— Недавно — около полудня.
— Что ж, до вечера времени еще много, успею хорошенько подготовиться. А потом надо будет наведаться в гости к этой смердящей куче ослиного дерьма — давненько я там не был.
Подготовиться действительно было нужно — Конану раз-другой пришлось побывать во дворце этого советника, и он хорошо представлял себе, как трудно туда проникнуть; да и внутри было отнюдь не безлюдно: охранников у чернобородого хватало. Конечно, они не бойцы — так себе, на одну руку троих даже и маловато, но числом могли все же задавить. Тут надо не только умение, а и придумать кое-какую хитрость.
Киммериец вышел на улицу и, продолжая на ходу размышлять о том, что предстоит ему сегодня вечером, зашагал по направлению к Пустыньке: там жил Ловкач Ши Шелам, к которому в трудных случаях всегда обращался варвар — эта хитрая лисья морда неизменно находила какое-нибудь решение. К тому же у Ловкача хранился весь арсенал киммерийца: веревки, крюки, метательные ножи — в общем, весь необходимый воровской инструмент, обеспечивавший квалифицированное потрошение закромов местных богатеев.
К счастью, Ловкач был дома. При виде киммерийца, через узенькую калитку протискивающегося в маленький дворик, он радостно потер руки:
— Привет, бычий загривок! Хорошо, что пришел,— будет с кем опустошить этот бурдюк.
С ловкостью фокусника Шелам вытащил откуда-то две хоть и щербатые, зато огромных размеров кружки и, водрузив их на большой камень, исчез в своем логове. Мгновением позже он уже вернулся, неся вместительный бурдюк.
— Садись.— Ловкач указал на травку под деревом, где было обычное место Конана, а сиживать здесь киммерийцу приходилось не раз, даже трава вытерлась кое-где под могучими телесами варвара.— Ну, и чего ради Бел принес тебя сегодня? — разливая вино по кружкам, спросил Ши Шелам.
— Пока я пришел сам, обглодыш,— отозвался варвар, отхлебывая вино,— а Бел нам может помочь в дальнейшем. Кстати, вино недурное, повтори-ка еще по одной. Где ты его спер на этот раз?
— Покупное. Рассказывай, что там у тебя. Конан коротко изложил Ловкачу суть дела.
Тот наморщил лоб, по лицу было видно, что мозги его напряженно работают.
— Не напрягайся так, а то окочуришься, не приведи Митра, что я без тебя делать буду? — поддел варвар.— Полегче, полегче, приятель!
Он налил собеседнику и себе еще по кружке. Несколько минут оба сосредоточенно молчали.
— Этот ублюдок тебе еще и денег должен? — спросил наконец Шелам.
— Угу,— кивнул киммериец.
— Вряд ли у тебя получится и девчонку вытащить, и долг взять,— задумчиво протянул Ловкач,— за один раз это не так-то просто.
— Главное — Замира,— ответил киммериец.— Я обещал ее освободить. Деньги — вода, утекли — еще добудем, но с этой гиеной я сегодня рассчитаюсь, клянусь печенью Крома!
— Ну, кое-что я придумал,— сообщил наконец Ловкач.— После полудня его управляющий почти каждый день сидит либо в «Улыбке Иштар», либо на заднем дворе у Абулетеса, ты ведь и сам когда-то встречался с ним именно там. Так что возьмешь его за жабры, и в его же паланкине въедешь во дворец без шума и пыли. Дальше сам сообразишь, этому тебя учить не надо. Хотя, если бы меня спросили, я в первую очередь занялся бы деньгами. Подумаешь, девчонок много, не одна, так другая — какая разница.
— С паланкином это ты здорово сообразил, лисья морда,— хлопнул приятеля по плечу киммериец,— мне это в голову не пришло. А вот насчет Замиры ты не прав — тут, знаешь ли, случай особый. Давай допьем, а потом я схожу на базар: дам мальчишкам задание, чтоб разнюхали, где именно сшивается сегодня этот лысый.
Связанную и заплаканную девушку вытащили из паланкина, и два здоровенных чернокожих раба отнесли ее в просторное светлое помещение, выложенное мраморными плитами. Посередине находился бассейн с прозрачной голубоватой водой, по стенам — мраморные скамьи с высокими спинками. Весь пол был застлан пушистыми коврами, расшитыми яркими, сочными узорами.
Замира была крепко связана широкими шелковыми кушаками и даже взнуздана кожаным ремешком, чтобы не вздумала кусаться. Девушка стонала от боли и унижения, извивалась, пытаясь высвободиться от пут, но те держали крепко. Рабы положили ее на пол и ушли, переговариваясь на незнакомом языке.
Прошло некоторое время, показавшееся ей вечностью, и в зале появились две пожилые женщины, облаченные в длинные белые рубахи, и невероятно толстый мужчина, державший в руке короткую плеть. При виде их Замира вся сжалась от предчувствия недоброго, но толстяк успокоил ее:
— Будешь вести себя хорошо, никто тебя не тронет. Но если вздумаешь сопротивляться…— Он выразительно помахал плетью.
Голос у него был писклявый, как у женщины. «Евнух»,— догадалась Замира.
— Развяжите ее и разденьте,— приказал толстяк женщинам, а сам присел на скамью, обмахиваясь веером; пот градом катил по его одутловатому красному лицу.
Служанки повиновались, и вскоре обнаженная девушка была поставлена перед евнухом. Старухи цепко держали Замиру с обеих сторон, пока толстяк, сопя и причмокивая губами, сальным взглядом блуждал по ее телу.
— Поверните… так, теперь боком… теперь нагнись… так… — пронзительным голосом приговаривал евнух.— Сложена хорошо,— насмотревшись, решил он.— Теперь приготовьте ее.
Старухи принесли флаконы с различными притираниями и мазями, полотенца и, усадив девушку в бассейн, принялись мыть и скрести ее тело так, словно перед этим она обитала в помойной яме. Понимая, что ничего не может изменить, Замира молча повиновалась.
— Какая хорошенькая! — ворковали старухи, растирая ее душистыми зингарскими губками.— Ты не бойся, тебе повезло, наш господин — человек богатый и щедрый. Если угодишь ему, будешь жить, как в раю. Девушек тут много, так что скучать не придется. Господин будет дарить тебе платья, украшения, сласти, шербет — все, что захрчешь и сколько захочешь.
Замира почти не слушала их трескотню — переживания сегодняшнего дня напрочь лишили ее каких-либо желаний. Девушке хотелось лишь одного: исчезнуть так, чтобы никто ее не нашел.
Старухи вымыли ее, обсушили полотенцами и велели лечь на мраморную скамью, где умастили тело девушки душистыми мазями и растерли кошачьими шкурками, отчего кожа стала гладкой и матовой. Потом на Замиру надели короткую сорочку и шальвары из тончайшего прозрачного шелка сиреневого цвета. Потом они принялись за лицо: насурьмили брови, подкрасили ресницы, наложили на щеки легкие румяна и яркой киноварью подкрасили губы.
— Смотри,— старуха поставила девушку перед большим зеркалом,— господин будет доволен.
