Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Сэмюэл Рэй Дилэни

– Но рабам ты помогал, а работорговцам нет? Это больше, чем сделал я… больше, чем способен был сделать. Может, если б таможенники были столь же суровы с контрабандистами, как неверионские господа со своими рабами, то и ты бы за оружие взялся, а?

Контрабандист засмеялся, кивнул, откусил – все сразу.

– И то, что я знаю о твоих подвигах, будет укреплять меня в каждом бою. Сколько глаз следит за нами теперь – десять, пятьдесят, полтораста? – Сам он думал, что в лесу может укрыться не больше семнадцати человек. – Я часто думал, что скажу тебе, если вдруг тебя встречу. Думал, что язык мой завязнет во рту, как повозка в ручье… или как при разговоре с веснушчатой девушкой, которую я хочу так, что никакими словами не выразить… и отказ ее все равно что камень, ломающий ось. Однако вот я сижу и разговариваю с тобой, и говорю, поверь, то, что думаю. Правду? Не сказал бы, но так близко к правде, как только может надеяться вор, лжец, лиходей – так называет меня старуха, знающая обо мне не больше, чем я о тебе, хотя в чем-то она права. И если она вправе судить о человеке, которого мало знает, то и я тоже!

– Могу поспорить, что ты и впрямь лиходей, – усмехнулся его собеседник.

– Есть знак, который называется крестик, – продолжал контрабандист. – Я только его и знаю – один мой друг говорил, что им обозначают, в том числе, и неграмотных. Школяры ставят его на картах в местах событий, которые называют историческими – я видел, как они разглядывали такую карту в таверне на Шпоре, потому как цены в Саллезе, где они учатся, не по карману им. Иногда я вижу эти крестики на опоре моста у отхожих канав: варвары к ним добавляют свои каракули вроде тех, что находишь на всех южных развалинах. Ну так вот: в этом месте мой путь скрестился с твоим. Отсюда ты пойдешь сражаться за то, во что веришь, а я – заниматься своей контрабандой. Эта встреча ни тебя, ни меня не изменит, но станет поворотной точкой всей моей жизни!

– Ты и сам как школяр глаголешь! – засмеялся человек со шрамом.

– Но тебе до этого дела нет. Послушай: ты накормил и обогрел меня в эту туманную ночь. Такого я ни от кого на свете не ждал бы, а меньше всего от тебя. Если обо мне кто и вспомнит, так лишь из-за этого. Я сам помню тридцать-сорок мужчин и женщин – честно говоря, скорее пятнадцать – потому только, что ты сделал для них еще меньше, чем для меня. Одна женщина, воевавшая за тебя, сказала мне, что ты иногда здесь бываешь. Потому я сюда и пришел, только за это ее и запомнил, хотя она иноземка и большая чудачка. Зовут ее Вран…

– Да, я знаю ее!

– Глупо, конечно… но ты и представить не можешь, какая это для меня радость! – Что-то подумают незримые соглядатаи о его излияниях? Да пусть себе думают что хотят! – Вот что главное: радость. Встретить наконец человека, который для тебя значит больше всех остальных – на что еще я мог…

– Погоди-ка. – Человек прислонил к камню палочку с недоеденным мясом и взялся за нож. – Говори, что везешь.

– Но зачем тебе…

– Затем, что ты везешь контрабанду из Колхари в Гарт. Говори сей же час.

– Да что тебе за…

– По-твоему, освобождение рабов обходится дешево? Я забираю для своей кампании все, что могу. Так что у тебя в повозке?

Контрабандист откинулся назад, упершись кулаками в мокрую землю.

– Ну же. Тебя послушать, так ты должен гордиться, что мне помогаешь.

– Не знаю я, что везу! – В повозке под холстом, кроме горшков и мешка, лежало еще и оружие: клинки как длиннее, так и короче того, что держал в руке этот человек; две дубинки, одна с железными шипами, другая без; короткий лук и колчан с девятью стрелами, каждая с острым кремнем на конце (еще пять, вымоченные в дорогом масле, лежали отдельно – если их поджечь, не погаснут даже в полете); пять грифельных ножей и еще три из разных металлов – только один слегка заржавел, несмотря на смазку; но все это было упрятано поглубже, на всякий случай.

Человек тяжело, будто вол, поднялся – и перепрыгнул через костер, звякнув ножными браслетами.

Контрабандист простерся навзничь на мокрых листьях, а человек с ножом встал над ним.

– Вставай, поглядим, что у тебя там. – Он дернул контрабандиста за руку, больно. – Пошел! А кобениться будешь, враз перережу глотку!

Горящий позади костер освещал половину бороды, половину рассеченной губы, колышек в ухе.

– Хорошо-хорошо, забирай что хочешь! – Две картины накладывались одна на другую в его уме, не желая обрести ясность. – Разве ж я пожалею что для своего героя? Дай только встану. Мешок я везу, вот что! – Лезвие царапнуло ему подбородок. – Не надо! Думаешь, я против, что ты его заберешь? Чудо, что безмозглый болван вроде меня и досюда-то доехал! – С одной стороны ему представлялись города – не Колхари и не тот, что в Гарте, – где ему придется затаиться не меньше чем на год, чтобы недовольные получатели не разделались с ним по обычаю тех жестоких времен. – Для меня честь отдать твоему делу все, чем я владею, поверь! – Другая картина касалась людей Освободителя, засевших в лесу. Только и ждали, поди, как контрабандист с товаром подъедет. Это женщина в маске послала его сюда! И наврала, конечно, и про шрам, и про глаз… Ловко его навела.

– Вставай, показывай свой мешок! Мои люди мигом тебя продырявят, коль дурить будешь! Медленно. – Лезвие чуть отступило от горла, но продолжало порхать рядом, временами касаясь его.

Как только контрабандист встал, грабитель заломил ему руку за спину, а нож уперся в поясницу.

– Шагай к повозке.

«Может, сумею ухватить нож поменьше, – думал контрабандист, – а там…»

– Сейчас достану. – Он взялся за повозку свободной рукой, и нож тут же вонзился рядом.

– Отрезать их, что ли, ручонки твои шаловливые? Думаешь меч или дубинку достать? Я один палец потерял уже из-за таких штукарей. Я, парень, тем же промыслом занимался дольше, чем ты на свете живешь. Медленно давай и без глупостей.

Контрабандист залез под холстину, вытащил из-под горшков мешок.

– Вот! Сказал ведь, что по доброй воле отдам! Ой!

Грабитель, отшвырнув его прочь, взял мешок, вернулся к костру, проткнул ножом мешковину.

– Ну-ка посмотрим,