Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг

Они были знакомы всего один день, но Рами уже научился читать выражение лица Робина и благоразумно не стал напирать.

Рами гораздо откровеннее рассказывал о своем прошлом. Первые тринадцать лет жизни он провел в Калькутте, у него было три младшие сестры, а семья прислуживала богатому набобу по имени сэр Хорас Уилсон. Следующие четыре года он жил в Йоркшире, в сельском поместье, пытаясь произвести впечатление на Уилсона чтением на древнегреческом и латыни и стараясь не выцарапать ему глаза от скуки.

– Тебе повезло получить образование в Лондоне, – сказал Рами. – Ты хотя бы мог куда-нибудь сходить на выходных. А я торчал все детство среди холмов и болот, и вокруг никого моложе сорока. Ты когда-нибудь видел короля?

Еще один талант Рами – так резко перескакивать на другую тему, что Робин с трудом за ним поспевал.

– Вильгельма? Нет, он редко появлялся на публике. В особенности в последнее время, когда приняли Фабричный акт и Законы о бедных, после которых реформаторы устроили уличные беспорядки и выходить стало небезопасно.

– Реформаторы… – с тоской повторил Рами. – Повезло тебе. А в Йоркшире самые значительные события – пара свадеб. Иногда курица сбежит из курятника.

– Но я все равно не принимал никакого участия в событиях, – сказал Робин. – Честно говоря, мои дни были довольно монотонными. Бесконечная зубрежка для подготовки к поступлению сюда.

– Но теперь ты здесь.

– Выпьем за это.

Робин со вздохом откинулся назад. Рами протянул ему чашку со смесью сиропа из цветков бузины с водой и медом, которую сделал лично. Они чокнулись и выпили.

С высоты Южного парка они видели весь университет, укутанный золотистым покрывалом заката. В этом свете глаза Рами сверкали, а кожа сияла, как полированная бронза. У Робина появилось дурацкое желание дотронуться, он даже поднял руку, но тут разум вернул ее на место.

Рами посмотрел на него. Черный локон упал ему на глаза. Робину это показалось очаровательным.

– Все нормально?

Робин откинулся на локтях и обратил взгляд на город. Наверное, профессор Ловелл прав. Это самое прекрасное место на земле.

– Все прекрасно, – ответил он. – Просто идеально.

На выходных заселились и другие жильцы дома номер четыре по Мэгпай-лейн. Но они не обучались в Институте перевода. Колин Торнхилл, пылкий будущий юрист, который всегда говорил только о себе, причем длинными абзацами; Билл Джеймсон, приветливый рыжий парень, который учился на хирурга и, похоже, постоянно волновался о ценах на все; а в конце коридора поселились близнецы Эдгар и Эдвард Шарпы, второкурсники, получавшие классическое образование, хотя, как они объявляли на каждом углу, больше хотели «обзавестись нужными знакомствами, пока не вступят в наследство».

Однажды субботним вечером все собрались в прилегающей к кухне общей комнате, чтобы выпить. Когда вошли Робин и Рами, Билл, Колин и Шарпы уже сидели за низким столом. Хотя их пригласили к девяти, пирушка явно шла какое-то время: пол был засыпан пустыми бутылками, а братья Шарпы привалились друг к другу, совершенно пьяные.

Колин разглагольствовал о различиях в студенческих мантиях.

– По одежде можно узнать о человеке все, – с важным видом заявил он. У него был своеобразный, подозрительно подчеркнутый акцент, происхождение которого Робин не мог определить, но звучал он неприятно. – Мантия бакалавра чуть собрана у локтя. Мантия студентов-джентльменов – шелковая, и рукава на завязках. Мантия простых студентов – без рукавов, с завязками у плеча, а служащих можно отличить от студентов, потому что у их мантий нет завязок и на шляпах нет кисточек…

– Боже мой, – сказал Рами и сел. – И он говорит об этом все это время?

– По меньшей мере десять минут, – ответил Билл.

– Но мантия надлежащего покроя имеет наиважнейшее значение, – настаивал Колин. – Именно так мы показываем свой статус, принадлежность к Оксфорду. Носить с мантией обычную твидовую кепку или пользоваться тростью – один из семи смертных грехов. А однажды я слышал о человеке, который, не зная всех правил, сказал портному, что он стипендиат и ему нужна мантия стипендиата, и на следующий день его высмеяли и выгнали из аудитории, когда выяснилось, что он не стипендиат, а обычный студент за плату…

– И какая же у него была мантия? – оборвал его Рами. – Просто хочу знать, правильные ли мантии мы заказали у портного.

– Смотря кто вы, – ответил Колин. – Вы джентльмены или работаете в Оксфорде, чтобы получать стипендию? Я плачу за обучение, но платят не все. Какие у вас финансовые отношения с Оксфордом?

– Понятия не имею, – сказал Рами. – Как думаешь, черные мантии подойдут? Я знаю только одно – мы заказали черные.

Робин фыркнул. Колин выпучил глаза.

– Да, но рукава…

– Да отстаньте от него, – улыбнулся Билл. – Колин слишком озабочен статусом.

– Здесь очень серьезно относятся к мантиям, – торжественно объявил Колин. – Я прочел это в путеводителе. В неподобающем наряде тебя даже не пустят на лекцию. Так вы студенты-джентльмены или работаете в Оксфорде за стипендию?

– Ни то и ни другое. – Эдвард повернулся к Робину. – Вы же балаболы, верно? Я слышал, что все балаболы получают стипендию.

– Балаболы? – повторил Робин. Он впервые услышал это слово.

– Из Института перевода, – нетерпеливо добавил Эдвард. – Вы же оттуда, верно? Иначе таких, как вы, сюда бы не приняли.

– Таких, как мы? – выгнул бровь Рами.

– А кто ты, кстати? – вдруг спросил Эдгар Шарп. Казалось, что он вот-вот заснет, но он сделал над собой усилие и сел прямо, словно пытаясь рассмотреть Рами сквозь туман. – Негр? Турок?

– Я из Калькутты, – огрызнулся Рами. – А значит, индиец, если тебе угодно.

– Хм, – протянул Эдвард.

– «О улицы Лондона, где мусульманин в тюрбане встречает бородатого еврея, курчавого негра и смуглого индуса», – нараспев продекламировал Эдгар.

Его близнец фыркнул и хлебнул портвейна.

Рами в кои-то веки не нашелся с ответом и потрясенно вытаращился на Эдгара.

– Точно, – сказал Билл, потеребив ухо. – М-да.

– Это Анна Барбо? – спросил Колин. – Прекрасная поэтесса. Конечно, она не так ловко жонглирует словами, как поэты-мужчины, но моему отцу нравятся ее стихи. Очень романтичные.

– А ты китаец, верно? – Эдгар перевел затуманенный взгляд на Робина. – Это правда, что китайцы ломают женщинам ступни бинтами, чтобы они не могли ходить?

– Что?! – фыркнул Колин. – Что за глупость.

– Я читал об этом, – настаивал Эдгар. – Скажи, это считается эротичным? Или просто чтобы они не могли сбежать?

– Ну, я… – Робин понятия не имел, с него начать. – Это делают не повсеместно, у моей мамы не были перевязаны ступни, и в том месте, откуда я родом, многие против…

– Значит, это правда, – проревел Эдгар. – Боже мой! Да вы просто извращенцы.

– А вы правда пьете