Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Сэмюэл Рэй Дилэни

предел, как видно. Контрабандист остановил его усилием воли, не слишком отличным от того, к которому прибег в колхарийском подземелье, запретив себе поддаваться чувству, способному его сокрушить. Вран все с той же мягкостью тянула его, уговаривала и наконец подняла – привыкла, надо думать, обращаться с мужчинами, ведущими себя точно так же.

Он прислонился к ней в близком к параличу состоянии.

– Все хорошо, – убеждала она. – Беспокоиться больше не о чем.

По сравнению с подругами она была совсем маленькой. Раньше, когда он ее вез, она ему такой не казалась.

– Тебе сильно досталось, но теперь все прошло. – Она то и дело говорила что-то другим женщинам на своем языке, и они смеялись – не над ним ли? А, все равно.

– Надо было все же убить его, – повторил он, утвердившись немного на ногах; таково было правило, принятое в те жестокие времена относительно таких, как этот человек и он сам. – Грозились ведь, отчего ж не убили?

Женщина постарше резко бросила что-то (насчет природного мужского жестокосердия, не иначе). Может, даже поддержала его.

Вран ответила ей столь же резко, а ему мягко сказала:

– Разве мы варвары, чтобы убивать всех встречных мужчин? Цивилизованные женщины так себя не ведут.

– Он не вернется, будь спокоен, – сказала безоружная светловолосая женщина, осматривая палочку-вертел с остатками мяса. – Он слишком напуган, слишком сильно ранен. Притом нас много, а он один.

Говорила она, как уроженка Ульвен. Зная островитян несколько лучше, он приободрился и попытался выпрямиться. Слабость, которую он испытывал среди этих женщин, доставляла ему, помимо прочего, странную чувственную приятность.

– Убить? – продолжала Вран. – Чудной ты мужчинка. По-твоему, мы убиваем всех самцов, какие нам подвернутся? Мы ж не чудовища. Впрочем, в этой странной и ужасной земле, где мужчины тщатся занять место женщин, ты должен быть наслышан о пауках, богомолах и прочих тварях, чьи самки так делают.

– Зачем же тогда… – он отошел от нее, – зачем вы сюда пришли? Из-за меня?

– Хочешь знать зачем? – снова усмехнулась она. – Из-за красоты твоей, вот зачем! Встретила я своих подруг в Сарнессе и сразу сказала: не поверите, какой красавец подвез меня, когда дождь шел. Пойдемте, и я покажу вам красивейшего из сынов Эйфха!

Та, что как будто понимала его язык, фыркнула и отвернулась, будто ожидая появления чего-то крайне мерзкого из тумана.

– Какая женщина – а они все настоящие женщины – не соблазнилась бы?

Другая воительница, отошедшая в темноту, вернулась и гневно что-то произнесла. Вран, как видно, отмочила в ответ какую-то соленую шутку, потому что остальные заухмылялись.

– Когда следы твоих колес оборвались недалеко от указанного мной поворота, мы сразу поняли, что ты повернул сюда. В эту берлогу, где ищут убежища все воры и головорезы между Енохом и Вархешем, опасаясь императорских стражников. Я и говорю девочкам: пошли посмотрим, где он лагерь разбил. Пришли мы и видим, – она чуть ли не застенчиво потупила взор, – что там есть еще мужчина, тоже собой недурной, хотя с тобой не сравнить. Мы и затаились, чтобы послушать, о чем вы меж собой говорите, когда нас не стесняетесь. Вдруг, думаю, ты и про меня вспомнишь… Но у вас тут только и разговору, что про Освободителя – и ты, видно, не сильно от других отличаешься…

– Пойдем уже, Вран, – прервала островитянка. – Незачем здесь оставаться.

Та лишь отмахнулась и продолжала:

– Скоро мы поняли, что твой товарищ – дурной человек. Не такой, как ты, посадивший к себе в повозку усталую путницу по доброте сердечной. – Она легонько коснулась его щеки. Ее глаза в прорезях маски казались черными при свете костра.

Одна из женщин подбросила дров в огонь. В волосах Вран сверкнуло что-то синее, а женщина, по всей видимости, тоже сказала, что им пора.

Контрабандист боялся один уходить в туман, но и с ними не хотел оставаться. Он бесцельно бродил по поляне, не зная, на что решиться.

Они, однако, задержались на целый час: уходить ночью в лес – это не за дверь выйти.

Контрабандисту не терпелось пуститься в путь, но он не знал, насколько тяжела рана грабителя, и не хотел бы снова встретиться с ним один, да еще в тумане, когда тот разживется сообщниками и получше вооружится.

Поэтому он ждал, когда и женщины двинутся.

Причиной задержки, похоже, стал спор между двумя воительницами: немолодой, с обвисшими плоскими грудями, и совсем юной, у которой только сосочки торчали над ребрами.

Вран и другие сопровождали их перебранку шутками, на которые спорщицы огрызались.

Островитянка стояла в стороне от прочих, подле осла; тот время от времени вынимал морду из торбы, но ни звука не издал с тех пор, как его хозяин стал грабить контрабандиста. Волосы у нее, кажется, были рыжие, а где рыжина, там и веснушки. Контрабандист подошел поближе, просто чтоб посмотреть.

Он полагал, что она примерно его ровесница, но вблизи разглядел морщинки у глаз, увядшие плечи, а в волосах, и впрямь рыжих, сквозила уже седина. Стало быть, она старше его лет на десять, а веснушки если и есть, то в неверном свете костра их не видно. Чтобы хоть что-то сказать, он спросил ее:

– Кто они? – Она нахмурилась, и он добавил, кивнув в сторону остальных: – Эти женщины?

– Мои подруги, – кратко ответила она. – По крайней мере, одна из них. – Это относилось к Вран; та, стоя к ним спиной, снова достала меч и усердно полировала его куском замши.

– Она твоя подруга? – Переспрашивать было глупо, но он никак не мог сосредоточиться на том, что ему говорить и что делать.

– Ну, сейчас у нее только ты на уме, – улыбнулась рыжая, – а я подруга старинная. Последние пять лет я ее разыскивала, а недавно, встретив ее землячек, решила, что с ними скорей найду – или она нас найдет. Так и вышло, но она только и твердила про умного красавчика, который ее подвез. Повезло тебе, что мы пошли вместе с ней!

Контрабандист смотрел на узкую мускулистую спину за костром, на синие бусины в волосах, на два клинка в отблесках пламени. Он не заметил особой близости между Вран и рыжей и не сказал бы, что она питает какую-то особую склонность к нему самому – а ведь она ему жизнь спасла!

Одержимая она, что ли?

Ему не верилось, что предметом этой одержимости может быть он. Эта туманная ночь сделала его ничем, пустым местом – разве можно быть одержимой ничем?

– А другие? – спросил он рыжую.

– Страшноваты – во всяком