Осознание хрупкости жизни и чувство вины за произошедшее с близкими несчастье, хотя он не имел к нему отношения и никак не мог это предотвратить, подтолкнули его направить все силы и средства на спасение бездомных животных. Он уволился с работы и превратил свой коттедж в питомник для бродячих собак. Пока животных было немного, соседи поддерживали его начинание, но как только их число перевалило за полтора десятка, стали жаловаться на шум в полицию. Именно нежелание иметь проблемы с законом и заставило пациента обратиться к профессионалу за помощью.
В тот раз Зубр узнал, что механизм психологической компенсации распространяет действие не только на оказавшихся рядом животных или других людей, но и на неодушевленные предметы. Та же паталогическая страсть у некоторых представителей мужского пола к машинам или оружию – тому яркий пример.
Зубр не был до конца уверен, что правильно разобрался в душевных порывах Татьяны. К тому же он со временем сам проникся к ней глубокими чувствами, но, поскольку первое время его мучили укоры совести из-за разницы в возрасте, он цеплялся за идею психологической компенсации как утопающий за соломинку.
Татьяна была одной из тех старшеклассниц, что волею судеб в день Атаки оказались на комбинате. Первые дни школьники вместе с успевшими заскочить в убежище учительницами и сопровождающими держались особняком, терпеливо дожидаясь спасателей. Помощь извне так или иначе ждал каждый из обитателей защитного сооружения, не веря, что им придется на долгие годы, если не навсегда, поселиться здесь.
Вера в чудо растаяла как дым к концу второй недели жизни под землей. По всем нормативам сроки прибытия специалистов РХБЗ были превышены в разы, а это означало, что жители бомбоубежища остались один на один с проблемами и трудностями и что надо объединяться хотя бы для того, чтобы выжить в столь непростых условиях.
Благодаря более гибкой психике дети помладше первыми адаптировались к новому укладу жизни и сами потянулись к взрослым. Женщины, как более нежные и чувствительные создания, взяли под свое крыло малышей, найдя в них спасение от терзающей сердца и души боли за погибших в ядерном Армагеддоне близких, а там и мужчины подтянулись.
Общее горе крепко связывало незнакомых ранее людей в новые ячейки общества, и только подростки до последнего сохраняли обособленность и даже гордились этим. Они считали себя взрослыми и старательно пытались доказать это всем.
Зубрин первым нашел выход из сложной ситуации, в какую загнала себя молодежь. Понимая, что им все равно придется выходить на поверхность, он решил всерьез заняться обучением юношей основам военного дела и их физподготовкой в свободное от общественных работ время. Вместе с ним за столь важное дело взялся майор в отставке Шихов Юрий Геннадьевич. Он гонял молодежь как сидоровых коз. За строгость, почти немецкую педантичность, ну и как сокращение от имени-отчества, мужчина получил прозвище Юрген.
Пятеро девушек тоже изъявили желание тренироваться. В их числе оказалась Татьяна – стройная девушка с русыми волосами ниже плеч, высокими скулами, аккуратным носиком, чуть припухлыми губами и серо-зелеными глазами. Все мальчишки в их группе оказывали Тане знаки внимания, но она с ними была подчеркнуто холодна. Ей понравился рослый и статно сложенный, с густой шевелюрой слегка вьющихся черных волос и правильными чертами лица бывший главный инженер Александр Зубрин. С детства привыкшая идти чуть ли не напролом к поставленной цели, она приложила немало усилий, чтобы добиться своего и стать его законной, по меркам бомбоубежища, женой.
Их отношения складывались тяжело, да и о каких отношениях могла идти речь, когда Зубрин, всякий раз, когда она подстраивала так, чтобы они остались наедине, бежал от нее, как от огня. Наконец, потеряв всякую надежду достучаться до Зубра, она решила открыто заявить о своих претензиях на него, а там уже будь что будет.
В тот вечер, приняв душ после очередной тренировки, она без стука ворвалась к нему в отсек, заперла за собой дверь и скинула с себя одежду.
– Ты в своем уме?! – воскликнул Зубр, прикрыв ладонью глаза. Правда, сделал он это чуть медленнее, чем следовало бы. Татьяна расценила это как добрый знак и решила развить достигнутый внезапным вторжением стратегический успех.
– Я-то да, – тряхнула она влажными волосами. – А ты?
