Робер вымученно улыбнулся. – Иди в казармы, там тебя накормят.
– Благодарю Монсеньора, – засмущался капрал, – я завтракал в Шарли.
– Сейчас пора обедать. Капитан, распорядитесь… и разошлите курьеров. Завтра в полдень – Большой Совет.
Нозер с Карвалем ушли, и Робер о них тут же забыл. Главное прояснилось: передышки не будет, Оллария решила покончить с восстанием до зимы. Иноходец пару раз обошел кабинет, затем встал у окна и распечатал донесение, очень толковое, как и все письма Гаржиака. Теперь заяц точно знает, какой масти вставшая на его след гончая.
«На подавление восстания, – писал поднаторевший в мятежах барон, – брошено четырнадцать пехотных полков и шесть кавалерийских. Еще пять полков оставлены в резерве в Марипоз. Есть и пушки – десяток крупных осадных орудий и полторы дюжины мелких.
Королевская армия движется быстро и, если ничего не изменится, через два дня будет у Шакрэ. Я более чем когда-либо убежден в необходимости отступления и требую созыва Большого Совета…»
Гаржиак видит дальше других, еще не осознавших, во что они ввязались. Робер тоже этого не понимал, пока не оказался разменной картой в игре, где одни делают ставки, а другие умирают. Играли гоганы, умирали талигойцы, кагеты, бириссцы, а Лис, эсператисты, Гайифа подбрасывали дров в чужой костер, чтобы сварить собственное варево…
Иноходец поднял глаза, зная, что столкнется взглядом с дедом. Анри-Гийом в шлеме, кирасе и алом плаще грозил усомнившемуся внуку клинком, а напротив, на фоне Торских гор, улыбался маршал Рене. Странно, что дед оставил именно этот портрет – кто-кто, а повесивший Пеллота Рене никогда не пошел бы за Алисой.
Робер Эпинэ отвернулся от предков и уставился на карту, пытаясь сосредоточиться. Дед готовил бунт. Обреченный, глупый, старческий. Потом умер кардинал, заявился блудный наследник, и понеслось… Череда случайностей и совпадений, история знавала и не такое. Если ты слышишь мяуканье, это еще не значит, что рядом Леворукий… И не значит, что его здесь нет.
Иноходец намалевал на и без того испакощенной карте несколько стрел и с отвращением отбросил грифель. Закатные твари, ну почему в голову то и дело лезет Лис?! С того мгновения, как Робер увидел превращенный в виселицу каштан, он, как ни старался, не мог отделаться от мыслей о покойном казаре. Адгемар стоял и смотрел, как убивают казаронов, не давая Луллаку вмешиваться. Он играл свою игру и выиграл бы, не окажись его противником Ворон. Казаронов бы похоронили, казар стал бы королем, а во всем обвинили бы Талиг… У Саграннской войны было несколько шкур, а здесь похоже, до боли похоже.
– При чем здесь Лис? – Кажется, он спросил это вслух, но у кого? Не у деда же. И не у Рене. Робер вновь уткнулся в карту, пытаясь сосредоточиться. Данар, Марипоз, Каррона, Эр-При, Эр-Эпинэ, Гайярэ, Сэ, Шарли… Стоп!.. Эр-Эпинэ, Гайярэ, Сэ, Шарли. Вот оно!
Иноходец рывком распахнул дверь.
– Где гонец Гаржиака? – Почему до него дошло только сейчас?!
– Монсеньор, – Никола казался удивленным, – он же все рассказал.
– Есть одна вещь, которую нужно уточнить!
– Хорошо.
…От капрала пахло луковой похлебкой и молодым вином, и он ничего не знал, то есть не знал, что знает.
– Почему ты завтракал в Шарли?
Глаза вояки стали круглыми, он явно ни кошки не понимал.
– Ты должен был ехать через Шакрэ. Шарли в стороне.
