осваиваетесь?
– Я вас ненавижу, – сказала Сашка, – и найду способ с вами рассчитаться. Не сейчас. Потом.
Коженников рассеянно кивнул:
– Понимаю. Мы вернемся к этому разговору… через некоторое время. Костя, ты тоже меня ненавидишь?
– Вот что меня интересует, – сказал Костя, нервно потирая колено. – Ты в самом деле… ты можешь делать так, чтобы явь становилась сном? Или это гипноз? Или еще какой-то фокус?
По-прежнему улыбаясь, Коженников развел руками, как бы говоря – ну вот, так получилось.
– И ты можешь управлять несчастными случаями? – продолжал Костя. – Люди заболевают, умирают, попадают под машины…
– Тот, кто управляет парусом, управляет ветром или нет?
– Дешевый софизм, – вставила Сашка.
– Все дело в том, – Коженников мельком на нее взглянул, – какой случай считать несчастным, а какой – счастливым. А этого, ребята, вы знать никак не можете.
– Зато вы за нас знаете, – снова вмешалась Сашка.
– А что это за монеты? – спросил Костя.
Коженников рассеянно сунул руку в карман. Вытащил золотую кругляшку. Мелькнула такая знакомая Сашке округлая, «объемная» фигура.
– Посмотри. Вот слово, которое никогда не было сказано. И уже не будет, – Коженников подбросил монетку, она взлетела, переворачиваясь, и снова упала ему в ладонь. – Понятно?
Костя и Сашка молчали.
– Поймете, – Коженников кивнул, будто успокаивая. – Хотите рыбку половить? Костя?
– Нет, – неприязненно сказал Коженников-младший. – У нас на завтра работы много. Привет.
И, не оборачиваясь, зашагал прочь от реки.
* * *
Утром и днем – еще куда ни шло. Сашка была занята, у нее были пары, занятия, заботы.
А вечерами и особенно ночами она плакала. Каждый день. Отвернувшись лицом к стене.
Она скучала по дому. По маме. Ей виделось в полусне, как мама входит в комнату, останавливается рядом с кроватью… Она просыпалась – и плакала снова.
Ей едва удавалось задремать к тому времени, когда звенел будильник.
* * *
Сашка всегда любила учиться. Мотаясь на курсы и по репетиторам, просиживая юбку в библиотеке, прочитывая школьные учебники наперед, она все-таки понятия не имела, какое это счастье – учиться тому, что логично, понятно и красиво, как задача по геометрии.
Теперь сам вид текстового модуля с узором из кубиков на обложке вызывал у нее тоску.
Прошла неделя. Затем другая. Каждый день приходилось читать параграфы, зубрить, зубрить, зубрить отрывки бессмысленного, неприятного текста. Сашка сама не понимала, почему эта абракадабра для нее с каждым днем все более отвратительна. Вчитываясь в дикие сочетания полузнакомых и незнакомых слов, она чувствовала, как что-то происходит у нее внутри: будто под черепной коробкой просыпается осиное гнездо и ноет, ноет, беспокоясь, не находя выхода наружу.
Со второй же недели занятий в группе «А» объявились прогульщики. Андрей Коротков не ходил на математику, заявив, что такие задачи он в девятом классе решал. Лиза Павленко пропускала то историю, то философию, то английский – безо всяких объяснений. Кое-кто из ребят пропускал физкультуру, но девочки ходили на занятия к Дим Димычу поголовно и с радостью. Милейший Дима, красавец, добряк, никого не мучил непосильной нагрузкой, зато много времени отдавал игре. Бесхитростно рассказывал о строении организма: чтобы увеличить эффективность тренировок, конечно. Показывал, как проходят сухожилия, как расположены мышцы – сперва на плакате, потом на живой натуре. Натура массово требовала новых и новых объяснений. Дима краснел и снова растолковывал: вот коленный сустав, вот голеностоп, вот эти нежные связки особенно подвержены растяжениям и даже разрывам…
Сашке нравилось наблюдать за юным физруком откуда-нибудь с горы гимнастических матов, сложенных один поверх другого. Смелость однокурсниц, ведущих себя нахально и даже развязно, удивляла, смущала и вызывала зависть.
На специальность ходили все девятнадцать студентов группы «А» в полном составе. И параграфы учили тоже все. Портнов умел принудить. Более того: все его преподавательское мастерство заключалось, по-видимому, в умении принуждать.
– Зачем нам вообще ходить на эти лекции? Чтобы книжки читать? – возмущалась Лора Онищенко, высоченная, грудастая, вечно таскающая в сумке полиэтиленовый кулек с вязаньем.
– Это не учеба, – говорил Костя. – Это дрессировка в лучшем случае. В худшем – зомбирование, полное промывание мозгов. У тебя как, голова после индивидуальных в порядке?
Индивидуальные были в каком-то смысле хуже лекций. Дважды в неделю по пятнадцать минут. Портнов говорил, что контролирует их знания, хотя знаний, с точки зрения Сашки, никаких не было, а способ контроля казался шаманством: перстень Портнова слепил глаза, от этого путались мысли, время совершало головоломный скачок, а Портнов ухитрялся узнать все о выученном, невыученном и недоученном.
– Ты не закончила пятый параграф. На завтра сделаешь шестой – и пятый опять!
– Я не успею!
– Меня не интересует.
В группе «Б», по всей видимости, происходило все то же самое – румяная Оксана побледнела, осунулась и все свободное время проводила за письменным столом. Лиза по-прежнему курила в комнате, сигарету за сигаретой. Сашке все больше казалось, что она это делает назло. Что ей нравится наблюдать, как Сашка кашляет и морщится от табачного дыма.
Прошло две недели занятий. Однажды на обеденной перемене, когда все отправились в столовую, Сашка вернулась в общежитие, нашла среди Лизиных вещей запас сигарет – несколько пачек – и все спустила в унитаз.
Лиза ничего не сказала. На следующий день вся Сашкина косметичка – и пудра, и тени, и блеск для губ, и дорогая помада, подаренная на день рождения и используемая редко-редко, по праздникам, – все это оказалось в мусорном баке, разбитое, раздавленное и размазанное по ржавым железным стенкам.
Сашка обнаружила разгром поздно утром, когда Лизы в комнате уже не было. Не помня себя от ярости, Сашка кинулась в институт, намереваясь вцепиться мерзавке в волосы. Опоздала: первой парой шла специальность, и новая порция отвратительной абракадабры остудила Сашкин гнев быстрее, чем это мог бы сделать ушат ледяной воды.
…В конце концов, она первая начала. Первая выбросила ее сигареты. Но что делать, если на стерву не действуют слова! Ничего: Павленко, насколько Сашке было известно, вот-вот должна была найти съемную квартиру и переехать… И тогда можно будет вздохнуть с облегчением… С Оксаной-то они договорятся…
До конца пары оставалось пять минут. Сашка закончила читать параграф и вытерла мокрый лоб мокрой, слабой ладонью.
– Самохина, иди сюда.
Сашка вздрогнула. Портнов смотрел на нее в упор – поверх очков.
– Иди сюда, кому говорю.
Костя глянул с беспокойством. Сашка неуклюже выбралась из-за стола, переступив через собственную сумку.
– Все посмотрели на Самохину.
Восемнадцать пар глаз – равнодушных, сочувствующих, даже злорадных – уставились на нее в ожидании. Сашка не выдержала и потупилась.
– Эта девушка на данный момент достигла наибольших успехов в учебе.