– А что я?
– Неужели ты все это время не видел, что нравишься мне?
– Такое только слепой не заметит, – хмыкнул Зубр. Руку он опустил, но демонстративно смотрел в сторону, а не на стоящую перед ним обнаженную девушку.
– Выходит, ты специально игнорировал меня. Хотел, чтобы я побегала за тобой?
– Вовсе нет, – помотал головой Зубр.
– Значит, я тебе не нравлюсь.
– Почему? Нравишься.
– Тогда в чем дело? Почему ты избегаешь меня? – продолжала давить Татьяна.
– Да потому что я старше тебя и обитателям убежища это может не понравиться.
– Мне уже восемнадцать, и я могу самостоятельно принимать решения, – категорическим тоном заявила она. – И вообще, если у нас теперь новый мир, значит, должны быть и новые правила.
– Ну, мир, может быть, и новый, раз человечество его так изуродовало, да только вот правила в нем старые. Люди-то прежние остались. Прошу тебя, оденься и уходи.
– Я никуда не уйду, пока мы во всем не разберемся.
Таня приложила немало усилий, чтобы голос не дрогнул от внезапно накативших слез. Она злилась на себя, на Александра и на ту глупую ситуацию, в какой они оказались.
– Хорошо, – вздохнул Зубр. – Но одеться-то ты можешь? Пожалуйста.
Татьяна кивнула и влезла в рубаху и штаны. Нижнее белье она специально не стала брать с собой в душевую по вполне понятным причинам.
– Присядь, – показал мужчина на тумбочку рядом с пристегнутой к стене откидной кроватью, а сам вытащил из-под стола табурет и сел на него.
Татьяна примостилась на краю тумбочки, просунула между тесно сжатых колен сложенные вместе ладошки и уставилась в пол, где появились первые темные пятнышки. Это капали слезы. Девушка чувствовала себя полной идиоткой. Щеки горели от стыда, губы подрагивали, а на ресницах крохотными бриллиантами сверкали слезинки.
– Пойми меня правильно, ты мне нравишься, – сказал Зубрин. – Очень. Но я не могу вот так с наскоку. Это хорошо, что ты ко мне пришла, сам бы я не решился предложить тебе завязать отношения. Все из-за той же разницы в возрасте, будь она неладна. Я же почти в отцы тебе гожусь.
– Не льсти себе. В двенадцать лет папами не становятся, – всхлипнула Таня. Зубр протянул ей носовой платок, и она громко высморкалась в него.
– Ну хорошо, допустим, ты права и у нас есть шансы на совместное будущее, но ведь нельзя же вот так брать быка за рога. Надо же, чтобы все было как у людей. Свидания, там, прогулки, совместные ужины, наконец.
– О господи, где ж ты гулять-то собрался, романтик? – вздохнула Татьяна. – Представляю себе, как мы вышагиваем по улице под ручку в противогазах и ОЗК. Два лупоглазых слоника с хоботами.
Она шмыгнула носом и прыснула в кулачок. Зубрин вообразил себе эту картину и чуть не захохотал в голос. Выглядело и в самом деле гротескно.
– Ну, мы можем погулять по коридору, например. Сходить на танцы. Зря, что ли, их каждое воскресение в актовом зале Диджей устраивает?
Диджеем прозвали Виталика Морозова, бывшего Таниного одноклассника. Он действительно до катастрофы подрабатывал на юбилеях и корпоративах. В день Атаки он должен был помочь приятелю провести юбилей его отца, а потому у него с собой оказалась флешка, забитая хитами звезд восьмидесятых и девяностых годов прошлого века.
В мирное время бомбоубежище использовали не только как склад готовой продукции и место для выращивания грибов и гидропонных овощей. Когда модернизировали офисную технику, в один из отсеков притащили старые компьютеры и всю периферию к ним, намереваясь в конце года сдать их в утиль. Атака нарушила планы компьютерщиков, но это стало спасением для обитателей бомбоубежища. Без этой техники было бы невозможным устраивать воскресные дискотеки, а ведь они стали своеобразным клапаном, через который люди стравливали накопленное за неделю напряжение. Кроме того, на жестких дисках некоторых компьютеров нашлись фильмы, что тоже помогало жителям убежища снимать усталость и получать хоть какую-то разрядку.
