Даже с приставленным к горлу лезвием, этот человек не выглядел поверженным. Он зло и тяжело дышал, а в его глазах не было страха. Только ненависть. Он напоминал бешеного пса, что только и ждет возможности вонзиться клыками в шею. Ну что же. Тем хуже было для него. Ведь бешеных зверей всегда было принято убивать.
— Ты виновен в смерти моего отца, — произнес Лико Тайвиш.
— Увыфф, — неразборчиво прохрипел прижатый к сидению мужчина.
— Не спорь. Я знаю это. И тебе мало было отравить его самого, ты решил отравить и всё его наследие. Весь созданный им порядок. И сделать ты это решил убив мой род и захватив власть в государстве. Я, Лико Тайвиш, глава древнего и благородного рода, старейшина и Верховный стратиг Тайлара обвиняю тебя, Кирота Кардариша, в убийстве и покушении на тиранию. Тебя будут судить перед лицом народа и богов.
Вместо ответа Кирот Кардариш зарычал совсем по-звериному. Он дернулся было вперед, но стоявший позади него воин удержал старейшину, сильнее заломив ему руки и вжав в его спину колено. Верховный стратиг отошел от прижатого врага и оглядел ряды алатреев. Часть из них явно боялась. Другая не верила в происходящее, вращая головами по сторонам, словно деревенские мальчишки, впервые попавшие на городской праздник. Вся их великая партия, что так много о себе мнила, выглядела жалко и раздавлено.
— Именем моих предков и перед взором всех богов я клянусь, что всякий, кто принимал участие в этом позорном заговоре не уйдет от возмездия. А всякий непричастный не пострадает. Воины, слушайте мой приказ: выведете из этих священных стен всех алатреев и препроводите их по домам. Пусть там они и остаются под надежной стражей и присмотром, до моего распоряжения. Всех, кроме Кирота Кардиша, Убара Эрвиша, Тэхо Ягвиша и Лиафа Тивериша. Их сопроводите в Хайладскую крепость.
— Беззаконие! — выкрикнул кто-то из прижатых к сидениям старейшин. — Боги проклянут тебя и всех причастных, Тайвиш!
— Верховный понтифик! Вмешайтесь! Вы что не видите, что происходит?! — издал отчаянный визг другой старейшина.
И это были вторые слова, которых так ждал Великий логофет. Слова заклятья. Теперь они уже не казались ему страшными. Поток судьбы нёс его с такой бешеной силой, что всё, что оставалось Джаромо Сатти, это вверить себя ему без остатка. Пройдя через зал, он подошел к сбитому с толку Лисару Анкаришу и протянул маленький красный мешочек. Высший жрец удивленно посмотрел на кулек ткани, подняв глаза на первого сановника.
— Настоятельно рекомендую развязать ленту и разглядеть содержимое, достопочтенный господин Анкариш. Вероятно, оно укажет вам верный путь.
Глаза верховного понтифика округлились, а тусклые зрачки вспыхнули, как только его пальцы коснулись красной материи. Потянув за ленту, он развязал простенький узелок и, взглянув внутрь ахнул, осев и обмякнув на своем сидении. Краем глаза Джаромо Сатти заметил, как полыхнул крупный рубин в пасти золотого льва, что красовался на ободке вокруг отрубленного пальца.
Круглые глаза жреца впились в Джаромо с немым, но крайне красноречивым вопросом: «Он жив?». «Цел, не считая легкого, и не смертельно увечья, но далее судьба его всецело в ваших руках, многоуважаемый господин Анкариш», — ответил полузаметным кивком Великий логофет.
Кровь окончательно отлила от лица главы всех жрецов и смотрителя Пантеона. Он стал похож на полежавший труп, что по чьей-то злой воле продолжал двигаться. Но с Великого логофета было достаточно и того, чтобы этот труп смог произнести нужные им всем слова, ну а потом пусть хоть обращается в труп обыкновенный. «Спасайте же своего драгоценного отпрыска, милейший господин Анкариш!» — произнесли уголки глаз высшего сановника и жрец, сглотнув, опустил голову.
Кое-как поднявшись и подойдя на негнущихся ногах к жаровне, Лисар Анкариш заглянул в дым.
— Б… б… Боги… не вмешиваются, — слова с трудом вырвались из его горла. Он словно потратил на них все свои последние силы, и тут же осел прямо на ступенях постамента, охватив голову руками.
