не сумели сделать качество императорских денег высоким, то как сделает это обыкновенный солдат, каким в действительности был Гаврас?
– И еще одно, последнее, – сказал Император. – Я знаю, что вначале город принял Ортайяса за неимением ничего лучшего, а потом вы шли за ним по принуждению, поскольку у него были солдаты. Хорошо. Я не желаю слушать тех, кто станет обвинять людей, поддерживавших не того, кого «нужно».
Легкий ропот одобрения пробежал по толпе. Марк слышал о доносчиках, бывших в Риме во время гражданской войны между Марием и Суллой, о репрессиях, которые устраивали обе враждующие стороны. Он с одобрением подумал о здравом уме Гавраса и ждал уже, что Император сейчас предупредит возможных заговорщиков, но Гаврас сказал только:
– На этом я, пожалуй, и закончу. Пусть это станет последним словом. А если вы хотите услышать пустые, ничего не стоящие речи, что же – в таком случае Ортайяс подходил вам больше.
Наблюдая за медленно расходящейся толпой, явно не до конца удовлетворенной речью Туризина, Гай Филипп сказал:
– Он должен был пригрозить им гневом Фоса в случае неповиновения.
Марк, понимавший видессиан лучше, чем его старший офицер, покачал головой. Ряды вооруженных солдат на ступенях Великого Храма были куда более серьезным предупреждением заговорщикам, чем самые свирепые слова. Прямая угроза со стороны нового Автократора могла вызвать недовольство, и Гаврас был достаточно умен, чтобы понимать это. «Он куда хитрее, чем кажется на первый взгляд», – подумал Скавр с удовольствием.
– Что же мы будем с ним делать? – прозвучал безжалостный и злой голос Комитты Рангаве. – Мы должны наказать его так, чтобы бунтовщикам неповадно было устраивать мятежи еще лет пятьдесят. Выжечь ему глаза горячим железом, отсечь уши, руки и ноги, а то, что останется, сжечь на площади Быка!
Туризин, все еще в роскошных императорских одеждах, присвистнул от восхищения, которое вызвали в нем кровожадность и жестокость его любовницы.
– Ну, Ортайяс, как ты смотришь на такое будущее? В конце концов, тебя этот разговор тоже касается, верно?
Он усмехался не слишком приятно для поверженного соперника. Руки Ортайяса были крепко связаны за спиной, справа и слева от него сидело по солдату из отряда Зигабеноса. Все трое размещались на диване в библиотеке патриарха. После слов Комитты Ортайяс съежился и выглядел таким несчастным и запуганным, будто хотел спрятаться под этим диваном. Скавр никогда не считал этого юного аристократа достойным человеком, и даже внешность его казалась крайне непредставительной: уж слишком тот был худым и неуклюжим, а чахлая бородка, отращиваемая для солидности, невольно вызывала снисходительную улыбку. Сфранцез был одет в тонкую льняную рубашку, спутанные волосы падали на грязное испуганное лицо – словом, вид его возбуждал в трибуне скорее жалость, чем ненависть. Голос Ортайяса дрожал, когда он ответил:
– Если бы я победил, то обращался бы с тобой иначе.
– Возможно, – признал Гаврас. – У тебя бы духа не хватило на такое. Подсунуть втихаря сильнодействующий яд показалось бы тебе более приемлемым.
Тишину библиотеки наполнило одобрительное гудение: Комитта, Ономагулос, Элизайос Бурафос, барон Дракс, Аптранд, сын Дагобера, Метрикес Зигабенос – почти все сидящие вокруг дубового стола заговорили одновременно. Они соглашались со словами Туризина. Марк также не мог отрицать, что в замечании Гавраса была правда. Но трибун не мог не заметить, что Патриарх не присоединил своего голоса к общему хору. Молчала (что было очень странно) и Алипия Гавра.
Племянница Гавраса – в простой тунике и юбке темно-зеленого цвета, с бледным лицом, на котором не было теперь и следа косметики, – напоминала Марку прежнюю Алипию – холодную, умную, почти суровую. Он был рад увидеть ее на совете, это был добрый знак. Несмотря на все опасения девушки, Туризин все же доверял ей. Однако сейчас она низко опустила голову и не смотрела на Ортайяса Сфранцеза. Серебряный бокал с вином слегка подрагивал в ее руке.
Бальзамон откинулся на спинку кресла и протянул через плечо левую руку, чтобы взять с полупустой полки толстую книгу. Скавр знал, что приемная Патриарха, в отличие от библиотеки, так забита книгами, что в ней почти невозможно принимать посетителей.
– Вы знаете, моя дорогая, – обратился Бальзамон к Комитте, – подражать йордам в их жестокости – не лучший способ победить их.
Сказано это было мягко, но Комитта тут же вспылила:
– При чем тут йорды? Автократор должен наказывать своих врагов так, чтобы ни у кого не возникло охоты вредить ему. – Голос ее возвысился. – Настоящий аристократ не должен обращать внимания на советников, подобных тебе. Ведь твой отец был красильщиком, не так ли? Откуда же тебе знать, как должно поступать Императору.
– Комитта, не пора ли тебе… – начал Туризин, но остановить гневную тираду своей пылкой возлюбленной уже не смог. Ономагулос и Зигабенос уставились на нее с неодобрением, даже Дракс и Аптранд, для которых Бальзамон был всего лишь еретиком, не привыкли, чтобы жрецов подвергали таким оскорблениям. Ум Патриарха оказался, однако, острее, чем его гнев.
– Это правда, я вырос в грязи. Но мы, по крайней мере, имели дело с чисто выбеленными одеждами, в то время как у вас… – Он сморщил нос и искоса взглянул на Комитту.
Та вспыхнула от ярости и собралась ответить очередной грубостью, но Гаврас опередил ее:
– Помолчи! Ты заслужила это своей дерзостью.
Комитта закусила губы, и Марк в который уже раз восхитился умением Императора поставить свою любовницу на место. Туризин между тем продолжал:
– Я все равно не собирался следовать ее совету. Честно говоря, я не в состоянии совершать такие жестокости, даже ради этой фыркающей дряни.
– Тогда прошу избавить меня от напрасной траты времени. Зря я пришла на совет, где меня не собираются слушать. – Комитта поднялась, грациозная, как тигрица.
– Так, ну а что посоветуешь мне ты? – резко повернулся Туризин к Скавру. – Иногда мне кажется, что я должен выдергивать из тебя слова, как зубы. Послать ли мне его в Кинегион и таким образом покончить с этим делом?
Кинегионом называли небольшой парк, расположенный рядом с Великим Храмом. Там охотилась знать и происходили публичные казни. В Риме казнь была редким событием, хотя Катилина, стремившийся к неограниченной власти, превратил ее в явление чуть ли не повседневное.
– Ты можешь послать его в Кинегион, если это не восстановит против тебя чиновников, – ответил Марк после недолгого размышления.
– Черт бы побрал эти чернильные души, – буркнул Бурафос. – Единственное, на что они годятся, так это на болтовню о вечной нехватке золота, которое так необходимо Империи.
– Маленькие пустые людишки с заячьими душами, – подтвердил Баанес Ономагулос. – Укоротим Сфранцеза на голову – это их припугнет.
Туризин, в задумчивости теребя подбородок, взглянул на трибуна с мрачным одобрением.
– У тебя есть полезная привычка – указывать на верные, но неприятные факты. Я гораздо больше солдат, чем чиновник, и не принимаю бюрократов всерьез, но не могу отрицать того очевидного
