…Линии, лепестки. Посредине рисунок чего-то очень знакомого, виденного не один раз.
— Ну-ка, разбирай этот хлам! — приказала девушка.
— Одну минуточку.
Парень достал набор миниатюрных отверток, аккуратно смахнул со стола пыль и принялся разбирать часы — медленно, медленно, выкручивая винтик за винтиком и раскладывая их по одному ему понятной схеме.
— Итак, — бормотал он себе под нос, — вывинчиваю тринадцатый винтик… Четырнадцатый винтик… Тринадцатый налево, четырнадцатый… направо…
Лара не вы держала и принялась грызть ногти, что порою с ней бывало. Хиллари лишь закатил глаза. Бедная хозяйка, этак и вправду заболеть можно. «Тринадцатый налево, четырнадцатый… направо…»
— Семнадцатый налево, восемнадцатый направо…
— Пожалуйста! — не выдержал дворецкий. — Перестань!
— Не вайдось, это моя карта, — отмахнулся Брайан через плечо. — Чтобы знать, с чего начал. Такова, дружище Хиллари, методика моей работы с механизмами. Важно ведь не только разобрать, но затем и собрать их, чтобы был полный… полный рулез. Девятнадцатый налево…
«Зануда американская», — только и подумал Хиллари.
— Это камуфляж! — неожиданно проговорила Лара Крофт.
Дворецкий и компьютерщик одновременно поглядели на нее, ожидая пояснений. Но девушка ничего не стала объяснять — просто схватила в руки молоток — и изо всех сил ударила по часам.
Бац! Тресь! Бац!
Хиллари, на миг забыв о всяком воспитании раскрыл от изумления раскрыл рот. Подобной же гримасой украсилось лицо Брайса.
Тресь! Бац! Тресь! Тресь!!!
Наконец, все, что только возможно, было разбито.
— Ну и? — поинтересовался Брайс.
Лара, не отвечая, разгребла кучу покореженных деталей… Есть!
…Круглая коробочка, внешне напоминающая пудреницу. На крышке — гравированное изображение треугольника, с вписанным в него глазом…
— Ты смотри, а часы-то с начинкой, — не выдержал Брайс. — Голливуд, реально!.. Но что это?
— Понятия не имею, — честно ответила Лара, склонившись над странным предметом, не перестававшим тикать. — Но вот изображение знакомое.
Она ткнула пальцем в треугольник.
— Всевидящее Око! Кажется, оно у вас на банкноте в один доллар, мистер Брайс? Но поскольку это не доллар, то…
Девушка усмехнулась. Кажется, скука сгинула без следа.
— Вот и разберемся, что к чему!
Глава 3
Инициатива наказуема
Александер Пиммс нимало не сомневался, что рожден для великих дел. Не зря же родители назвали его в честь Александра Великого, который в тридцать три года завоевал полмира. А ему, Пиммсу, только двадцать два, еще целая вечность впереди.
Когда он нанимался в секретари-референты к мистеру Манфреду Пауэллу, тот прямо пообещал: «Пиммс, не пройдет и года, как вы будете на самом верху общества!» Звучало не очень определенно, но весьма заманчиво. А что еще может пожелать молодой человек из неаристократической и, мягко говоря, средних доходов семьи, как не оказаться в верхних слоях этого самого «общества»? Не об этом ли мечтала матушка Александера, царство ей небесное, когда отдавала последние сбережения, чтобы дать сыну приличное образование, ворчала на отца, отказывая тому в лишней пинте столь любимого им «Гиннеса»? Что поделать, Пиммсу-младшему нужны деньги на учебник по политологии, на новый костюм, ведь старый совсем никуда не годится…
Следует заметить, что и Александер был для своего возраста весьма рационален и рассудителен. Пожалуй, даже несколько излишне. Не гены ли матери-немки сказались? В то время, когда его сверстники выплясывали на дискотеках и пробовали «травку» и экстази, Пиммс корпел в университетской библиотеке над толстенными фолиантами — и только краснел, когда однокурсники хвастались, сколько презервативов они извели за ночь и какие напитки успели продегустировать, сбежав со скучнейшей лекции по истории средних веков и спеша явиться на следующую, которую пропустить было никак нельзя по причине того, что ее читал сам декан факультета.
На трудягу-Пиммса смотрели косо. Но — уважали.
Может быть, именно это занудство и обстоятельность молодого человека и приглянулись Манфреду Пауэллу, когда тот принимал Пиммса на работу. Иначе как объяснить то, что Александеру было оказано предпочтение из более чем пятнадцати претендентов на место секретаря у таинственного и загадочного набоба. В общем, если Пиммс и не родился с серебряной ложкой во рту, но теперь ухватил эту самую ложку зубами.
За прошедший год ни хозяин, ни секретарь не были разочарованы. Пиммс стал для Пауэлла чем-то вроде ходячего компьютера — у парня была поразительная, просто феноменальная память. Стоило ему увидеть какой-либо печатный текст, как он сразу же запечатлевался в мозгу. А кроме того, хоть Александер получил и гуманитарное, а не техническое образование, он как никто умел анализировать и синтезировать полученную информацию, раскладывая ее по полочкам и будучи готовым в любую минуту вытащить из закоулков памяти нужный именно в данном случае факт. Пауэлл был не просто доволен. Привыкший за свои деньги иметь все самое лучшее, он считал Пиммса одним из наиболее удачных вложений капитала.
Парень тоже вполне искренне привязался к патрону, для чего имелось немало причин. Пауэлл платил ему очень приличное жалование. Две тысячи фунтов в месяц — это ли не предел мечтаний для молодого человека, только-только начинающего карьеру? Да и держался Манфред со своим секретарем на вполне дружеской ноге, никакого высокомерия, столь обычного в отношениях между хозяевами и прислугой, не было и в помине. Есть и пить — вместе. «Секретарь, — подчеркивал Пауэлл, — хранитель секретов.»
…Проскальзывала порой, конечно, мыслишка, что Александр Великий в секретарях не хаживал. Проскальзывала, исчезала — почти без следа.
Почти.
Конечно, работа имела свои издержки и даже неудобства. Пиммсу надлежало присутствовать не только при секретных переговорах или сделках шефа, но и участвовать в мероприятиях, против которых восставало все его естество. Пауэлл частенько закатывался в бордели и ночь напролет кутил с проститутками. Александер же был несколько предубежден по отношению к данной категории подданных Ее королевского величества. И вовсе не потому, что те торговали собой.
Пиммсу (и такое бывает!) больше нравились парни.
Он не был геем в полном смысле этого слова, по крайней мере таковым себя не считал. Ему больше нравилось слово «бисексуал». Кое-какой «традиционный» опыт у него тоже имелся. Наука — наукой, а природа требовала своего. Другое дело, что Пиммс, весьма скрытный по натуре, не афишировал, подобно соученикам, своих побед на амурном фронте. Да и что афишировать? Раз-другой в месяц он навещал рыженькую Бэтси из братства «Альфа». Этого ему вполне хватало — буйством темперамента Александер не отличался. Тоже, наверное, матушка постаралась.
