обтянутой кожаными штанами заднице.
— Экую жопень отрастила!
Хлоя даже головы не повернула, продолжая собирать посуду. Привыкла.
— И пару стульев складных дай, — попросила Аннушка, когда бармен принёс ей бутылку. — Рюмки верну потом, не бойся.
— Зря ты, — сказал Дмитрос, — совсем мала́я же.
— Не сцы, я её вытащу. Зато если продержится, будет крутейшей глойти на Дороге. А что мала́я — так и надо. У взрослых мозги твердеют.
— Тебя так же учили, да, синеглазка?
— Меня, Дмитрос, учили куда жёстче. Так что отвали, я знаю, что делаю.
— Как скажешь, ага́пи му. Ты всегда знаешь, что делаешь.
— Хотя лучше бы ты знала, зачем, — добавил он, глядя ей вслед.
* * *
Аннушка, прихватив бутылку, рюмки и два складных стула, направилась к выходу, где уже нетерпеливо подпрыгивает весёлая Донка.
— Куда пойдём?
— Поедем, — поправила её Аннушка, — недалеко, не волнуйся. Просто не хочу, чтобы люди были рядом.
— Ты меня куда-то заманиваешь, что ли? — подозрительно спросила девочка.
— А что, ты, типа, откажешься?
— Нет, конечно. У тебя же бутылка! Но учти, что я не такая наивная, и всё вижу!
— Садись, — Аннушка открыла перед ней дверь чёрного пикапа. — Прокатимся чуток. Ох, как же хорошо, что тут можно садиться за руль пьяной! Я прилично набралась, оказывается.
— А что, где-то нельзя? — поразилась Донка. — Что за дикие места?
— Помотаешься по Мультиверсуму, ещё и не такое увидишь.
Аннушка завела мотор, погоняла его пару минут на холостых, потом воткнула передачу и решительно нажала на газ.
— Ух, ты здорова́ гонять! Правду рассказывают, что ты самый быстрый курьер на дороге! — сказала Донка восхищённо, когда они остановились. — А где это мы?
— Да нигде, в общем. Просто старое шоссе. Ты же глойти, тебе так легче на Дорогу выйти.
— А тебе?
— А мне пофиг, — Аннушка вытащила из кузова складные стулья, поставила их на обочине. — Присаживайся.
— Ну, наконец-то! А то ты так меня прокатила, что я чуть не протрезвела с перепугу!
— Понравилось?
— Не то слово! Ночь, луна, пустыня, и мы по ней как ненормальные — вжу-у-ух! Крутенечко вышло.
Донка села на стульчик и сложила руки на коленях, как примерная школьница. Потом подняла одну, подперев второй локоть, и спросила:
— Доночка заслужила рюмочку?
— Чуть позже, — ответила Аннушка, садясь напротив. — Давай, выходи на Дорогу.
— Но как? — удивилась та. — Резонаторы-то на машине…
— Нет на ней резонаторов.
— Тогда как ты…
— Не думай, как я. Иди как ты. Ты — глойти. Резонаторы — костыли. Тебе они не нужны, поверь, иди ножками.
— Но я же сижу!
— Сидя иди. Закрой глаза, представь, что ты в машине, что ведёшь караван.
— Кажется, для такого я маловато выпила, — сказала девчонка с сомнением в голосе. — Но я попробую.
Она зажмурилась, сосредоточилась, засопела…
— Выход! — резко сказала Аннушка, несильно толкнув её в плечо.
Луна моргнула и исчезла. Вокруг упал туман.
— Ух ты, — сказала Донка, — и правда, получилось. Не знала, что так можно!
— Так нельзя, — покачала головой Аннушка, — но иногда надо.
— Тогда выпьем!
Разлили, держа рюмки на весу, выпили.
— А тут прикольно. Туман такой…
— Тут нет тумана.
— Но я его вижу!
— Вот именно.
— Ничего не поняла, наливай ещё.
Разлили, выпили.
— Почему мне так странно? — спросила Донка. — Как будто холодает, что ли. Или кто-то смотрит в спину нехорошо…
— Это Изнанка. То место, по которому идёт Дорога. Она заметила тебя и, если позволить, выпьет душу. Душу выпьет, тело выкрутит, сделает своей.
— Серьёзно, твари правда существуют?
— Скоро узнаешь. Давай ещё по одной.
Бутылка большая, на литр, край горлышка чуть постукивает по рюмке.
— Что-то у меня руки дрожат, — пожаловалась девочка. — Холодно тут.
— Тут не холодно. Тут никак. Это Изнанка тянет твою жизнь, поэтому кажется, что мороз.
— Эй, звучит стрёмно! Я так не простыну?
— Ты так умрёшь.
— Ты шутишь?
— Всё зависит от тебя. Хотела крутую хрень для взрослых? Наслаждайся.
— И что мне делать, блин? Меня как будто в ледяную воду опускают! Налей скорее ещё!
Аннушка разлила, Донка торопливо выпила.
— Что-то не помогает!
— Ты глойти, — терпеливо повторила девушка. — Дорога — это ты. Пойми, не ты внутри неё, а она внутри тебя. Дорога существует, пока есть люди, у которых она в голове. Но когда под твоей тощей задницей резонаторы жрут тьму из зоров, ты этого не поймёшь. Дорогу понять можно только так, на обочине.
— Это не просто игра?
— Нет. Это испытание. Ты либо сдохнешь, либо станешь другой.
— Как ты?
— Нет, как я не станешь. Таких больше нет и не надо. Станешь настоящей глойти. Той, кто видит сквозь туман.
— Блин, туман, кажется, и правда того… — нервно огляделась Донка. — Но мне совсем-совсем не нравится то, что я за ним вижу! Боюсь, что, когда он рассеется окончательно, я конкретно двинусь башкой!
— Ты глойти, для вас это нормальное состояние. На вот, выпей ещё, помогает.
Чокнулись, выпили.
— Знаешь, — сказала девочка через какое-то время, — кажется, уже не так холодно. Я, похоже, могу это как-то держать в стороне. Ну вот это, жадное, холодное, злое…
— Оно не злое, — пояснила Аннушка, — оно голодное. Место низких энергий, всё живое ему еда. Или, точнее, топливо. Изнанка не ест нас, а разряжает, как батарейку. Резонаторы обманывают её, подсовывают вместо людей зоры. Но нам не нужны зоры, мы можем просто не поддаваться.
— А что за жуткую херню я вижу вокруг?
— Она не жуткая, — спокойно объясняет девушка, — просто слишком… настоящая, что ли. Изнанка первична относительно срезов, она как экран, на котором показывают фильм. Обычно мы смотрим фильм, но его на самом деле нету, просто игра теней, а вот экран — тот реален.
— Вот эта сраная жуть — экран?
— Нет, это его обратная сторона. Изнанка. Люди просто не умеют видеть мироздание таким,
