Блейд не был в Нассау с шестьдесят седьмого года. Объявившись здесь вновь, он быстро установил, что за минувшее десятилетие прогресс коснулся и этого тропического рая, преобразованного в соответствии со вкусами американских туристов. Теперь Багамы могли предложить все виды приятного времяпрепровождения; каждый отдыхающий получал свое. Благополучные семейства из Штатов и Европы обретали щедрое солнце, море, фрукты и первоклассный сервис; любители сравнительно безопасных развлечений могли спускать денежки в фешенебельных игорных домах, любоваться стриптизом и петушиными боями, а также посещать вполне пристойные бордели, находившиеся под присмотром местной полиции. Авантюристам же предоставлялась возможность окунуться в сумеречный полуподпольный мир, предлагавший более острые ощущения: наркотики, кабаки с поножовщиной, оргии с кроватями на троих и четверых, таиландский бокс и женский кэч — разумеется, с тотализатором.
Блейд и Эдна Силверберг безусловно были авантюристами.
Это не значит, что их привлекал коллективный секс илу наркотики, но питейные заведения, снискавшие славу «опасных», они обошли все. Абсолютно все, какие имелись в окрестностях — и в каждом Эдна учиняла скандал. Вернее, она не отказывалась от скандала, когда таковой намечался — а намечался он непременно. Завсегдатаи подобных баров не любили, когда их рассматривают в упор, когда туристы не покупают у них «травку», когда эти английские овечки слишком пристально изучают колесо рулетки или громогласно делятся впечатлениями о качестве напитков. Эти смуглые местные мафиози сильно возбуждались при одном виде рыжекудрой девушки с пикантным личиком, сопровождаемой высоким респектабельным джентльменом, сорившим деньгами направо и налево. Джентльмен выглядел весьма солидно, но такие типы — по мнению крутых бермудских парней — были совсем непривычны к кабацким дракам. Вдобавок, джентльмен был один — если не считать хорошенькой спутницы; их же, властителей ночного Нассау — по три дюжины в каждом злачном заведении.
К Эдне начинали подкатываться. Но как подкатывались, так и откатывались, только с треском, грохотом и переломанными челюстями. Блейд же сидел, посмеивался и наблюдал, как его подружка выпускает пары; за две недели он палец о палец не ударил и руку не приложил ни к одной из тех физиономий, что то и дело нависали над их столом.
В результате таких энергичных действий местная криминальная публика охладела к прелестям рыжей англичанки, прозвав ее «бой-леди», и посещение «опасных» кабачков сделалось совсем неинтересным. Теперь Блейд с Эдной ужинали в заведениях поприличнее, вроде «Золотого тунца» или «Флориды», где кухня была превосходной, обслуживание — великолепным, а варьете со стриптизом — не хуже парижского «Фоли Бержер». Мафиози сюда тоже захаживали, но самого высокого полета — боссы, не склонные ни к стрельбе, ни к кулачным расправам.
Тут Эдна вела себя как настоящая леди. Удивительно, где она обучилась этим изящным манерам, где усвоила царственный жест, которым наследственные баловни судьбы подзывают официанта! Ее бесспорный шарм доказывал, что некоторым людям свойственен врожденный аристократизм — как и понимание того, когда его следует проявлять, а где лучше подходит более жесткая линия поведения. Конечно, в детстве она не могла усвоить все эти премудрости; семья Эдны была небогата и обитала в районе лондонских полутрущоб.
* * *
В тот самый вечер, когда Блейд с грустью высчитывал дни, оставшиеся до конца отпуска, они с Эдной устроились на открытой веранде «Флориды». С океана задувал нежный бриз, колыхая цветные фонарики под потолком; словно соревнуясь с ними, сияли яркие звезды; негромкая мелодия блюза плыла в ароматном воздухе, и в такт ей скользили пары на танцевальной площадке. Блейд уже закончил ужинать и теперь курил, с интересом наблюдая за Эдной. Она все делала быстро, но есть любила не спеша — особенно, когда принималась за рыбное блюдо. А то, что ей подали на сей раз, было настоящим произведением искусства, которое следовало поглощать не торопясь — при помощи трех вилок разных калибров и серебряных крючочков. Блейд глядел, как девушка с ловкостью управляется со всем этим арсеналом, и в очередной раз предавался размышлениям, где же его подружка, девчонка из семьи типичных лондонских кокни, могла освоить такие премудрости. Вероятно, решил он, в «Секьюрити Сервис» начали давать уроки хорошего тона.
Постепенно мысли его обратились к предметам более существенным. Как было замечено выше, Ричард Блейд прошел огонь, воду и медные трубы; о трубах он сейчас и размышлял. Огонь и вода, а также горы, скалы, леса, степи и пустыни являлись для него привычным делом, ибо человек, побывавший более чем в двадцати чужих мирах, поневоле привыкает к подобным мелочам — и к жажде посреди соленого океана, и к мукам голода в пустыне, и к холоду в заснеженных горах, и к опаляющему жару горящих городов, и к грохоту армий, сошедшихся в широкой степи, и к воплям умирающих воинов. Медные трубы, однако, заслуживали особого упоминания. Блейду пришлось попутешествовать по ним во время своей последней экспедиции, двадцать первой по счету, и сей поход не оставил у него приятных воспоминаний.
Проклятая дьявольская дыра! Тот мир даже не имел названия — во всяком случае Блейд, странник опытный и искушенный, не сумел установить даже этого. Сначала ему хотелось наименовать реальность, в которую он угодил, красивым и звучным словечком Аннейм — Безымянный, но потом он решил, что подобная дыра этого недостойна. Он так и назвал ее — Дырой! Ничего лучшего тот мир не заслуживал!
Прикрыв глаза, странник на мгновение вновь ощутил мерзкий запах нечистот, увидел низкие своды бесконечных тоннелей, с которых текла бурая влага, вдохнул затхлый воздух подземелья; толпы оборванных людей слонялись там — голодные, жалкие, страшные. А наверху… Наверху!
Ничего, тем, кто обитал наверху, придется пережить несколько неприятных моментов! Жаль только, что они не узнают имени Ричарда Блейда! Они ему кой-чем обязаны!
Глубоко вздохнув, он открыл глаза, мгновенно перебравшись из жутких пещер к благословенному покою и комфорту «Флориды», и потянулся за сигаретами. Да, жаль, что отпуск истекает! После той вонючей Дыры стоило испросить у Дж. три месяца отпуска! Даже четыре — все равно до ноября, в котором планировался очередной старт, делать было абсолютно нечего. Разве что посвящать Эдну в премудрости любовной науки и шпионажа.
Вдруг стул рядом с Блейдом скрипнул, и странник, подняв глаза, узрел крепкого мужчину с шоколадной физиономией, в шортах и пестрой гавайке навыпуск. Выглядел незнакомец вполне пристойно, не нарушая респектабельного антуража дорогого ресторана, но к сливкам общества безусловно не относился. Он был скорее кофейной гущей — не потому, что в жилах его текла четверть или восьмушка негритянской крови, но по причинам иного порядка: он явно предпочитал дно поверхности.
