Почти как с людьми.
Кого-то страх убивает, а кого закаляет, делая только сильнее.
Так можно ли сказать, что машинам тоже известен страх? Не умереть, возможно, но попасться под удар. Страх перестать существовать?
Кенси не знал ответа. Но такие мысли его посещали уже не впервые, и чем больше генерал наблюдал за присылаемыми ему механоидами, тем больше ему хотелось думать, что страх гибели машинам тоже присущ.
Но за такой верой не далеко начать одушевлять сами машины.
А вот эта была черта, за которую генерал переступать не хотел. Слишком многое меняло такое отношение, и слишком опасно было разведывать природу их истинного обучения.
Ведь если окажется, что те машины, что стоят у них в стойках, не так далеки от людей, как принято считать, то какой следующий шаг им стоит ожидать от тех, кому они доверяют свою безопасность? Сложно представить, что может случиться, если когда-нибудь эти машины вдруг, по какой-то своей логике пойдут против них, своих конструкторов. И если уже МЕГ-114 не раз показывал свои отклонения в сообразительности, то значит ли это, что на свободу мысли и выбор способны остальные?
Сейчас генерал не видел в иллюминаторах космоса. Во время прыжка за прозрачным полимером всегда был лишь мрак. Густой, как краска и лишь изредка переливающийся странными всполохами. Обычно люди боялись наблюдать за пространством вне корабля во время переходов. Суеверные даже вовсе запрещали туда глазеть. Будто бы взгляд в недра мрака мог затянуть туда сознание, а то и вовсе похитить душу.
Кенси в такую чушь не верил.
Но зато он почти верил своим техникам, которые иногда клялись и признавались, что в машинах их что-то пугает.
Не корабль, а сборище суеверных… Не зря, наверное, последнее время говорят, что после десятка лет службы в космосе лучше годик отдохнуть в санатории по соседству с дуркой. Глядишь, лишние фобии помогут выбить и снять страхи вечных преследований.
Но и на этот бред Кенси еще недавно лишь усмехался.
Сейчас же, после некоторого изучения статистики, лежащей в открытом доступе, Джареф всерьез задумался о том, что так сильно повлияло на космический флот в последние полсотни лет. Случайность или нет, мода или отсутствие престижа, но именно сейчас работа в звездном флоте стала терять популярность. И если раньше в ОКФ стремились попасть почти все, начиная от водителей глайдеров и заканчивая отличниками военных училищ, то теперь в последние годы ОКФ испытывал нехватку кадров и компенсировал текучку огромными привилегиями.
В связи с этим с каждым годом платили в ОКФ все больше, социальные пакеты становились заманчивее, но народ все равно не задерживался. А в последние годы и вовсе участились запросы от рядового состава с просьбами о переводе на другие корабли.
Кенси озаботился этой статистикой после очередного недавнего случая среди своего состава. Он даже решил, что причина такого запроса на перевод заключается в нем, как в неблагонадежном командире. Но потом генерал придержал свою мнительность и стал разбираться.
О переводе за короткий срок попросили четверо техников, два пилота и, что стало неожиданностью, один оператор. Все в разное время и все ранее друг с другом не контактировали. И если после первых запросов генерал дал строгий отказ, потому что у них здесь не общий состав ОКФ, где можно прыгать от корабля на корабль, то после запроса оператора Кенси напрягся и провел с младшим офицером личную беседу.
Оператор при личной встрече уклонялся от правды как мог. Но генерал применил самую редкую, но действенную технику выжимания истины и побеседовал с офицером «по-отцовски» неформально без протокола. После второй граненой рюмки оператор немного расслабился и сознался, что попросил о переводе из-за необъяснимого и неоправданного страха. Будто сам космос начал сгущаться вокруг его головы. Словно шепот вкрадчиво проникает в его уши и коварно играет на разуме. А эмоции уже не справляются. Дают слабину перед работой. И каждый раз, надевая наушники для работы с механоидами, он слышит вновь этот шепот, который как тончайшая струнная пила медленно прорезает его разум своей ненавистью.
