морской питаясь лишь едою. Но как поднять-то смеет
Он на голодающего руку!? Но хоть безмерна его подлость, благодарю всё ж За науку. Ведь трудно даже описать, как рабской долюшки
Суровость стал тонко я здесь понимать».
А Тала, миски все помыв,
Напевала на песочке не затейливый мотив.
И Гай, присев с ребёнком рядом, просил поведать о себе.
Но огорчен был тем рассказом, сказать-то нечего рабе. Она не знала,
Кто она, и то, что скрыла от неё скалы отвесная стена. Ничего
Она не знала, кроме стирки да посуды.
Гай
–Говорит о плётке, Тала, этот след на нежной коже.
Это их, скажи, причуды?
Тала
–И с тобою будет тоже, коль ослушаться посмеешь.
Гай
–Ты понятий не имеешь, что могу я сделать с ними!
Тала
–Им чинить не надо вред, они станут
Очень злыми. Ты всего лишь ещё мальчик. Сохрани
Себя от бед! Дорогой секретик есть, от них спрятала я ларчик.
За скалой лежит он здесь. В нём ракушки и каменья.
Я всё, всё тебе отдам, только делай повеленья.
Волю дал дельфин слезам, восхищаясь
Её нравом. Сколько ж было красоты! Сколько щедрой
Доброты! В человечке этом слабом. Проститься с самым дорогим ради Жалости к другому может девочка своим. И ответил он со злостью: «Жутью Стану его дому! В горле буду его, костью! За каждый мизерный рубец Ответит их тупой отец. Бываю, детка, я и страшным!»
Она смотрела на дружка, на смешной кураж
Мальчишки. Но не это было важным. Хоть и бравадился
«Мошка». Но не выказывал малышке от всей души так горячо никто,
Никак и никогда в судьбе участие своё. (Лишь младший гномик
Иногда.) И, видя верность его Тала и состраданье
К её бедам, от счастья тоже плакать стала,
Любовь почуя в сердце этом.
VI
Охлаждались в море гномы,
Когда б зной палил нещадный. Ну а Тала,
Из соломы сотворив постель семейке, подметала грот
Прохладный. Помогал ей здесь и Гай, сдвинув
В угол все скамейки.
Гай
–А поведай, где берёт мать пшеничный каравай?
И где гномов огород? А коль едят ещё и мясо,
Где же стойло для скота?
Тала
–Ты зори дождись лишь часа. И откроются
Врата бережённой тайны их. Но что за дверью? Гном скрывает.
И даже сын его не знает тот секретик для двоих.
Таят и камушек блестящий.
Гай
–Что за камушек, сестрёнка?
Тала
–Красотою он разящий, полны цветными сундуки.
Но не ждала беды девчонка,
Месть от Кретиной руки. А та с детьми у входа
В грот, запрещая им орать, зажимая чадам рот, притаилась,
Чтоб узнать разговоры двух людей. И внеслись сынки
За ней, дабы зрелище смотреть, когда
Придралась бы к рыбине.
Крета
–Ох, заждалась тебя плеть! Враг ты, мерзкая, отныне!
Как посмела, заикаться о чужом добре великом?
И в пору было б испугаться,
Но принц на волю вышел с рыком. Знать
Отмщение созрело в голове его шальной. Когда б гном
Лаская тело здесь блаженствовал душой. От воздушных млея ванн,
Вызывая только жалость, хрипя фальшивил ноты, он. Хоть голос отроду
Не дан, куплетом был он увлечён. Не заметив, как подкралась к нему горе,
Да с дубиной. И вдруг «жена» взмахнув разок, да с улыбочкою
Невинной, к его затылку приложилась. И в глазках
Гнома закружилось, и он упал
Лицом в песок.
Не понял он, что было это? Заметил
Лишь, подняв главу, как приплясывая «Крета»,
Хохоча, вошла в скалу. И понесла Гарала ярость на встречу
К взбалмошной жене. Весло с песочка им поднялось, дабы с лихвой
Воздать вдвойне. А Гай? Вбежал вновь мальчуганом, когда детку
Била злюка. Собой закрыл в порыве славном, и боль
Дельфин терпел без звука.
VII
Гарал давненько оплеухой
С ног не сваливал милашку. Не долго думалось
Толстухой. И, на груди порвав рубашку, она бросилась в атаку,
Всех лупя перед собой. И тут же страх погнал ватагу, пространства ж Требовал их бой. Удары сыпали обильно вперемешку с грязной бранью. Но Притомившись вскоре сильно, упрекать вдруг стали рванью, шишкой, Ссадиной, порезом. И спросила Крета тихо: «И с каким же
Интересом мне терпеть такого психа?»
Робко детки все вернулись. И заметив одну
Странность в обвинение отца, дружно все переглянулись.
Ведь изгнав из сердца жалость, мать учила непрестанно здесь болтливого
Юнца. И семейство так решило: «От того он врёт не складно, что
Лучом главу вскружило.» Но стонать вдруг гномы
Стали, когда б муки их терзали.
Крета
–Прекратили все шуметь! Мы болеем, не греметь!
Гай
–А нужна ли к детям строгость,
Дабы слушались они? Ты же видишь, что
Суровость их не делает овечкой. Любовь не видя от
Родни, ожесточилось уж сердечко. Но всё ж науку не забудет
Дитя в стремлении учиться. Вот только зло в нём мать осудит, когда оно
К ней возвратится. И на кого ж тебе пенять? Коль ты пример сынкам своим. Чему же им-то подрожать? Как не поступкам твоим злым. А отомстят
Они жестоко! Поселят голод в твоем брюхе! И будет очень
Одиноко этой немощной старухе!
Крета
–Того не будет никогда! Велю молчать тебе, щенок!
Гай
–Пройдут немалые года, но возвратят тебе должок!
Но Крету речь его задела, из них
Никто ж не возражал. Как-будто Гай в умах читал,
Коль взгляд потупили не смело. И злыдня в ярости поднялась,
Завопела, взяв и плеть: «Так вот, что в жизни мне
Досталось, на груди змею пригреть!»
Гай за ручку дернул Талу, запрещая
Детке видеть, как достанется их жалу. Ну а мести смог
Добиться оттого, что видел лица, когда б смела мать обидеть человеческое Чадо. Сколько ж было в них злорадства! Ну а как пришла«награда»,
То прикрылось братом братство, подставляя под удар спины
Младшеньких братишек. Но предвидя сей кошмар,
Гай увёл собрать дровишек.
Одно не сносно было принцу, напал-то он
«Из-за угла». За эту месть, хоть и крупицу, колола
Совести игла. Не по душе были интриги особе этой благородной.
«В кармане спрятанные фиги», в кругу общения не модной «отвагой»
Были под водой. И он подумал, собирая: «Всего лишь это
Тайный бой, и неизбежен он для Гая.»
VIII
Рано утром, как всегда,
Гномы взрослые поднялись. Знать манили
Их места, где дары уже заждались. Но страдая от побоев,
Свой каждодневный ритуал злоречья низменных помоев лить никто
Из них не стал. Но царившая
