И все равно им было нелегко простить ее. Джеймс рассказал родителям о браслете и злых чарах; Уилл и Тесса были потрясены до глубины души. Корделия присутствовала при этом, видела их лица. Рассказ о страданиях сына причинил им боль, не сравнимую с той, которую они когда-либо испытывали сами. Родители упрекали себя, они считали, что должны были увидеть, догадаться, должны были защитить своего ребенка.
Джеймс возражал, объяснял, что браслет не позволял им видеть, не позволял помочь, защитить. Повторял, что им не в чем себя винить. Но удар был слишком силен, и в тот же день Грейс незаметно покинула Институт и переехала в дом Консула, где помогала Генри модернизировать лабораторию.
Джесс волновался: может быть, это будет неудобно, ведь она отвергла Чарльза? Но Грейс успокаивала его: Шарлотта и Генри все знали, а Грейс с Чарльзом пришли к взаимопониманию. Да, сначала Чарльз был очень зол, но сейчас сам сказал, что благодарен Грейс, что она в свое время разлучила их с Ари, так как этот брак был бы несчастливым для обоих. Сейчас Чарльз находился в Идрисе и служил помощником нового Инквизитора, Кадзуо Сато. Он писал в Лондон, обычно Мэтью, но иногда присылал письма и Ари с новостями о ее отце. Они были бы кошмарной супружеской парой, говорила Ари, но как друзья удивительно хорошо ладили друг с другом.
Когда речь шла о Грейс, друзья невольно искали в лице, голосе, словах Джеймса какой-нибудь намек – в конце концов, это ему она причинила больше всего зла. Ко всеобщему удивлению, после смерти Велиала он быстро перестал сердиться на нее. Однажды ночью, в спальне, Корделия спросила: «Мы редко говорим о Грейс и о том, как относиться к ней дальше, но все смотрят на тебя и готовы последовать твоему примеру, что бы ты ни решил. А ты, как мне кажется, простил ее. – Она перевернулась на бок и с любопытством взглянула мужу в лицо. – Или нет?»
Он повернулся к Корделии. Его глаза сверкали, как золотое пламя, и ей становилось жарко, когда его взгляд скользил по ее обнаженным плечам и шее. Она знала, что ей никогда не надоест любоваться на него, а он, в свою очередь, был все так же страстно влюблен в нее и не мог отвести от Корделии глаз, когда они оставались вдвоем. «Наверное, мы редко говорим о Грейс потому, что я почти не думаю о ней, – улыбнулся он. – Труднее всего было рассказать другим. А потом… Не знаю. Возможно, я ее простил. Так или иначе, я обнаружил, что не могу ненавидеть ее, когда у меня есть все, а у нее – ничего».
– Может быть, тебе нужно поговорить с ней? Услышать, как она просит у тебя прощения? – спросила Корделия, но Джеймс покачал головой.
– Нет. Мне это не нужно. А что касается Грейс, она никогда не забудет ни своего детства, ни совершенных ею поступков. Ни наказание, ни месть, ни просьбы о прощении ничего не смогут здесь изменить.
Совершенных ею поступков. Корделии вспомнились слова Джеймса, когда Грейс вытащила из кармана два серебряных полумесяца, обломки проклятого браслета. Она смотрела на Джеймса, и взгляд ее серых глаз был непроницаем. На щеке у девушки белел шрам, но это была не память о битве у Вестминстерского аббатства, а след недавнего несчастного случая в лаборатории Фэйрчайлдов.
Джеймс кивнул ей, и Корделия поняла, что им и в самом деле не нужно разговаривать, чтобы оставить их отношения в прошлом. Все давно закончилось, Джеймс стал другим человеком, сильнее, взрослее, и теперь это воспоминание было лишь едва заметным булавочным уколом, неспособным причинить боль.
Грейс уронила сломанный браслет в гроб, и обломки зазвенели о стекло. Она долго смотрела на браслет, прежде чем отойти. Девушка шла с прямой спиной, ветер развевал светлые волосы.
