— Стало быть, вся шайка полегла?
В глазах раненного мелькнула настороженность. И сразу исчезла, но Конан уже понял, что сейчас услышит ложь.
— Ага, всех кончили. Шакалам шакалья смерть.
— И не пропало ничего? — с улыбкой поинтересовался Конан.
— В смысле? — Настороженность вернулась.
— Ну, из товаров?
— Все цело. — Раненый насупился и отвернулся.
— Я слыхал, у Халима камешек был, — сказал киммериец нарочитой беспечностью.
— Мало ли кто чего слыхал, — угрюмо вымолвил страж каравана.
Конан подступился к нему почти вплотную, заглянув в глаза и дружелюбно произнес:
— Кром! Да брось ты темнить, приятель! Я ж чего спрашиваю — меня сам Халим звал к себе в охрану, да тут, — он с горечью усмехнулся, будто вспомнил что-то малоприятное, — работенка одна подвернулась, сулили большие деньги, а вышел собачий хвост без шерсти… Халим прямо так и говорил: надо камешек один в Аренджун отвезти, помимо прочего товара. Больно ценный камешек, много лихих людей на него зарится.
Раненный отстранился, раздраженно зыркнул на киммерийца и сказал:
— Вот что, мил человек. Я тебя знать не знаю, может, ты и правду говоришь, да только нам Халим ни про какие камешки не рассказывал. В Аренджун мы ехали, это верно, а что везли — меня не касается. И тебя тоже, если хочешь знать. Ступай-ка ты с миром, а то шепну халимовой родне, что ходят тут всякие, вопросы задают…
— Да к чему их задавать, коли у тебя и так все на роже написано, — рассмеялся Конан. — Не хвастай, приятель: не всю вы банду положили. Баши камешек за пазухой держал, кто ему черепушку развалил, тот и ушел с добычей. Караван-то им без надобности был, драку они только ради Лунной Льдинки затеяли.
Мрачная неразговорчивость охранника была красноречивее любых словесных подтверждений. Но Конану этого показалось мало. Он с печальным вздохом снял с пояса тощий кошелек, развязал, вытряхнул на ладонь три монеты. Посмотрел на раненного и ничуть не удивился перемене в его лице. Впрочем, любезная улыбка сразу сгинула, как только две монеты из трех вернулись в кошелек.
— Ладно, язви тебя Кром. — Конан снова тяжко вздохнул, вынул монету из кошелька, протянул охраннику. — А третью не получишь! — грозно заявил он. И тут же смягчился слегка: — Да имей же ты совесть, приятель! По миру меня пустить хочешь?
— Угадал ты, мил человек, восемь их было, — признался раненый, запихивая деньги под кровавую повязку. — Восьмой убег с камешком. А куда убег — не пытай, ей-ей, не знаю.
— Что ж вы восьмого-то упустили, а? — осуждающе спросил киммериец. — Догнать не смогли?
Его слова задели охранника за живое.
— Был бы ты тогда с нами — понял бы, почему упустили, — процедил он сквозь зубы. — Это не люди — кабаны бешеные, как начали нашего брата кромсать, только брызги кровавые полетели! Когда последний, самый лютый, деру дал, мы своему счастью не поверили! И рассудили: на кой его догонять, когда Халим Баши на дороге мертвый валяется, товары целехоньки, а бандюга в город мчится? Ну, схоронится в каком-нибудь притоне, так ведь камешек-то, Лунная Льдинка, все равно себя выдаст! Мало что сам он дорогущий, пол-Шадизара можно купить, на нем еще и заклятие против воров. Большущие деньги Халим чернокнижнику отвалил, зато теперь Лунную Льдинку нигде не спрячешь. Из-под земли до хозяев докричится.
— Да ну? — Последние слова охранника только подогрели любопытство Конана. — А чего ж тогда родня Халима озолотить сулит того, кто Лунную льдинку найдет?
— Врешь! — раненный резко выпрямился, вскинул нечесаную голову. — Кому они сулили? Когда?
— Своими ушами слышал — командиру стражи сулили, — честно ответил Конан, не договорив, что разговор тот, из-за угла подслушанный, вовсе не предназначался для его ушей. — Сгинула, говорят, Лунная Льдинка, точно в омут канула. Кто найдет, тому золота отвалят, сколько на горбу своем утащит.
— Ух ты! — возбудился охранник. — А что сотник стражи? Согласился помочь?
— Понятное дело, согласился, да только велел халимовым родичам лишнее не болтать, а то, говорит, весь город всполошится, на поиски кинется.
— Эх, рана, паскуда! — Охранник досадливо взглянул на окровавленную руку. — Кабы не она, проклятая, я б сейчас первым всполошился.
— А ты хоть видел ее, Льдинку Лунную? Знаешь, как выглядит? — Конан не дослушал до конца тот разговор с сотником стражи — помешал какой-то зевака, зашедший за угол, где стоял киммериец.
Охранник отрицательно помотал головой.
— Баши, земля ему пухом, никому не показывал, пуще глаза берег. Говорят, плоский камень, желтый и прозрачный. И блестит красиво, глаз не оторвать. Может, врут, может, нет… И куда ж он кануть-то мог, а? Заклятье-то дорогущее…
— На любые чары найдутся чары покруче, — уверенно заявил Конан.
* * *
— Про Льдинку ничего не слышали, а работенка для тебя, может, и найдется, — сказали ему в тот вечер на Южном базаре. Торговцы уже разъехались по домам и постоялым дворам, и за высоким забором, сплетенным из виноградных лоз, толпа оборванцев устроила привычную дележку отбросов. Заглянул туда и Конан, но вовсе не за своей долей подгнивших фруктов и овощей (каковой ему не причиталось), а для разговора с вожаком местного отребья. Вожак был радушен — предложил гостю ломоть осклизлой дыни и пригоршню черной шелковицы, собранной его приятелями на грязной земле. И то и другое было вежливо, но непреклонно отвергнуто. Тогда вожак сказал:
— Знаешь Паквида Губара?
— Горбуна колченогого, что ли? — Конану живо вспомнился странный ростовщик, любитель разгуливать по ночным улицам с толстым кошельком на поясе и стайкой невидимых, как духи, телохранителей с кинжалами да удавками. Даже не будь телохранителей, местное жулье боялось бы Паквида Губара пуще проказы.
— Его самого. — Вожак не подал виду, что его задел брезгливый тон собеседника. У него самого осанка была далеко не царственная, да и походке оставляла желать лучшего. Но, обделив его красотой, природа воздала отменной выдержкой и тем, что принято называть ушлостью. — Паквид себе особняк загородный отстроил, настоящий дворец. Теперь стражу туда набирает.
Конан кивнул. Особняк тот он видел, такому любой вельможа позавидует. Увенчанные острыми шпилями башни над стенами из бурого камня, причудливые узоры актотериев, закоченевшая злоба в очах каменных драконов, тончайшее глазурованное кружево волют… От этого замка, даже недостроенного, веяло угрозой. Роком! Так показалось Конану с первого взгляда, а он давно привык доверять интуиции.
— Денег у Паквида куры не клюют, и за верную службу платит он щедро. Есть будешь на серебре, спать на коврах, но скажут тебе «ап!» — изволь сначала подпрыгнуть, в после можешь раздумывать, зачем это понадобилось. Ну что, интересно?