– Так я ж письмо завозил. Господин капитан приказали сначала в Шарли. Да мне не трудно. Подумаешь, четыре хорны!
– Что за капитан?
– Дейгарт который. Он за Данар ходил, на этих… смотреть. – Капралу явно захотелось выругаться, но он сдержался.
– Кому письмо, помнишь!
– Еще б не помнить. Марион Нику, златошвейке в замке Шарли, в собственные руки. Невеста она ему, господину капитану то есть.
Невеста… Будь у него невеста, разве он не писал бы? Если б ее звали Мэллит, еще как бы писал! Каждый день по четыре раза, а перед битвой – восемь. Пусть Марион Нику дождется своего Дейгарта. Смелый он человек, если ходит за Данар и женится накануне войны, а вот ты – дурак, даром что герцог. Ожегся на Адгемаре, теперь ищешь подлость во всех.
– Что-то не так? – глаза капрала стали встревоженными. – Я, почитай, и не задержался. Всю ночь гнал.
– Ты все сделал правильно, – заверил Робер, – война только подгоняет любовь. И что, у господина капитана невеста красивая?
– Да я ж ее не видел, – расплылся гонец. – Меня на воротах к господину барону завернули. Он у них ранняя пташка, а уж любопытный! И то сказать, племянник его младший у нас в полку, а он сам бы и рад, да скрючило. Так что письмишко я передал, обсказал, что знал, коня сменил, перекусил малость – и сюда!
– А как же «собственные руки»? – пошутил Повелитель Молний. – Влюбленная девица ради письмеца в любую рань встанет.
– Да господин барон сам спросил, есть у меня письмо или нет. Видать, не первое оно.
– Хорошо, можешь идти.
Робер некоторое время рассматривал свое запястье. Дурная привычка, появившаяся после исчезновения браслета. Хозяин Шарли – убежденный холостяк и завзятый собачник, мог встать ни свет ни заря. Капитан разведки мог влюбиться в златошвейку и слать ей письма. Златошвейка могла оказаться незаконной дочерью скрюченного барона. Что с того, что гонцы раз за разом заезжают в замок Шарли? А что с того, что они с Альдо раз за разом ходили в гоганские трактиры?
Робер проверил пистолеты, нахлобучил шляпу и вышел из кабинета. Никола торчал в приемной. Что ж, сейчас и проверим, кто сошел с ума.
– Капитан, мне нужны вы и десять, нет, двадцать человек по вашему выбору.
– Куда едем? – Карваль и не подумал удивиться. – И когда?
– Сейчас. Прогуляемся по окрестностям.
– Вы хотите выбрать поле будущего боя?
– Да.
Зачем он соврал? Если кому и можно верить, то это Карвалю. Пока капитан при всей его дури видит в Повелителе Молний вожака, он незыблем, как четыре Окделла.
– Завтра в полдень совет, – напомнил Никола.
– Мы успеем.
Хватит ли двадцати человек? Будем надеяться. Брать больший отряд – привлекать ненужное внимание. Или он последний болван, или лис в норе все-таки есть.
2
Глядя на осеннее солнце, невольно ждешь тепла, но его нет и быть не может. Осенью не стоит надеяться. Робер Эпинэ придержал Дракко и махнул рукой, подзывая своего капитана.
– Мы едем в Шарли. У меня есть основания полагать, что там кое-кто скрывается.
– Кто?
– Сейчас узнаем.
Если он ошибся, ничего не изменится. Если не ошибся, по большому счету, тоже – дом уже горит, кто бы его ни поджег! И все равно лучше идти в Закат с открытыми глазами, чем в Рассвет на поводу и в шорах!
– Там Райнштайнер?! – глаза Карваля загорелись охотничьим огнем. Никола так и не простил бегства бергера ни себе, ни своим людям, но Робер был рад, что Ойген жив. Барон не желал Эпинэ зла, и он выломал двери,
