планеты Опус — не смог обуздать дерзость и наглость дочери, то Катарина точно бы не отличилась компетентностью в этом вопросе.
— Расскажи, — начала Катарина более сдержанно, — откуда появилось то создание? — Рода уже смотрела куда-то в сторону, поддаваясь новому наплыву преследующего образа монстра. Катарина воззвала к профессиональной стороне девушки: — Мне нужен отчет для генерала Козырева. Если ты не способна его дать…
— Мы искали… и мы нашли. — Роде с трудом давалось избавляться от болезненных пут скорби и страха. — Обнаружили трещины в плите, ближе к Топи. Начали сканировать, нашли уходящую вглубь по диагонали расщелину. Пошли вдоль нее и нашли полость, большую. Решили напрямую сверху дыру сделать, место позволяло. Спустились на двадцать четыре метра, прямо посреди пустыни. Но потом меня срочно вызвали…
И тут лицо Роды окаменело в страхе, Катарина и вовсе решилась проверить ее показатели под влиянием нешуточного удивления. Но причина возрождения страшной боли крылась в самом трагичном известии, предшествующем столкновению с чудовищем. Известии, которое Рода заглушила интуитивно, потакая инстинкту самосохранения. Вчера вечером ей сообщили о смерти Андрея Дикисяна. Единственного родителя, который привез ее с собой с Опуса и приобщил к общему делу Техгруппы. Катарина увидела испытываемую Родой страшную боль от утраты родителя столь ярко, что некие крупицы материнского инстинкта почти подтолкнули ее проявить заботу. Но характер Роды позволил сквозь слезы и чуть ли не физическую боль проронить искреннюю просьбу:
— Вколи мне еще… пожалуйста…
Катарина впервые видела такую слабость в этой девушке, вполне заражающую болью любого, кто хоть сколько-то обладает эмпатией. Тут уже было видно, что вряд ли Рода сможет выдать какие-то либо ценные сведения, как минимум в ближайшее время. При этом, разумеется, Катарина всерьез уж подумала применить серьезные блокираторы, дабы подстегнуть память в расчищенном от чувств уме Роды, но что-то не позволило ей провести эту рутинную операцию.
— Эй, я уже достаточно сделала. У вас есть улики, я больше тебе не нужна… можешь пока оставить привязанной… но с меня хватит. Мне нужно прийти в себя. Слышишь, я готова… уступить. Я верю, что ты поступишь правильно, потому что ты профессионал. Но мне нужно скорее вернуться на Монолит. Я должна найти среди семисот тысяч человек сраного муравейника того, кто виновен в смерти моего папы! Ты по себе знаешь, как люди этого примитивного места относятся к нам — приезжим. Его заместитель не справится, мы с тобой это знаем, она… не тот у нее характер. Катарина, пожалуйста! Я здесь уже ничем не помогу. Тварь больше никому не угрожает, Мориц подтвердит мои слова. Все кончено.
— Не кончено, — слова эти прозвучали тяжелым, несколько скорбным тоном.
— Что ты имеешь в виду? Труп этой твари где-то под землей, я сомневаюсь…
— Она было не одна. — Мурашки пробежали по коже обеих, ужас заполонил палату. — Тебе нельзя сейчас в Монолит. Никому нельзя.
Стоя на крыше государственного блока, откуда его взору открыты не только три остальных — северный, западный и восточный, но и то, во что вырос Монолит за сотню лет с момента основания. Если блоки выступали двухсотэтажными, как это ни странно звучит, монолитами человеческого пребывания на чуждой им планете Кома, то остальное — полуразрушенная ныне больница в центре города, закрытая из-за неудавшегося бунта церковь на востоке, занимающий чуть ли не четверть площади заповедник с фермами на западе и индустриальный район на юго-востоке… все это и другие здания сейчас перед ним, как на ладони, олицетворяли пусть неспешное, но уверенное развитие человечества. Только вчера Монолит пережил ужасный бунт человеческой натуры, оголив накопившиеся проблемы достаточно сильно, дабы выковать новый путь в будущее, не искажая основы настоящего. Осматривая свой город, главнокомандующий впервые за эти два дня по-настоящему отдается забытой тишине. Сторонние звуки скорее напоминают отклик природы, а вместе с застилающими небо густыми тучами и окутывающим его ветром изоляция Игоря Козырева от мира ощущается на физическом уровне. Предшествующие нынешнему дню скоротечно меняющиеся события возымели исключительное влияние не только на жизнь и устои Монолита, но и лично на Козырева, то ввергая его в ярость, то опустошая естественным смятением. Этот выкроенный момент должен был способствовать жизненно важному отдыху ради второго дыхания, ибо он не спит уже больше суток, но по итогу с болью на сердце познает саму суть выражения «затишье перед бурей».
Скованный страхом город ожидает повторного нападения противника. Все двери закрыты, многофункциональные блоки на изоляции, улицы пусты. Первое в истории Монолита военное положение возымело развертывание за счет возникновения естественного противника цивилизации, прибывшего с востока по зову собственных биологических инстинктов. На данный момент было насчитано двадцать три особи в два метра высотой каждая при положении на четыре огромные лапы, но стоит любой выпрямиться, и рост достигает всех пяти. Огромные, мясистые, покрытые толстой волосяной шкурой сгустки ярости напали на Монолит в абсолютно непоколебимой идеологической вере своего властвования. Казалось, им этот город — лишь игрушка для оттачивания когтей перед более значимой битвой. Построенные большим квадратом вокруг города высокие стены были преодолены быстро и просто за счет когтей и мышц. А оглушительный рев хищников был достаточно величественным и волевым, чтобы покрывать все страхом необузданной силы самой планеты, принижая любую иную форму жизни. Но внезапно, без видимых причин, доминирующие существа отступили, развеяв последнюю уверенность в понимании происходящего.
Это случилось минут пятнадцать назад. Как можно быстрее он поднялся на крышу и приказал пилоту подготовить вертолет для отлета на Аврору. Расположенный на юге старый город выступал историческим памятником с момента основания Монолита, считаясь чуть ли не святым местом для религии Наставления. В обычное время то место не привлекало внимание Козырева больше чем точка на карте для раскопок артефактов прошлого. Последние двадцать четыре часа изменили все.
Пролетая не ниже пятнадцати метров от земли — иначе зверь может допрыгнуть, как показала практика, — Козырев цепляется за оставшиеся минуты в одиночестве. С одной стороны, ему нужно это ради совершенно неожиданного своей необходимостью осмысления этого врага. За десятилетия твердого правления его ум сталкивался с крайне разными и неоднозначными вопросами, редкая часть которых до сих пор не решена, находясь в подвешенном состоянии, куда как раз и входит нужда строительства и стены, и новой армии. Но в целом то было по силам за счет понимания цели и мотивов. Здесь же непонятно ничего. Как недавно ему сказали, в природе у всего есть естественный противник. Возможно, в этом состоит нынешний страх Козырева? Он встретил то, что не способен понять не