После того разговора Джареф отпустил оператора на пять смен беспрерывного отдыха с заходом в медкрыло, где указал всучить парню на время отдыха успокоительного. Сам же генерал крепко задумался о происходящем, усиленно отгоняя от себя космическую суеверность.
Ситуация по итогу выхода отвратная. Мало того, что по экипажу поползло некое заразное паникерство, так оно оказывается не обходило другие корабли. Словно ОКФ медленно возвращалось в годы психологического помешательства, связанного с этими долбанными окнами в космос. Только тогда психозом страдали от клаустрофобии, теперь от какого-то «шепота».
Но Кенси не любил пренебрегать даже такой угрозой. Хуже то, что все эти тонкие душевные психологические качели накладывались и усиливались нестабильной обстановкой в родной системе. А поскольку экипаж у генерала в эскадре был сборный, то от конфликтов на почве гражданства они были не убережены.
Взывать к здравомыслию на борту становилось сложнее. А присяга ОКФ все равно не делала их наемные службы единой семьей. У всех были свои связи и свой взгляд на происходящее. Что уж говорить про разный менталитет уроженцев конфликтующих планет.
Тем временем в самой Федерации политические дебаты только набирали обороты, и конфликт метрополии с колониями усугублялся. Как будто все единовременно начали сходить с ума, пораженные «космической паникой». По крайней мере, генерал Кенси только так мог объяснить себе накал возмущений за последние полгода.
Он даже не мог сказать, с чего все началось. Слишком много факторов влияли на стабильность жизни в звездной системе. Но когда-то недовольства цинтеррианскими торговыми путями слишком сильно пошатнули репутацию метрополии. А потом колонии подлили топлива в огонь и обвинили Цинтерру в спонсировании и патронаже пиратства.
Кенси перестал ежедневно читать новости где-то на вторую неделю. Шквал информации заполнял сайты, а генерал не приписывал себя к ряду профессиональных политологов и экономистов, чтобы верить в то, что он может разобраться во всем самостоятельно. Через три месяца он уже вновь слепо следовал приказам, лишь иногда раз в неделю пытаясь по новостям предсказать, к чему они движутся.
После увеличения налогов, призванных сковать колонии и переключить их внимание, репутация Цинтерры резко поползла вниз. Ожесточенные споры в Сенате заканчивались тупиковой бессмыслицей. Законы, одобренные канцлером, немного балансировали ситуацию. Но словно бы вся система, как дряхлый мотор, начинала рассыпаться по прошествии времени, и державшийся уже два столетия порядок перестал подходить современному миру.
Кенси с неохотой признавал, что когда-то все это должно было случиться. Когда-то Цинтерра оступится и совершит ошибку. Когда-то колонии захотят больше независимости. Сменятся поколения, к власти придут не смельчаки колонисты, а авантюрные политики, которые рискнут отколоться от материнского мира. И тогда Федерации как структуре настанет конец.
Генерал никогда не загадывал желания попасть на эру перемен, но сейчас понимал, что он не прочь дожить до закономерного исхода. В Джарефе начало просыпаться болезненное любопытство, которое не ограничивалось заботой о будущих поколениях и родственниках, потому как у него потомков так и не появилось.
Мысли Кенси бессвязно текли, как бумажный кораблик по волнам. Глядя на мглу за стеклом, он видел свое блеклое отражение на фоне густых черных потоков. Вот еще недавно он вспоминал свой экипаж, а теперь уже смиренно принимал одиночество и мрачно усмехался, что только таким как он место на командующих постах в эскадрах ликвидаторов.
В одном только высшее командование ошиблось на его счет. Пока другие в его должности черствели душой окончательно, Джареф все сильнее тонул в меланхолии. И сейчас, когда звездную систему расшатывали внутренние конфликты, генерал всерьез задумался о бессмысленности прожитых лет. Вот так вот, банально и бесхитростно. И осознание того, что его жизнь близится к закату, а большее, на что он может рассчитывать от Федерации, а именно омоложение на несколько десятков лет и безбедную курортную «старость» с запретом на разглашение, не придавало ему оптимизма в работе.
