Последнему сцепившемуся с Мораддином, туранцу выпало прожить чуть дольше остальных. Коротышка быстро и изящно скрутил его, а затем не менее быстро допросил: с какой это, мол, стати доблестная туранская кавалерия кидается на безобидных путников, как на предназначенных для охоты газелей? Гвардеец, заикаясь от страха, поведал о приказе эмира, дрожащим голосом рассказал о передвижении некоторых отрядов, а потом тихо умер, приняв кинжал в сердце. Чтоб не проболтался кому о встреченных злодеях. Убил его, между прочим, Конан. Убил, даже не внемля брюзжанию Мораддина, не одобрившего столь варварского поступка…
Прячась от рыскающих поблизости отрядов султанапурского эмира, Конан и Мораддин приблизились к стене Кезанкийских гор. Они старались придерживаться восходного направления. Мораддин, отлично знавший все перевалы, что вели в Замору, к Шадизару и Аренджуну, а также к маленьким городкам на границе с Кофом и к Дороге Королей, гнал лошадь немилосердно. Лишь когда впереди показалась сотня туранскои стражи, отрезавшая путь на полдень, коротышка заставил Конана прижаться к торчащим из песчаных барханов желтовато-коричневым скалам Кезанкии и свернуть в первое же ущелье.
— Клянусь Кромом,— бурчал киммериец.— В этой теснине нас задавят, как крыс! И виноват будешь ты!
— Поехали,— твердо сказал Мораддин.— Посмотри, дорога даже вымощена.
Невероятно, но узкая долина с ручейком, исчезавшим в песках Туранской пустыни, действительно была выложена камнем. Не надеясь на пресловутый «покров ночи», оба любителя приключений углубились в расселину под полуденным солнцем, прямо на глазах у туранцев, стоявших не более чем в тысяче шагов.
Это была потрясающая гонка. Неширокое межгорье отлично проводило звук, и Конан со спутником вплоть до вечерней зари слышали топот десятков конногвардейских копыт. Спасибо шейху Джафиру — лошадки, привычные к пустыне, кавалерийским атакам и длительным переходам, бежали резво, а на коротких привалах довольствовались чахлой травой, выбивавшейся из-под камней по краям ручья, да холодной горной водой.
К закату того дня Конан и Мораддин выехали из ущелья в широкую долину, поросшую кустарником и низкими корявыми кедрами. Конан с самого начала заметил, что долина постоянно забирает влево и будто огибает по замкнутому кругу уходящий к небу гранитный монолит. Он подозревал, что Мораддин, негласно взявший на себя командование, просчитался, и долина на самом деле никуда не ведет.
Так и оказалось. После ночевки в странном каньоне и последующего дня пути действительно выяснилось, что ущелье образует петлю, а туранцы, предвкушая щедрую награду эмира Хааб-берди, все еще упорно преследуют двоих злоумышленников. Очевидно, они надеялись описать полный круг и выгнать беглецов обратно на равнину…
— Есть предложение,— сказал Конан, любуясь на кострище и подсохший лошадиный навоз.— Давай повернем и рискнем пробиться. Мы вдвоем стоим не меньше вонючей туранской полусотни. Даже если один погибнет, второй обязательно сумеет уйти.
— Варварская логика,— вздохнул Мораддин.— Слышишь?
Отражаясь от скальных стен, сзади доносился шум, очень похожий на грохот копыт нескольких десятков лошадей. Погоня приближалась. Еще немного, и туранский отряд настигнет беглецов, и тогда драки не избежать. И хотя Мораддин отменно знает воинское ремесло и Конан тоже не мальчик, впервые взявший в руки меч, с полусотней врагов им не справиться.
А бежать некуда…
— Очень странно выглядит это место,— проговорил Конан.— Смотри, мы с тобой в самой глубине долины. Мощеная дорога ведет нас по замкнутому кругу, опоясывает очень большую гору. Тебе не кажется, что в горе должна быть пещера и туда должен вести какой-нибудь лаз?
Мораддин хмыкнул и внимательно осмотрелся.
— Ты прав, варвар. Если дорога выложена камнем, значит, когда-то здесь жили люди…
— Или нелюди,— мрачно добавил киммериец.— Или гномы, что-то же самое. Может, неподалеку околачиваются твои родственнички?
— Нет,— замотал головой Мораддин.— Зачем гномам строить дорогу на поверхности? Люди, и никто иной. Во имя Эрлика, ты только посмотри!
Пускай сын гнома видел не слишком хорошо при ярком солнечном свете, именно он, а не остроглазый варвар углядел всего в одной пятой лиги темную дыру. Она пряталась в буйных зарослях терновника на склоне красноватого гранитного монолита.
— Пещера! — Мораддин вытянул руку.— У нас есть возможность переждать в укрытии, пока не уедут туранцы. Ну что, рванули?
— Не знаю,— пожал плечами варвар.— Похоже, больше ничего не остается…
Топот копыт приближался. Еще немного, и туранские гвардейцы вылетят из-за поворота.
Два всадника во весь опор понеслись к замеченному пятну на темно-вишневой, с желтоватыми и белыми прожилками, скале. Продравшись сквозь кусты и слегка поранив терновыми колючками лошадей, оба приятеля добрались до высокого, в три человеческих роста, входа в пещеру. Очевидно, ни одно живое существо, кроме разве что пауков да ящериц, не заглядывало сюда уже много-много лет. С округлого потолка пещеры свисали заросли плюща, пахло плесенью и подземельем.
— Надеюсь, пещера достаточно глубока, чтобы нам укрыться вместе с лошадьми,— подозрительно осматривая проход во чрево горы, проворчал киммериец.— Мораддин, ты глянь!
Пол пещеры, на который с изумлением смотрел Конан, тоже был выложен гладко отесанными квадратными плитами. Видимо, здесь действительно кто-то жил в незапамятные времена.
— Скорее! — прошипел Мораддин, указывая взглядом в долину. Там уже виднелись яркие плащи и белые тюрбаны конногвардейцев султанапурского эмира. Туранцы рассыпались по ущелью, будто голодные волки в поисках добычи. Двух лошадей, полускрытых чахлыми, засыхающими от безводицы кедрами, они пока не видели.
Конан спрыгнул с седла и, взяв под уздцы упирающегося коня, повел его в темноту пещеры. Мораддин двинулся вслед. К величайшему сожалению варвара, факелов у них не было, и оставалось лишь надеяться на бывшего начальника аграпурской тайной гвардии, видевшего в темноте лучше любой кошки. Кроме того, у Мораддина был маленький белый дружок, не расстававшийся с хозяином со времен его службы на медных копях,— летучая мышь удивительной светлой окраски, которая охраняла хозяина, точно сторожевая собака, и предупреждала о любых опасностях. Сейчас белая летучая мышка, почувствовав родную стихию, вылезла из-под плаща Мораддина, расправила крылья и понеслась вперед, в сумрак и затхлость пещеры.
Когда они прошли около сотни шагов, мышка вернулась, встревоженно попискивая. Доверявший своей любимице Мораддин насторожился и, поймав Конана за локоть, остановил.