Грейс приблизилась к Джессу. Он на миг положил руку сестре на плечо, потом направился к гробу. Корделия подумала, что он сильнее всех изменился с января этого года. Тогда, зимой, Джесс был бледным и худым, особенно для Сумеречного охотника, несмотря на упорное стремление трудиться, тренироваться, получить навыки, которые большинство нефилимов усваивали с раннего детства. Последние полгода он почти ежедневно тренировался с Мэтью и Джеймсом, пока не научился забираться по канатам под потолок, не сбивая дыхания. Джесс стал мускулистым и сильным, загорел, у него появились новые Метки. Модную одежду, которую Анна помогала ему выбирать перед Рождеством, пришлось несколько раз перешивать. Он больше не был похож на мальчика, выросшего в заколдованном лесу среди фэйри: это был молодой мужчина, здоровый и энергичный.
Он показал какой-то зазубренный, почерневший кусок металла, и Корделия поняла, что это рукоять сломанного меча Блэкторнов. На поперечине был выгравирован символ рода – терновый венец.
– Я, – ровным голосом начал Джесс, – собираюсь оставить в прошлом запутанную историю моей семьи. Чувства, которые я испытывал к матери. Разумеется, – добавил он, – не все мои родственники от природы злы. В каждой семье найдутся и хорошие люди, и не очень. Но ужасные вещи, которые творила моя мать, были совершены после того, как она приняла это имя. Она повесила меч Блэкторнов на стену над моим гробом потому, что для нее важнее всего была так называемая честь семьи. Даже за порогом смерти я должен был помнить, что мое предназначение – стать ее идеальным Блэкторном. И поэтому я хочу похоронить то, что моя мать считала принадлежностью ее Блэкторна; я хочу забыть об этом и начать жизнь заново в качестве другого Блэкторна. Такого, каким я сам захочу стать.
Он положил рукоять меча среди других предметов и несколько секунд стоял, глядя на гроб, так долго служивший ему тюрьмой. Потом с решительным видом отвернулся, высоко поднял голову и пошел к своему месту рядом с Люси.
Настала очередь Люси. Прежде чем отойти от Джесса, девушка сжала его руку. Она уже сказала Корделии, что принесет с собой – изображение пиксиды, которое они забрали из квартиры чародея Эммануила Гаста.
Корделия знала, что Люси до сих пор испытывает чувство вины из-за допроса Гаста, из-за каждого случая, когда она вынуждена была приказывать мертвым, хотя Гасту пришлось в свое время хуже всего. Люси сохранила способность видеть призраков, но после смерти Велиала уже не имела над ними власти. Она по секрету призналась подруге, что рада этому, потому что навсегда избавилась от искушения.
Она ничего не сказала, когда бумажка опустилась в гроб; Люси, которая исписывала бесконечные блокноты и тетради, которая всегда умела найти нужные слова, теперь не знала, что говорить. Она смотрела на лежавшие в гробу предметы, безвольно опустив руки, и подняла взгляд только после того, как Джеймс шагнул к могиле – нет, напомнила себе Корделия, это была не могила. Да, это было своего рода прощание, но оно приносило не горе, а надежду.
Стоя рядом с сестрой, Джеймс смотрел на Корделию. Здесь, в тени, его глаза сияли как солнце. Он медленно вытащил из кармана револьвер, покрытый царапинами и вмятинами.
– Мне кажется, я должен извиниться перед Кристофером, – начал он. – Он потратил столько времени и испортил столько ценных вещей, пытаясь заставить его стрелять. – На губах Джеймса появилась горькая улыбка. – И все же я хочу оставить револьвер здесь. Не потому, что он больше не стреляет, а потому, что я мог пользоваться им только благодаря родственной связи с Велиалом, а Велиала больше нет. Способности, которыми были наделены мы с Люси, не были для нас даром, это всегда было бремя. Тяжкое бремя, от которого мы избавились с радостью. – Он взглянул на Люси, и та кивнула. Ее глаза блестели. – Мне хочется думать, что Кристофер понял бы меня, – сказал Джеймс и, опустившись на колени, положил оружие в гроб.
Он испустил долгий вздох – так мог бы вздыхать путник, который, преодолев долгую и трудную дорогу, нашел приют, где можно отдохнуть. Он поднял стеклянную крышку и накрыл гроб. Раздался щелчок. Когда он поднялся на ноги, все молчали; даже Анна больше не улыбалась. Она смотрела на Джеймса задумчиво и печально.
– Что ж, – произнес он. – Прекрасно. На этом и закончим.
