Темная искра - Екатерина Леснова

Глаза привыкли к темноте, и видела я не плохо, к тому же идти было не далеко. Он меня ждал. Из-под двери пробивался слабый огонёк. На секунду я остановилась, бросив поисковый импульс, чтобы убедиться, что все в доме спят.

— Здравствуй, девонька, — сипло шепнул дед, — я тебя жду.

— Здравствуй, дедушка. Ты точно все решил?

— Да, — голос его был тих, почти не слышен с каждым словом, выцветшие глаза становились все глубже, словно смотришь на дно колодца, — ты ведь и сама знаешь? — я кивнула, — скажи, там не страшно?

— Нет.

— А что там? — он смотрел в потолок, вытянувшись на кровати, я присела на край.

— Сначала дорога, — я вытащила из рукава ритуальный кинжал.

— И куда она ведёт?

— Каждому свое. Там спокойно, — я положила свою руку на сухую и уже холодную его, он посмотрел на меня.

— Как зовут тебя путник? — тихо проговорила я заветную фразу.

— Всемир Лашев, — еле слышно шепнул старик на выдохе, а нового вдоха не последовало.

Я положила кинжал на его лицо, рукояткой на лоб, клином вдоль носа до подбородка. На стали не было следов дыхания.

— Твой путь окончен Всемир Лашев, иди домой… — подчиняясь моей магии душа мёртвого человека всего на миг показалась мне, молодой парень с пшеничными волосами и яркими голубыми глазами махнул рукой, и шагнула за Грань. На кровати осталось пустая оболочка. Забрала тёплый кинжал, с новой рунной насечкой, и закрыла пепельные бездонные выцветшие старческие глаза, которые смотрели теперь на изнанку мира.

За семь лет моей работы, я отпустила всего троих, этот был четвертым. Наша магия мёртвая, магия Грани, поэтому мы можем помочь человеку уйти быстро, без боли, страданий, если они есть или если он просто хочет уйти сам, как этот старик. В любом случае он бы ушёл, может через два часа, а может через два дня. Смерть уже пришла за ним, и он это знал. И захотел уйти сам, попросив открыть ему Грань. Когда-то в древности нас ещё называли стражами Грани, детьми Ситара, бога смерти, и Валены, хозяйки дорог. Каждый тёмный может отпустить душу. Но это не значит, что нам это нравится. Хуже всего, когда это дети. Моя первая руна на кинжале — пятилетний мальчик, упавший с крыши на косу, его почти перерубило пополам, и будь я даже целителем, не смогла бы его спасти. Тогда я его отпустила, а его мать меня прокляла. Но что мне её проклятья? Я проклята даром, вернувшаяся из-за Грани.

Потерла лицо руками, задула свечу и вышла. Спать не пошла, решила постоять на крыльце, прямо так, не одеваясь, пусть холод и ночь заберут мои чувства.

— Он ушёл? — раздалось из темноты.

Я узнала голос Дар. Странно, что он здесь делает в это время? А потом до меня дошёл его вопрос.

— Ты знаешь? — поразилась я.

— Иди сюда, холодно.

Я сошла с крыльца и приблизилась к лавке. Дарий сидел с накинутым на плечи покрывалом, половину он предложил мне. Я согласно присела и накинула его. Он не пытался продвинуться или обнять для тепла, просто сидел рядом, словно знал, что я не приму его прикосновений. Покрывало грело не сильно, но стало все же теплее, чем без него.

— Я сегодня говорил, что много где служил, и воевать тоже доводилось, — тихо говорил он, смотря в ночь, освещенную снегом и луной. — Где война, там смерть. И вообще это не благородные идеи и красивые слова, это боль, грязь и смерть. Однажды с нами был тёмный целитель, хороший дядька, борода седая до пояса была, в косу заплетена, впрочем, он уже умер, когда ты была маленькая, — сперва хотела спросить откуда он знает, а потом вспомнила, что он как-никак мой начальник, личное дело, наверное, читал. — Так вот он однажды на поле боя отпускал парнишку, рана у него была серьёзная, ничего бы его не спасло. Я тогда в первый раз увидел призрака.

— Это не призрак, это душа, — пояснила я, раз уж он все равно знает. — Призраки — это тёмные эманации, оставшиеся от любого разумного, остатки совершенных поступков, плохих и хороших, к душе они не имеют никакого отношения. Душа — это дар богов, они нам его дают, они же его забирают. Мы рождаемся сотни раз или всего один, а потом уходим, каждый своей дорогой.

— Ты говоришь как служительница богов.

— Это всего лишь правда, — я встала, вернула ему угол и пошла в дом, чувствуя себя бесконечно усталой.

Надежды, что нежить придёт не оправдались. За ночь в голове так ни разу и не тренькнул сигнал нарушения контура. Спала я крепко. Сон словно могильной плитой придавил меня, и остаток ночи прошёл быстро. Только утром мне приснились яркие блестящие и совершенно безумные зеленые глаза. Очнувшись после этого видения, я долго лежала и смотрела в потолок. Тело затекло, я так и не сменила позы с момента как легла. Состояние было ватным. Умом я понимала, что апатия вызвана ночным ритуалом, но почему-то было невыносимо грустно.

Я встала, Марики уже не было. Даже не слышала, как она ушла. За окном на сером небе тускло светило солнце. Кажется, потеплело. Это плохо и хорошо одновременно. Плохо, потому что может пойти снег, и начаться метель. А хорошо, потому что надо ехать, и когда на улице не мороз, это значительно приятней.

За столом уже все собрались. Лада кивнула мне и поставила передо мной чашу с горячим отваром. На столе были ароматные ажурные блины, свежая сметана и чашка с земляничным вареньем, моим любимым. Сама хозяйка была печальной, глаза красными. Значит дочь Всемира уже знает. Скорее всего знала еще накануне. Думаю, дед им сам рассказал. Старики часто чувствуют свою смерть заранее, а тут еще и я появилась. Все одно к одному.

— Лада, могли бы вы собрать нам в дорогу еды, — попросила я, накладывая блины и обмазывая их вареньем.

— Собрать на день? — сама хозяйка с нами не села, видимо уже давно позавтракала. Утро в деревне начинается рано.

— Соберите на всякий случай на пару дней, — подал голос Торн, смотря в окно, — вдруг придется заночевать в лесу из-за погоды.

— Лучше б вам вернуться дотемна, — тихо сказала женщина. Мы с Даром посмотрели на нее, она отвела взгляд. — Не только мы, но и соседи заметили, что лес стал другим, опасно там.

— Ну, у нас вон какие защитники! — Дар хлопнул рукой по спине Свена,