— Что? Да как вы смеете так нагло врать Анкариш! — выкрикнул Лиаф Тивериш. — Старейшины, вы же видели это! Этот джасурский ублюдок что-то ему дал! Господа, это истинное преступление против… кх… а-а, о-ох.
Договорить он не смог. Воин рядом прервал речь вещателя алатреев одним мощным ударом локтем в живот, заставив того согнуться и рухнуть на колени.
— Господин Лико Тайвиш, я надеюсь, вы не запятнаете тайларские войска убийством старейшин в стенах Синклита, — спокойным, даже слишком спокойным тоном произнес Убар Эрвиш.
Предстоятель алатреев и герой войн прошлого сидел, сложив руки у подбородка, словно и не замечая меча у своего горла.
— Я тоже на это надеюсь, господин Эрвиш, — ответил ему Верховный стратиг.
— Тогда предлагаю не доводить этот день до позорной трагедии. Наши потомки вряд ли станут вспоминать о ней с теплом или гордостью. Я пойду в Халадскую крепость и вы, господа старейшины, тоже пройдите по своим домам. Синклит не лучшее место для бойни.
Сказав это, победить Мицана Рувелии поднялся и, повернувшись к стоявшему позади него крупному воину, протянул ему руки.
— Выполняй приказ своего командира, солдат.
Явно смущенный и слегка растерянный, тот обмотал руки старейшины веревкой, а следом за ним то же самое принялись делать и остальные солдаты, поднимая глав великих семейств и формируя из них колонну, словно из захваченных в бою врагов.
Великий логофет смотрел словно бы в дрёме, как старых и молодых мужчин в белых мантиях с черной каймой выводят из зала.
Вот и всё. Они сделали это. Синклит пал.
Когда последний алатрей прошел через ворота, Лико Тайвиш вышел на середину зала и, оглядев оставшихся алетолатов и два десятка солдат, что стояли между ними словно полноправные члены собрания благородных, произнес холодным голосом.
— Старейшины, привычный всем нам порядок собраний отныне стал невозможен. Алатреи, или как минимум часть их, вступила в заговор и предала те законные основы, на которых покоился порядок Тайлара со времен окончания смуты. Они, отринув так долго создаваемый моим отцом мир, возжелали превратить всё наше государство в свою личную вотчину, которой собирались править как тираны. А посему нам нужно восстановление законности. И единственная сила, что может нам её дать — это народное собрание. Старейшины, я призываю вас, как мужей государства, объявить о сборе в Кадифе, свободных граждан Тайлара, что явив свою волю, предадут заговорщиков суду и восстановят справедливость. Господин Лисар Утериш, ваша партия поддержит это решение?
По рядам алетолатов пронесся изумленный вздох, тут же сменившийся шепотом, перетекающим в споры. Никто из них не знал, какую роль им предстояло сыграть сегодня. Даже Лисар Утериш, старый и верный предстоятель партии был извещён этим утром лишь о том, что станет свидетелем больших перемен. Но мог ли он представить, насколько они окажутся большими? Едва ли.
Задуманное Лико после рассказа юного Эная Себеша, было слишком смелым, слишком безумным и дерзким, чтобы посвящать в это тех, кто мог пошатнуться в своей уверенности. Да, Утериш был верен Шето. Вот только своим торговым интересам, имениям и землям он был верен куда больше. И ни Джаромо, ни Лико, не могли положиться на то, что страх за них, не пересилит старые клятвы и обещания. Чего уж говорить об остальных алетолатах.
Даже сам Джаромо, вероятно счел бы всё это капканом, брошенным им под ноги алатреями, если бы накануне к нему домой не пришла одна гостья. Она появилась глубоко за полночь, явившись без предупреждения. В этот час Джаромо сидел в своих покоях, разбирая письма и донесения, когда дверь неожиданно открылась, и молчаливый Аях Метей провел внутрь фигуру, закутанную в плотный плащ с капюшоном. Как только раб закрыл дверь, она тут же скинула свою накидку, и Великий логофет увидел встревоженное лицо Ривены Мителиш.
— Ты в очень большой опасности, милый, — проговорила она без всяких приветствий. Джаромо заметил, что её прекрасное лицо изменилось — на нем добавилось морщин и складок, а в волосах заметно прорезалась седина.
