался Никита, но делать было нечего, и он отдал приказ двигаться дальше.
В усадьбе загодя предупрежденные о приезде хозяина холопы встретили их жарко натопленной баней, начисто выскобленными горницами и одуряющим запахом свежеприготовленных блюд и разносолов.
– Откушай, батюшка, поди, утомился в дороге, – низко кланяясь, приговаривала мать Лукьяна Агафья, подавая угощение на рушнике.
– Благодарствую, – отозвался боярин, – только теперь, пожалуй, недосуг. Вдруг, государь, в Кремль вызовет.
– Нет, кормилец, – помотала головой старушка. – Не вызовет. Он уж неделю как ускакал из Москвы-то!
– Куда?
– Да кто же его знает! Сели вместе с Михальским на коней, да и умчались.
– Ишь ты, а на кого столицу оставил?
– Известно на кого, – усмехнулся входящий в ворота Пушкарев. – На боярина Романова, конечно. Здрав будь, Никита свет Иванович! Примешь ли гостя незваного?
– Тебе, брат Анисим, завсегда рад, – распахнул объятия Вельяминов.
Когда-то они вместе оказались в плену, потом попали на службу к герцогу Мекленбургскому, прошли вместе не одну битву и, в конце концов, не смотря на разницу в происхождении крепко сдружились.
– Тише, медведь архангельский, спину сломаешь! – шутливо закряхтел полковник, после чего они по русскому обычаю трижды расцеловались.
– Ничто, я поломаю, я и полечу! Пойдем, раз такое дело, в баньке попаримся, а потом посидим, как следует. Вино есть фряжское да гишпанское, водка гданская, чего желаешь?
– Отчего же не попариться с хорошим человеком. Заодно и потолкуем!
– Доброго здоровичка, Никита Иванович, – раздался из-за спины отчима звонкий, будто серебреный колокольчик, голосок Марии Пушкаревой. – Каково добрались, поздорову ли супруга ваша и сестрица с детками?
– И ты здесь, егоза, – усмехнулся боярин. – Слава богу, все благополучно у нас.
Маша, хорошо знавшая о приверженности хозяина дома старым обычаям, чинно поклонилась ему в пояс, не став изображать новоманерный книксен.
– Эко ты выросла да похорошела, – не удержался от похвалы Вельяминов. – Совсем невестой стала. От женихов, поди, отбоя нет?
– Да где там, – махнул рукой Анисим и тут же добавил будто жалуясь. – Ведь никакого сладу с девкой нет, кто уж тут обзарится на такое-то добро!
– Неужто вовсе никто? – притворно удивился Никита.
– Да есть один дурачок, который по ней сохнет, а она с него веревки вьет, да узлом вяжет!
– Полно тебе, батюшка, напраслину на меня возводить, – с притворным смирением заявила девушка, потупив очи долу. – Уж я-то всегда отцовской воле послушна!
– Ты, верно, супругу мою, да сестрицу проведать хотела? – спросил боярин. – Так ступай, девонька, в горницу. Нечего тебе тут столбеть холопам на потеху.
Получив разрешение, девушка тут же скользнула мимо гостеприимного хозяина и, стуча каблучками, поднялась по лестнице наверх. Они с Аленой и впрямь с давних пор стали близкими подругами, и теперь после долгой разлуки им следовало многое обсудить.
Мужчины тоже не стали терять времени даром и отправились в баню, где хорошенько попарились, потом выпили, после чего сделали еще заход и уже расслабленные и чистые засели в горнице у стола, заставленного бутылками и разнообразной закуской.
– Зачем меня государь вызвал? – спросил о наболевшем Никита, осушив очередную чару.
– Сам, поди, знаешь, – хитро усмехнулся Анисим, но заметив как побагровело лицо товарища, подвинулся к нему поближе и зашептал заговорщицким тоном, – не об том думаешь, брат!
– А о чем надо?
– Война скоро будет и государю верные люди во как занадобятся!
– С кем война-то?
– С турком.
– Ополоумел?! Куда с нашим сиротством султана воевать?
– Не мы его, а он нас. Дошли вести, что Осман собрался рать послать противу казаков, что в Азове сидят, и для того даже с поляками замирился.
– Враки! На что это ему, когда у него под носом земли куда как обильнее и богаче?
– Враки, не враки, а государь велел Азов укрепить и помощь туда послать.
– А я тут при чем?
– Ты дурака-то не строй из себя! Если у границ, какая-никакая заварушка случится, ты думаешь, наш Иоганн дома усидит?
– Нет, – мотнул головой Никита.
– Вот. И на кого ему тогда Москву оставить, не братьям же Романовым?
– Отчего бы и не им? Они друг дружку терпеть не могут, вот и не дадут один другому злоумышлять.
– Брось. Ворон ворону глаз не выклюет. Тут человек по-настоящему верный надобен. Как раз, такой как ты!
– Чай и получше меня родом люди найдутся.
– Это как сказать, – сожалеющим тоном, будто разговаривая с неразумным дитём, протянул Пушкарев. – Простому служивому человеку, хотя бы и в бояре вышедшему, таковой чести много. А вот шурину государеву, оно бы и в самый раз!
– А где он, шурин?
– Ты из себя мальца несмышленого-то не строй! Или не видел, как он на Алену смотрит?
– Он так на всех баб смотрит, от его взгляда даже беременеют бывает!
– Нешто плохо дядей царевича быть? Что ты смотришь на меня, как немецкий рейтар на колбасу?! Даже если случится какой грех, сам, поди, ведаешь, он своих детей не бросает. Лизки Лямкиной дочь и тут признал, а ведь та, тьфу, соромно сказать, маркитантка, девка гулящая была! А Алена твоя…
– Не тронь ее, не то зашибу!
– Да слушай же ты, дурила! Алена твоя барышня хорошего рода. И дети от нее будут русские. Смекаешь?!
– Не женятся государи на вдовах!
– До сей поры может и не женились, хотя…
– Чего, хотя?
– Темный ты человек, Никита. Необразованный.
– Полегче!
– Нет, я тебе точно говорю. Вот моя Машка, та ученая! Не зря книжки читает. Вот, к примеру, слышал ли ты об одном из славнейших Римских Цезарей – Августе, прости господи, язык сломаешь, Октавиане?
– И чего с ним не так?
– Все так. И даже женился он не на девице, а бабу с дитем за себя взял. Вот!
– И что с того?
– Вот дурья голова! Если самому Августу не зазорно было, отчего бы и нашему Иоганну так не сделать?
– То дела давние, – недоверчиво покачал головой боярин. – К тому же наш государь, на иных и прочих кесарей не смотрит, а все по-своему делает.
– Вот и не теряйся!
– Ладно, давай лучше выпьем.
– Давай.
– Слушай, – задумался Никита, опрокинув в себя очередную чару. – А что из этого всего вышло?
– Из чего?
– Ну, из женитьбы этого самого Августа на бабе с дитем?
– Не знаю, – развел руками Анисим. – Машка до той поры еще не дочла, а сам я токмо по слогам разбирать могу, да счет до сотни знаю.
В другой половине боярской усадьбы в это время шел ничуть не менее интересный разговор. Женщины и их гостья тоже посетили баню, благо она у Вельяминовых была большая, а потом чинно расселись теперь за столом в светелке сестры хозяина дома. Детей няньки уложили спать, жена Никиты, уставшая с дороги, тоже вскоре отправилась к себе, а Алена с Машкой остались одни.
– Как хорошо, что ты приехала, – улыбнулась Пушкарева. – Мне тут в Москве и поговорить иной раз не с кем.
